Меж ягодиц лезть было боязно. Юрий Александрович ноги расставил, только Иван все равно шарил вслепую. Попал, стараясь рукой не дернуть, не навредить. Распялил дырку слегка, прислушиваясь к княжьему дыханию – окрикнет, ежели не по нраву. Дыхание тяжелело: все глубже, все чаще. Потом князь выдохнул сквозь воду и стон:

– Ноги не держат. Пойдем в кровать.

До кровати Иван князя на руках донес. Уложил аккуратно на спину, любуясь, ожидая – дальше что велят? Юрий Александрович хмыкнул, колено к груди прижал, под бедро себя подхватывая, и пробормотал:

– Ты как ни разу не женатый, Ваня. Не стесняйся, еби. Это одинаково – что мужика, что бабу.

Соврал Юрий Александрович. В жену елда мягко заходила, а в княжий зад еле-еле, хоть и по смазке. По Ивану пот градом тек – боялся бедрами двинуть, до упора вставить и порвать. Втискивался, раскачивался. Князю, похоже, это по нраву было. Сдавливал Ивану плечи, стонал: «Живей, живей!..» И выпросил залупу по самые яйца – Иван сдерживаться больше не смог, выебал князя крепче, чем жену.

Миловались потом недолго – Юрий Александрович, разморенный хмелем и ласками заснул на середине поцелуя. А Иван лежал, смотрел на засосы, которые поставил поверх метки Валериана. Разукрасил князю и плечи, и шею, и за ухом багровое пятно посадил. Как бы утром не схлопотать – такую роспись ни спрячешь, ни прикроешь. Оказалось, зря волновался. Утром Юрий Александрович с Пантелеичем о чем-то шептался. Ругались оба вполголоса, а потом князь голос повысил, сказал:

– Я, если кого-то выбрал, ни по углам не прячусь, ни юбкой жены свои грешки не прикрываю. Пусть сплетники языки почешут. Глядишь, Валериану донесут. Пусть утрется.

Пантелеич вдруг нахмурился:

– Так вы, Юрочка Александрович, только из-за этого? В пику? Чтоб досадить?

Князь смутился:

– Ты как ляпнешь!.. Нет, конечно. Давно хотелось. С первой ночи хотелось. А Валериан пусть знает. Знает, что холопу дают полюбовно то, что он требует принуждением.

Иван княжьи слова и так, и так вертел. После обеда улучил момент, отвел Пантелеича в сторону, расспросил, нависая и сжимая за локоть. Тот руку вырывал, пыхтел, ломался… потом выложил, что знает. Недаром князь Италию поминал, не вчера это всё завертелось.

В Италии праздновали графские именины. Стукнуло ему прошлой зимой два пятака подряд, повод для гулянки и фейерверков. Юрочка Александрович приглашение получил, сначала не собирался, вдруг передумал и на Лазурный берег улетел. Праздновали с суровым воинским размахом – шипучку с водкой мешали. Князь Пантелеичу говорил, что ему в бокал что-то подсыпали, не могло от одного «северного сияния» так разобрать. После третьего бокала – провал. В себя пришел меж двух эфиопов, разогнал их пинками – не понравилось, что тискали. Спать в свой номер ушел: в банкетном зале уже все подряд свальным грехом занимались – кто с девицами, кто с юнцами, кто с эфиопами.

– А вчерась граф фотографии предъявил, – мрачно сообщил Пантелеич. – На них и Юрочка наш, и эфиопы, и карлики в срамном белье. Все в обнимку, никому не вставляют, у Юрочки глаза закрыты. Только разве поверит кто, что в беспамятстве был? Граф обещал фото эти в сеть выложить, если князюшка наш ему опять откажет. Сказал, что ему по-любому выгода – или Юрочку выебет, или топовым блогером на пару дней станет. Князюшка наш ему по зубам съездил, не удержался…

«Только вчерашней зуботычиной дело не закончилось, – догадался Иван. – Валериан ждет, что князь угрозой проникнется, в койку к нему прыгнет. А князь вместо этого холопу дал. Как бы эти фото прямо сегодня в сеть не полетели».

– Ваня! – неожиданно строго сказал Пантелеич. – Ты глупости-то из головы выбрось! Ишь, потемнел, набычился. Помни: без нас разберутся. Не нашего ума дело.

Иван покивал, не мрачнея – радуясь. Богородица решение на рушнике поднесла. Придется, конечно, грех на душу взять, только ради князя ни душу, ни тело на поругание отдать не жалко.

Выполнить задуманное удалось на закате. Пантелеич готовил, сверяясь с поваренной книгой, громко жаловался на отсутствие крепких кухонных девок. Князь в гостиной с документами работал. На особо громкие причитания Пантелеича откликался: «Ничего, у тебя руки еще не отсохли!», потягивался и брался за очередную бумагу. Иван выскользнул из квартиры бесшумно, прикрыл дверь без щелчка и шороха, проверил, легко ли выходит из ножен боевой нож. Поднялся по лестнице на двадцать третий этаж, позвонил в дверь. На вопрос: «Кто?» ответил: «Меня Юрий Александрович прислал».

Граф Валериан открыл без страха. Оглядел Ивана с головы до ног, скривил разбитые губы:

– Он что, твоей жопой откупиться надумал? Я холопов взамен не беру, ни поштучно, ни дюжинами.

«Не прознал, что князь мне вчера подарок дороже воли сделал».

Иван улыбнулся, ввергая графа в оторопь, переступил порог и закрыл за собой дверь. Двух движений хватило, чтоб графу руку заломить и нож к яйцам приставить – не зря инструктора Ивана хвалили.

– Где фотографии?

– Да как ты смеешь, тварь смердячая…

Иван ругань слушать не стал, ножом в яйца кольнул. Сговорились быстро – граф свои срамные причиндалы ценил выше любых фотографий. Распечатки Иван за пазуху сунул, флешку – в карман. Ноутбук на всякий случай утопил в ванной. И оба телефона Валериана туда же отправил. Протесты не слушал, обрывал движением ножа. Перед тем как прощаться, располосовал и брюки и трусы, слушая причитания и клятвы – больше, мол, нигде копий не осталось. Валериан побелел, как полотно. Похоже, правду говорил.

Угроза в спину прилетела, когда Иван к двери пошел.

– Тебе не жить, – сипло пообещал Валериан. – У него денег и связей не хватит тебя спасти. Он увидит, как ты под шпицрутенами подыхаешь. А я посмеюсь. Ты этого добивался, смерд?

– Мне всё равно, что будет, – честно ответил Иван. – А Юрию Александровичу не придется ни под кого ложиться. Он свободным рожден. Таких, как он, нельзя принуждать.

Валериан не побледнел – позеленел от злости. Иван развернулся, на площадку вышел, оттуда на лестницу. Сначала пошел, потом побежал, прыгая через две ступеньки. Дело будет сделано, когда Юрий Александрович флешку и распечатки в руки получит, а пока рано варежку разевать.

Князь, увидев добычу, в лице переменился. Выдохнул:

– Ваня! Да ты что?.. Ты его?.. Валериан жив? Или ты его убил?

– Жив он, – вопрос как ножом по сердцу резанул – переживает, значит, за своего графа.

– Жив… – Юрий Александрович скомкал распечатки, чиркнул поднесенной Пантелеичем зажигалкой. – Значит, уже в полицию звонит. Так…

Иван хотел сказать, что прямо сейчас граф никуда не звонит – телефоны-то утоплены, но промолчал. Флешка хрустнула, превращаясь в крошево пластика и металла. Часть обломков Юрий Александрович положил на горящие распечатки, усиливая вонь. Раздался пронзительный звон пожарной сигнализации.

– Три минуты на сборы. Пантелеич, звони Трофиму, пусть высылает вертолет.

– А прятать Ваньку где будем?

– У отца в имении, где же еще, – собирая бумаги в папку, пожал плечами князь. – В ноги упаду, унижаться буду. Позволит. Оттуда его не заберут, папенькино имение даже спецназу не по зубам.

К лифту вышли споро, без паники, с минимумом вещей. Поехали вниз, глядя на залитый закатным солнцем Хмурной. Горы принимали опускающееся солнце в темное лоно, небо укрывало ежевечернее таинство рыжими облаками – от нескромных глаз.

– Спасибо, Ваня.

Князь хмурился, и Иван поспешил его заверить:

– Ничего я вашему Валериану не сделал. Только ножом попугал, пообещал, что яйца отрежу.

– Да провались он пропадом! Гори в аду за свои интриги! Не о нем печалюсь!

– А?.. – заикнулся Иван и тут же осекся, сообразил – из-за неприятностей, которые будут, если прознают, что князь помог ему сбежать.

– Мир хотел тебе показать! – Юрий Александрович ударил кулаком по стеклу. – В Париж свозить, в ту же Италию! А теперь придется до конца дней в имении прятать. Валериан сдохнет, а ориентировки на тебя останутся!