Я вспоминал свою жизнь, никчёмную, унылую, и Беса, принёсшего в неё новое, невообразимое – то, к чему я не был готов. Я и сейчас готов не был…

В себе его сперму почувствовал остро, стало горячо и… нежно. И обжимания эти сильные, вдавливания меня в землю – во всём я ощущал странную, исступлённую радость, и удостоверился в ней, когда Бес, дыша мне в затылок, сказал, что позволит…

Что?

Что-что-что?

Ты не мог бы повторить?

На секунду я замер, прислушиваясь к его дыханию, и невольно улыбнулся. Рот сам растянулся в улыбке, гадкой и похотливой, но улыбка быстро потухла, и опять накатило волной мыслей.

О, конечно, я понимал это чувство: когда тебе хорошо, не отдаёшь себе отчёт в сказанном. Так, трахая кого-нибудь, можно и в любви признаться. Так и Костя – задницу мне свою предложил, что не могло не заинтересовать. И опять же за то, что я… выкарабкаюсь.

Почему?

И какой нахуй лимит? Он же не рассчитывал уйти вот так на самом деле? Я-то точно не хотел оставаться. Голос героина притих, Костя заставил его заткнуться, но…

Куда это он после всего собрался?

– Подожди…

***

– Почему? Зачем? – прохрипел я свой вопрос в третий раз. Если сейчас не ответит, значит, ждать ответа бесполезно будет.

Костя не стал спрашивать, чего я добиваюсь, не стал вновь игнорировать вопрос. Он посмотрел на меня внимательно, изучающе, иронично улыбнулся и сказал:

– Может, во мне тлеет мечта о том, чтобы в рай попасть, – улыбка пропала, – заебал ходить из угла в угол! Прижми жопу!

– Мне холодно, – ответил я на автомате, размышляя над его ответом.

Искупить свою вину хотел таким образом? Перед кем только? Перед собой, мной, Тёмкой? Ну не думал же он о рае в конце-то концов! О чём вообще он думал?

Костя развалился на диване и, поправив под головой подушку, продолжил наблюдать за тем, как я, сжавшись и дрожа от холода, ходил из угла в угол. Сраная ломка, всё только начиналось, и впереди меня ждали несколько дней разнообразных пыток, включая дикую боль и отпадные галлюцинации. Мысли то и дело сводились к тому, чтобы попытаться съебаться ещё раз. Пиздануть Бесу по башке чем-нибудь тяжелым и убежать. Но останавливали его слова, о которых я не стал напоминать, останавливала вероятность – малюсенькая и хрупкая – того, что Вдруг получится слезть… Останавливало то ощущение над ухом – его нежного преданного шёпота, которого я до сегодняшнего дня не слышал ни разу. Да, было удовольствие, была страсть, но всё это не шло ни в какое сравнение. И за каким-то хуем я об этом думал. Еблан.

***

На втором этаже дома были ещё комнаты, в одной из которых и разместился я. Но оставался один там недолго: через какое-то время нагрянул Костя, звеня кувшином, стаканами и таблеточными фантиками. Налил мне воды, выскреб две таблетки из упаковки и положил на тумбу:

– Выпей, легче станет.

Он стоял у кровати, глядя на то, как я дрожал под двумя одеялами и стучал зубами:

– Не станет. Они только размажут, а я должен быть в трезвом уме.

– Сейчас – не обязательно, – он усмехнулся.

Что его смешило – что я пытался держаться, Как я пытался держаться? Или сам факт того, что мы с ним снова встретились, причём при таких обстоятельствах? Живёшь так всю жизнь с человеком в одном подъезде и не пересекаешься вообще. А тут…

Сколько у нас было всего, сколько пережил каждый…

Когда я думал о том, что Костя разрушил наши жизни, я вспоминал его отца. Я вспоминал Марка, к которому Костя был привязан. Ему пришлось отпустить его, этого молчаливого, вечно копающегося в телефоне настоящего, блядь, друга.

– А что с Марком? – спросил я, очевидно, вслух, потому что Костя отвёл взгляд к окну и задумался. – Он жив?

– Нет, – ответил он.

Да, Косте было жаль, и мне, если честно, тоже. Но я не хотел знать подробностей, а Костя своим взглядом дал понять, что ничего и не расскажет мне.

А мне, может, требовалось сейчас именно это – поговорить или послушать. Послушать Костю, его голос пропустить через себя, как колыбельную… Неужели он не понимал, почему я был зол, по какой причине заставлял себя ненавидеть его? Пиздец…

– Что? – вдруг спросил он тихо и, присев на кровать, небрежно накинул на меня ещё и плед.

– Почему ты бросил меня там? – ох, как меня колотило, но пока я мог думать, пока видел Костю, должен был постараться узнать или понять хотя бы. – Бросил меня на дороге. Од-д-дного. Бухого, в отключке. После всего, что было…

О, что у нас было! Что творилось сейчас у меня перед глазами!

Разноцветные воздушные шары взлетали в небо – как на выпускном в девятом классе, я кричал, откупоривая бутылку шампанского, а рядом, наряженный в голубой костюм-тройку, плясал выпивший Тёма. А потом я бежал, летел куда-то, оставив его на попечение своей матери - знал, что оставив, он сможет избежать всего и останется жив. А потом я гнал на байке, скользящем по дороге, летел в канаву, разбивая шлем, и в лесу, у лагеря, увидел Беса. Он просто ждал меня, но я знал, что он говорит: “Для тебя старался…” – и голос едва слышный в голове моей, хриплый немного, будто слова давались с трудом.

Туманная дымка, птицы в грязном небе и я – на земле, на спине валялся, раскинув руки в стороны – я был под кайфом, а из руки торчал пустой шприц. Тонкая игла… героин…

– Отпусти меня, пожалуйста, – я открыл глаза и умоляюще посмотрел на Костю, даже за руку взять его хотел, но он поднялся. – Отпусти меня! – громче. – Отвези меня в город! Сейчас же! Ты в курсе, что я могу умереть?!

– От ломки не умирают, – он мазнул по мне кошачьим взглядом. Ох, какой он – соблазнительный, просто секси, мать его.

– Иди ко мне… давай потрахаемся, я весь теку, – да, я тёк: потел, как слон, и исходил соплями, а когда Костя сдержал ехидный смешок, был готов рассмеяться и зарыдать как девка, – мне плохо, Костя. Мне плохо, очень плохо… Помоги мне, я тебя прошу, бля, умоляю. Помоги…

========== Часть 16 ==========

“Мы чересчур увеличили дозу,

Вспомнили всё, что хотели забыть

Или на рельсы легли слишком поздно

Бог устал нас любить…” (с)

***

Жизнь – это созидание. Что я создавал в своей жизни? Ничего, только разрушал. Себя и тех, кто был рядом. Можно было бы сказать, что я делал мир чище, избавлял его от людской грязи, но… По большому счету, несчастные парни и мужики в городе Надежды были ни в чём не виноваты, им просто не повезло – кто-то кому-то перешел дорогу, кто-то оказался не в том месте, не в то время, а кто-то просто попал под раздачу. Уж то, что все, кого в последние годы борьбы с педерастией вытащили из-за школьных парт, были не при делах – точно. Лес рубят – щепки летят. У щепок могут быть чувства? Нет.

Чтобы не испытывать вину перед кем-то, надо сделать виноватым его. И я делал, показывал себе и им, как быстро они превращались в животных, как быстро отказывались от человеческого достоинства, а разве таким стоит жить? Вот и тогда считал, что нет. Все, у кого не хватило мозгов, хитрости, денег – или всего вместе, чтобы избежать города Надежды, все они были тупой биомассой, зря потребляющей общий кислород.

В первый год, как отец, не спрашивая даже моего согласия, определил меня на “спокойную и хлебную должность” в городе Надежд, я каждую ночь ждал бунта.