С некоторых пор время кажется Раулю чем-то материальным, вещественным, как высыпающийся из разбитых часов песок, и он почти чувствует, как все эти мелкие песчинки выскальзывают из его ладоней, просачиваются между пальцами, превращаются в ничто. Время подходит к концу. "Конец всего", -- мелькает и сразу же исчезает мысль. Рауль судорожно роется в ящиках, безуспешно пытаясь отыскать оставшиеся FP-патроны. Он -- словно машина, некий механизм, запрограммированный на определенную последовательность действий, и пока завод не закончится, остановиться не получится.

Ощущение чужого присутствия за спиной заставляет Рауля обернуться. На него молча смотрит Рил Мэйер. Его взгляд мельком падает на клубок ниток в ее руках, и тут же вспышкой проносится воспоминание: красный, как кровь, клубок катится по полу, девочка с серьезным выражением лица, нить между ними и ее быстрая улыбка. Смех Дедала словно запускает последующую цепь событий. Рауль вырывает клубок из рук не-Рил, тот отлетает в сторону; упрямство -- плохой помощник против чужого равнодушия. Невозможность сдаться, безнадежность и чужая любовь сталкиваются, как фишки на игральной доске. Ниточки дорог снова сходятся вместе, чтобы в скором времени разойтись уже навсегда. Раздается звук выстрела. Кровь, заливающая свернувшуюся петлями красную нить, -- точно такого же цвета.

Конец близок. Сейчас это понятно, как никогда раньше. С каждым шагом идти становится все тяжелее. Рауль молча смотрит на пианино в углу пустующей комнаты. Разбитое окно в острых осколках кажется оскалом какого-то неведомого чудовища. На крышке он замечает рисунки, явно выполненные рукой ребенка. Простые и нескладные, они таят в себе столько тепла, что Раулю даже чудится радостный детский голосок. Он улыбается, хотя ему хочется плакать. Шатаясь, он бредет дальше сквозь путаницу коридоров, под ногами хрустит битое стекло. Кровавый след, словно жестокое -- как насмешка судьбы -- отражение красной путеводной нити, тянется вслед за ним. Когда Кристева находит Рауля, его рука совсем чуть-чуть не дотягивается до рисунка, заляпанного бурыми пятнами.

"Теперь -- твоя очередь", -- говорит Рил, обращаясь одновременно к Эрго Прокси и Винсенту. "Разделенное должно стать единым", -- вспоминает она. В конце зала, за креслом Регента, они обнаруживают проход, ведущий наверх. Вдвоем поднимаются по узкой лестнице к арке, сквозь которую на каменные ступеньки падают лучи света. Наверху -- фальшивое голубое небо и белые облака. У того, кто сидит на троне, -- лицо Винсента, лицо Эрго Прокси. Предчувствие катастрофы обрушивается на вернувшегося с неизбежностью судьбы. Ему кажется, что он слышит тихий нескончаемый звук, похожий на стук сердца, и что эти удары отмеряют время, оставшееся до конца. "Найдешь ли ты выход из этого лабиринта?" -- спрашивает двойник. Злая торжествующая усмешка застывает на его губах.

***

Пока Мотоко бродила по лабиринтам Сети, где в хаосе информации можно было найти ответы на любые вопросы, кроме тех, что являлись по-настоящему важными, жизнь в реальности шла своим чередом. Время по-прежнему отмеряло секунды, минуты и часы, дни и недели. Рождались и умирали люди, не успевая ничего понять, Девятый отдел расследовал преступления, политики и военные боролись за влияние и плели интриги. Несмотря на переход на новый уровень существования, Мотоко по старой привычке приглядывала за бывшими сослуживцами, в особенности за Бато, и не замедлила вмешаться, когда тому понадобилась помощь.

Полностью выйти в реальность ей не удалось. Память у чертовой куклы оказалась слишком маленькой. Впрочем, этого стоило ожидать. "Ну, хотя бы программа ведения боя влезла", -- философски подумала Мотоко, отправляя в полет очередного гиноида. Они с Бато снова сражались спина к спине, совсем как в старые добрые времена. Когда тот накинул ей на плечи пиджак, Мотоко даже пожалела, что мимика и голос тоже никуда не годились.

-- Ты совершенно не изменился, -- только и произнесла она.

Это была их первая встреча за последние три года.

-- Не собираешься возвращаться? -- спросил Бато, когда все закончилось, но Мотоко только покачала головой.

-- Пора прощаться, -- сказала она.

Без призрака тело гиноида снова стало всего лишь телом бесполезной куклой.

23. Deus ex machina

"Нет никаких чудовищ, -- думает Рил. -- Никакой разницы между чудовищами и богами. Ее придумали люди. То, что определяет едва заметную границу, -- всего лишь наше отношение, наше восприятие мира". Боги-чудовища с почти одинаковыми лицами кажутся ей совершенно разными. Рил оставляет Винсента наедине с его истиной, а сама спешит к Дедалу, пытающемуся разрушить купол. "Довольно с меня покорности судьбе, -- думает она, -- довольно чужих судеб, безвольных чудовищ и жестоких богов, бессилия и незнания, кошмаров, темноты и теней".

Дедал смеется и никак не может остановиться. Все они бросают его, Рил-человек и Рил-богиня, Рил-подруга детства и Рил-сестра -- разницы никакой (хотя он и не подозревает о существовании других миров). Если смерть неизбежна, то пусть и этот ненавистный город -- колыбель чудовищ, лжи и предательства -- сгорит в огне или падет в бездну, ему все равно. Дедал просто хочет любой ценой разорвать замкнутый круг, а истина ему не нужна, и поэтому он никогда не найдет выход из этого лабиринта.

"Я ведь уже говорил: я -- это ты, а ты -- это я", -- произносит двойник, снова усмехаясь. Высокую спинку трона над его головой венчает каменное солнце. Эрго вспоминает чужой далекий сон о книжном магазине -- ложь и тени всегда скрывали его дорогу. Мелькают обрывки прошлого, голова пульсирует от боли. "Только ты и я", -- говорит второй: больше никаких посредников и проводников, тайн и лжи, вот-вот наступит конец, и надо успеть узнать и выбрать, спастись или проиграть. На лицо Эрго Прокси ложится маска. Черные линии на ней -- словно цепкие лапки паука, вцепившегося в добычу.

***

-- Сны Сети? -- недоуменно переспросил Бато.

-- Да, сны Сети, -- повторила Мотоко. -- Так я их называю. Иногда они предшествуют появлению призрака, а иногда просто возникают и обрываются по непонятной причине, но эти вспышки тоже не проходят бесследно.

На этот раз Бато промолчал.

-- Из разрозненных обрывков информации, сворачивающихся в спирали строчек кода, копий чьих-то воспоминаний, призрачного шепота на грани слышимости в переплетении электронных лабиринтов рождаются сны -- словно точечные центры несуществующих пока сознаний, готовые разрастись до бесконечности. Так возникают миры.

-- Ты хочешь сказать, что... -- Бато запнулся. -- Что ты имеешь в виду под этими мирами?

-- Каждый человек -- целый мир, -- взгляд Мотоко, казалось, был направлен внутрь себя. -- Нет, правильней будет так: каждое сознание -- это мир. Погрузившись в Сеть, я поняла, что отправной точкой является вопрос "Кто я?", он постепенно обрастает другими вопросами, многочисленными данными, мыслями, памятью, эмоциями, и накапливающиеся изменения в конце концов приводят к осознанию себя как личности и, следовательно, рождению жизни. Это верно для того, что люди привыкли считать реальностью, и верно для реальности электронной.