- Кто здесь? - негромко спросил он.
Миг было тихо. Потом снова раздался шорох, будто гостья провела ладонью по двери.
- Я... Луора, - из девичьего голоса исчезли истеричные нотки, и теперь он звучал куда мягче и мелодичнее. - Моя охотилась. А потом... не знаю, как произошло! Лес стал другим. Ничего не узнавать я. Некуда идти. Я помнить о зимовье, его еще совсем старые люди ставили. Шла сюда. А тут вы...
Она запнулась, втягивая воздух со всхлипом.
- Впустите! Мне тут страшно так... Хотите, я заплатить? Я... любить всех вас... Как хотеть вы. Впустить меня только! Впустите!
Последнее прозвучало совсем тихо и жалко. Вадим прицыкнул щекой и, не удержавшись, бросил короткий оценивающий взгляд на товарищей.
Яна дышала - неслышно и глубоко, держа оружие наготове и стараясь скрыть испуг. Егорыч ничего не скрывал - он столбом торчал у стены, тиская топор так, словно не собирался расставаться с ним до самой смерти. Старый слесарь явно трусил, но трусил отчаянно. Весь его вид говорил о том, что какая бы тварь ни оказалась снаружи, он, Егорыч, в этот раз собирался дорого продать свою жизнь.
Почувствовал затруднение брата, Серега оторвался от прорези прицела и сделал приглашающий жест.
Отвернувшись, старший разведчик еще несколько мгновений вслушивался в то, что происходило на улице. Потом снял засов и, помедлив, толкнул уже ничем не запертую дверь.
Собранные люди были готовы ко всему. Однако на пороге действительно стояла хрупкая девичья фигура. Ее очертания с трудом проглядывались в полутьме.
Несколько мгновений Вадим вглядывался в мнущуюся под зарядившим мелким дождем гостью.
- Проходи... - наконец, он шагнул в сторону, открывая гостье проход. - Как ты сказала, тебя зовут?
- Луора. Здравствуйте, - девушка шагнула в комнату, откидывая меховой капюшон, из-под которого на ее грудь скользнули две толстые темные косы. Несмотря на то, что в этом кластере наблюдалось пусть и очень холодное, но лето, фигуру гостьи облегала куртка из плотной кожи с меховой оторочкой, и отороченные мехом сапоги. - Спасибо, что пустили вы. Уф, как тут жарко.
Она расстегнула куртку, под которой обнаружилась блеклая и поношенная, но явно энтически-фольклорная рубашка, всем своим видом напоминавшая о культуре северных народностей.
Что, впрочем, в отношении гостьи не удивляло. Ее лицо, живое и потрясающе красивое, с большими, чуть раскосыми глазами, явно выдавало обитательницу северных регионов внешнего мира. От всего облика девушки веяло такой свежей, обворожительной прелестью, что все трое находившихся в зимовье мужиков сразу же прониклись, мгновенно попадая под обаяние экзотической красавицы.
- Здравствуй, коли не шутишь, - поприветствовал Егорыч, опуская топор и явно не замечая, что перешел на былинный слог. - Ты откуда тут взялась?
- Присаживайся!
Серега подскочил, поспешно застилая скамью найденной в зимовье волчьей шкурой.
- Спасибо, - девушка улыбнулась каждому представителю мужицкго пола и мимолетно скользнула взглядом по нахохлившейся в углу топчана Яне. - Моя... ходила охота. Силки расставлять, добыча... И тут... я заснуть... засыпать... будто, а просыпаться - и вот... Что с миром случилось? Рассказать вы мне?
- Расскажем, конечно, - Вадим сунул тесак за пояс и, подойдя, присел на скамью напротив притягательной гостьи. - Ты располагайся. Не бойся, не обидим. Может, чайку?
22
... Яна уже больше двух часов слушала, как забывшие про страх и усталость мужики любезничали с Луорой. Пришлая раскосая красавица оказалась живой, веселой и до того непосредственной, что это скрадывало даже ее недостаточное знание языка. Она расточала улыбки, смеялась неуклюжим шуткам новых знакомых и, несмотря на свое открывшееся невеселое положение, просто источала жизнерадостность.
Яна, о которой все забыли, забившись в угол, наблюдала за преобразившимися товарищами со смесью недоумения и досады. По ее мнению, ввиду обстоятельств, мужики проявляли прямо-таки нездоровый энтузиазм, которого раньше она в них не могла заподозрить. При этом любезничание с пришлой гостьей выглядело одинаково неприятно в ее глазах что для Сереги, на пальце которого тускло поблескивало обручальное кольцо, что для престарелого Егорыча, что для Вадима, который до того демонстрировал похожее внимание самой Яне - правда, в гораздо более скромных проявлениях.
На нее внимания не обращали - ни спутники, ни пришлая гостья. Более того, с тех пор как та переступила порог, Луора в упор не видела Яну, словно низкорослой, габаритной альбиноски не существовало в природе. Зато похоже, что все присутствовавшие мужчины, не исключая Егорыча, чувствовали себя в компании прекрасной северянки героями дня, звездами первой величины и альфа-самцами в одном флаконе.
В другое время такая резкая перемена в сдержанных мужиках могла бы удивить кого угодно. Но у Яны имелось довольно простое и понятное объяснение - на фоне блеклой немытой толстухи акции любой другой сколько-нибудь привлекательной самки взлетали до небес. Поэтому не было никакого смысла винить стосковавшихся по женскому обществу мужиков, так как в сопровождавшей их альбиноске женщины они явно не видели.
Для Яны последнее не являлось открытием Америки - она уже давно свыклась со своим положением в любом мужицком обществе, и принимала его как данность.
Но отчего-то именно теперь эта мысль показалась ей особенно горькой.
Третий час пребывания Луоры в хижине не принес облегчения - очень было похоже на то, что компания собиралась бодрствовать всю ночь. Чувствуя, что еще немного - и у нее перехватит дыхание не то от духоты, не то от внутренней женской обиды, Яна поднялась со своего насеста в дальнем углу топчана. Натянув куртку, она машинально закинула на плечо ставший родным АКМ и как можно тише добралась до двери.
На выходе толстая девушка обернулась. Но никто из присутствующих не обратил на этот уход никакого внимания. Луора и ее новые знакомые доедали недоеденное Яной на острове сухое овсяное печенье, пили чай, травили двусмысленные анекдоты, смеялись и шумели так, как будто отдыхали на чьей-то даче, а не торчали в маленьком домике посреди опасного леса. Некоторое время Яна мялась на пороге, подспудно ожидая интереса хотя бы со стороны Вадима. Но вынуждена была принять очевидное. Как и прочие, здоровенный кваз не спускал восхищенных глаз с прекрасной дочери северных народов, которая, как казалось, совсем не против внимания всех и сразу.
Мысленно плюнув, Яна выскользнула на улицу, с трудом подавив желание изо всех сил бахнуть дверью.
Она сама не могла объяснить того, что с ней происходило. Душа горела так, будто там долго скребли наджачной бумагой, а потом плеснули скипидаром. Жестокая обида непонятно отчего и на что заслоняла все мысли, способность рассуждать здраво и даже чувство самосохранения. Не ощущая усталости, Яна, невзвидев света, неслась через ночной, пустой и мокрый лес, и очнулась уже, когда под ногами захлюпало.
Болото, преградив дорогу естественным барьером, заставило обезумевшую девушку притормозить. Некоторое время Яна походила у его кромки взад и вперед, порядочно намесив грязь, но так и не нашла способа двигаться дальше. Ощущая мощное стремление бежать и бежать, и не имея такой возможности, она стиснула зубы, на миг запрокидывая лицо к льющемуся черному небу. После чего, бухнувшись на покрытый мокрой травой пригорок, ткнулась лицом в сгиб локтя - и разрыдалась.
Рыдала она очень бурно, разом припомнив все обиды, начиная с детского сада и по сегодняшний вечер, и остро растравляя себя. Однако недолго. Постепенно ночной холод, моросящие капли дождя, и окружающая обстановка темного леса подействовали на нее отрезвляюще. Яна всхлипывала все реже, ежась и растирая мокрое лицо. Странная пекущая боль в груди стихала, мысли прояснялись, а с этим пропадало желание куда-то нестись.
С отрезвлением в душу девушки все упорнее вползало недоумение. Постепенно, отревевшись и частично возвратив себе способность рассуждать здраво, она попыталась проанализировать свои ощущения и поведение - и не смогла. Должно быть, на нее нашло помутнение. Никогда раньше спокойная и рассудительная Яна не могла и в страшном сне представить себя на месте ненормальной истерички, которая сломя голову ринулась из светлого дома в черный, прячущий в себе невесть какие опасности лес.
