— В Тобольске пограничники, в Тобольске…
— Ну да, вторая линия…
— Какая там вторая! — вспылил старлей. — Нет здесь пограничников, с лета никого не осталось.
— Это что же получается: мы эту территорию… отдали? Елагин только плечами подергал, а водитель Саша сказал не без вызова:
— Почему отдали? Здесь и без погранцов есть кому Россию охранять. Правильно, товарищ командир?
— Почему же об этом молчат? — не унимался Лузгин, и старший лейтенант «влепил» ему легонечко:
— Об этом я вас хотел бы спросить, уважаемый Владимир Васильевич.
— Я не знал, — сказал Лузгин. — Честное слово, не знал.
— А если бы и знали? — сказал Елагин. — Какая разница…
— Короче, буф-ферная зона! — смачно произнес водитель. — Во, блин, жизнь, опять на зоне оказался!
Лузгин и раньше по ужимкам водителя, по нервозной Сашиной веселости догадывался кое о чем, но было неприятно услышать это в голос, без стеснения, чуть ли не с гордостью, и он спросил:
— За что сидели, Саша?
— Да за войну, начальник, за войну!
— А ну-ка тормози, — сказал Елагин. Он смотрел налево, мимо шофера, Саша тоже повернул голову и присвистнул.
— Заболтался, командир, извини.
— Оставайтесь в машине, — сказал старлей и выбрался наружу.
— Смотри, Василич, — пальцем ткнул в стекло водитель Саша. — Вон, на краю лесочка, видишь?
Лузгин посмотрел и не увидел ничего, а потому ругнулся про себя, толкнул правую дверцу и спрыгнул на мокрый асфальт. Старлей Елагин стоял перед капотом и держал ладонь над козырьком.
— Я же сказал!.. — Он глянул недовольно на Лузгина и крикнул, снова всматриваясь в мокрый горизонт: — Коновалов, дай предупредительную!
— Есть, предупредительную! — звонко ответили за лузгинской спиной, и тут же знакомый грохот ударил Лузгина в затылок. Он пригнулся и поневоле сделал несколько шагов вперед, лег грудью и ладонями на теплый капот и сразу увидел, по кому они стреляли.
В километре от дороги (так Лузгин определил навскидку расстояние) по краю леса двигались четыре грузовых машины с тентами, и первая, что ползла с отрывом от других, уже скрывалась за деревьями, и туда, через поле, летела огненная трасса и таяла в сером воздухе на подлете к цели.
Грохот смолк, Елагин вскинул ладонь к козырьку и тут же заорал:
— Коновалов! Огонь на поражение!
Пулемет «броника» лупил через поле, пока последний грузовик не скрылся в лесу. Разве это война, — подумал Лузгин. То в тебя пальнут от горизонта, то ты стреляешь хрен знает куда. Настоящая война — это когда видишь лицо врага, смотришь ему в глаза… Или рванули бы сейчас в погоню, наперерез, достали бы в лесу, завалили первую машину — «по науке», как сказал бы Воропаев… Капли дождя противно сыпались Лузгину за воротник, и он испытывал глухое недовольство — еще и потому, что все так быстро и бездарно кончилось.
— Доложить? — крикнул голос из «броника».
— Давай, — как бы нехотя согласился старлей. — Хорош, поехали.
— «Духи»? — спросил Лузгин в машине.
— А кто же еще? — ответил Саша. — Торопятся, козлы, у них сезон заканчивается…
— А что, зимой они не ездят?
— Зимой — не ездят, — передразнил его водитель. — Зимой не спрячешься, в лесу дороги снегом позавалит, только по шоссе… Да и народ-то южный, морозов наших боятся.
— В Северном Казахстане морозы покруче бывают, — не согласился старлей.
— Ну, так то северный, — примирительно заметил Саша.
— Что, командир, «духи» к Воропаеву поехали? — Дальше водитель уже объяснял Лузгину: — Сейчас рванут лесом через Копотилово, на сладковскую дорогу и после на Маслянку, к железке. Точно на Колю-младшого наткнутся!
— Ну, конечно, — процедил Елагин. — На весь соседний район, на Сладковский, — три блокпоста, и сто дорог в округе.
Лузгин догадался, что объяснения предназначены ему.
— Хотя, если бензина мало, вполне могут внаглую, по шоссе…
— Там есть деревня, Выстрел называется, — сказал Саша.
— Хорошее название, Василич? Обычно возле Выстрела «духи» поезда и стопорят.
— А почему бы там блокпост не поставить? — спросил Лузгин.
— А толку-то! Они тогда в другом месте полезут. В Новоандреевке, например. А так хоть точно знаем где. И «варяги» тоже знают, перед Выстрелом противоминную платформу прогоняют и вообще палят из поездов по всем кустам налево и направо. Но круче всех были китайцы. Точно, командир? Китайцы были круче всех! — Водитель Саша рассказывал с восторгом, что участок железной дороги от станции Называевская до Омска, до границы буферной зоны, еще совсем недавно «держал» китайский контингент, быстро вырубивший лес на двести метров по обе стороны от магистрали и размотавший три ряда колючей проволоки. Никаких инцидентов на «китайском» участке, как правило, не случалось. Потом дипломаты, похоже, вспомнили соглашение о зонах коллективной ответственности, и азиатов заменили европейцы с американцами. Но просека осталась, как и память о китайских пулеметчиках на вышках. Так что и нынче, проскочив Называевскую, охрана поездов могла расслабиться и выпить, что и делала с огромным удовольствием.
Про дипломатов и соглашение Лузгин уже домыслил сам, по ходу Сашиного рассказа. И еще он подумал, что писать ему по возвращении будет совершенно не о чем: ни тебе братства воинского, ни геройства, ни железной армейской дисциплины. Ведь не напишешь же (а если и напишешь — никто не напечатает), как пацаны в застиранной, а потому казавшейся грязно-бесцветной хэбухе постреляли-постреляли в горизонт и убили там кого-то или промахнулись. И кто сказал, что это были непременно «духи», а не колхозники с картошкой, хотя последнее едва ли: колхозники не шарят по лесам, да и остались ли вообще колхозники на свете — Лузгин не знал.
— Ох, любят же водилы поболтать, — сказал Елагин.
5
Дождь кончился, но все вокруг — и мешки бруствера, и глыбы на дороге, и бампер «уазика» — было мокрым, нигде не присесть, и Лузгин курил, стоя, уже вторую сигарету кряду, и не знал куда себя девать. Внутри брустверных квадратов он видел ямы, затянутые сверху темным от воды брезентом, и в левой яме вот уже минут пятнадцать как исчезли старлей Елагин с младшим сержантом Коноваловым и другим сержантом, из местных, встретившим их появление пальбою в небо из ракетницы. Солдаты таскали из «броника» в яму коробки и ящики, другие солдаты волокли навстречу, на дорогу, такие же ящики и коробки; чужой бронетранспортер в моторном реве и дыму задом выползал из капонира, освобождая место нашему; водитель Саша прыгнул в свой «уазик», бибикнул Лузгину, чтобы тот освободил дорогу, вильнул три раза между блоками и быстро поехал в сторону деревни, что растянулась посреди поля в полуверсте за блокпостом.
Стоять столбом было нелепо, но и предлагать свои услуги в качестве добровольца-грузчика было бы еще смешнее. Лузгин прошелся по дороге, взглядом обводя окрестности, и увидел две линии траншей, короткими зигзагами отходящих от брустверных ям. Всю территорию блокпоста, включая линии траншей, широко опоясывали спирали колючей проволоки — спирали Бруно, припомнил начитанный Лузгин, — а посреди, за левой ямой, торчала деревянная караульная вышка на манер зоновской. Лузгин такие видел в Харпе, этом тюменском Магадане. На вышке, привалившись грудью к поручню ограждения, неподвижно стоял солдатик в бушлате с поднятым воротником и пристально смотрел на Лузгина. Солдатик поднес руку к лицу, под крышу вышки порхнул и растаял виток сигаретного дыма. «Дисциплинка, однако», — хмыкнул Лузгин. Он посмотрел подальше в поле, заметил, уже без удивления, знакомый бугорок и громко спросил караульного:
— Это что, танк, да?
Караульный кивнул и снова пустил дым под крышу.
— Ну че там? — крикнул караульный, глядя через дорогу. — Долго еще?
— Ладно, слезай, — ответили ему.
Из ямы бодро выскочил Елагин. Солдаты стали двигаться быстрее, но не слишком; самый прыткий уронил коробку, сквозь лопнувший картон по асфальту рассыпались тускло блестевшие банки, и Елагин звучно выдал: «М-ма-ла-дец!». Он стоял, подбоченясь и стучал по асфальту носком правого ботинка. Лузгин отбросил сигарету и пошел к нему.