– Быстрый бег и прыжки, погоняло Тушкан.

– Тушкан, значится, – Ливер осклабился. – Да какого же ты хрена, Тушканище гребаное, одно фуфло на убой гонишь? Побегай по городу, пошуми, рискуй, сучонок, иначе и дальше будешь только постных бегунов да спидеров таскать, на кой хрен они нужны нам, и ты вместе с ними? Внял? – Хряк ткнул бедолагу пальцем в грудь. Парня шатнуло.

– Да понял я все, Ливер, постараюсь, – скривившись, потирая ушибленное место, ответил Тушкан.

– То – то, а теперь, сукины дети, марш работать! Удивите меня!

Знало бы это больное на голову и тело воплощение всего дерьма, что может быть в человеке, чем это обернется, – застрелилось бы тут же.

Оружейник с интересом, не отрываясь, смотрел на разыгрываемое, будто фильм про постапокалипсис, многое ему стало понятно, а многое еще больше запуталось.

Эти люди на мониторе больше всего напоминали ему рецидивистов – злые, излишне агрессивные друг к другу, настоящая волчья стая, хотя в среде волков, можно сказать, идиллия и любовь, если сравнить с тем, что Миха видел на записи. Стало понятно, что место, где он очутился, называлось Стиксом, а чудовища имели свою иерархию, видимо, обширную. У всех людей же, как оказалось, здесь были таланты, сверхспособности, дарованные этим миром.

На мониторе появилась пришедшая с крыши смена, уставшие мужики с рыбьими глазами, как роботы, по очереди укладывали свое оружие на длинный стенд около стены. Оружейник не мог почувствовать запах, но представить – вполне, он еще хорошо помнил резкое въедливое амбре затяжного огнестрельного боя, запах пороховых газов, пота и перегретого оружия.

Ливер сидел за столом, механически кидая кости, с толикой разумного опасения посматривая на спускавшихся с крыши бойцов. Сменившиеся были совсем не тем сбродом, что совсем недавно находился здесь. Эти выглядели как настоящие матерые хищники, выживавшие в Стиксе не по одному году. Эта их сила и уверенность сквозили во всем: во взглядах, в скупости движений, в неулыбчивых лицах. Хладнокровные, жесткие, безжалостные убийцы, в мельчайших деталях знающие свое дело и каким – то боком попавшие в должники к некому Урфину Джюсу, главе стаба Лебяжье, отрабатывающие таким экстремальным способом свои долги. Вернее, один попал, легендарный Бедовый, а эти лишенцы за него впряглись – дичь безголовая, как недавно охарактеризовал их Ливер, негромко обсуждавший бригаду с Цитрамоном.

– Хозяин, чую нехорошее, будь осторожен, плохие мысли у этих потрошителей, – прошептал подручный хряку. Михаилу пришлось несколько раз перемотать запись, чтобы разобрать слова, и то больше по губам.

К Ливеру за стол, не спросив разрешения, присел альбинос с белой, даже синеватой, как у мертвеца, кожей, почти бесцветными, как две льдинки, глазами и тремя глубокими шрамами, идущими наискось через все лицо.

С виду живой мертвец, ни слова не говоря, постелил серую плотную рогожку на стол, медленно выложив на нее поочередно затвор от «Корда», масленку, свои любимые кукри[12] и начал любовно чистить промасленной тряпочкой части крупнокалиберной снайперской винтовки.

– Это он что, так меня пугает? – Ливер посмотрел на кукри, и его холодный пот прошиб: ведь могут на дольки порубить, он даже встать не успеет. Постарался взять себя в руки и как можно хладнокровнее поздоровался: – Привет, Жнец! – Белоголовый даже не посмотрел в его сторону, просто кивнул. – Как отстрел сегодня? – Жнец снова почти незаметно кивнул.

Хряк, видимо, понимая, что от этого типа мало чего добьется, разве что еще пару кивков или, того хуже, усечение головы, загудел недовольно:

– К Тимофею[13] вас всех! Кто докладывать будет? Кто добытое сдавать?

Рядом с невозмутимым Жнецом присел еще один воин.

– Молчун, а ты какого здесь? – спросил явно раздраженный Ливер у присевшего. – Ну, чешешь ты языком во сне отменно, заслушаешься, это не дает тебе право в базар встревать.

– Значица, так, Ливер, – уверенно сказал один из волков. – Парни определились наконец с заместителем Бедового. Меня вот наделили полномочиями.

Молчун выложил на стол добычу, которой было необъяснимо много. Ливер ошалело хлопал глазками, не понимая, как вообще это возможно.

– Пипец, потные носки мне в рот. Кого ограбили?

Воин, как хороший игрок в покер, сохраняя полную отрешенность, и бровью не повел:

– Здесь двести восемьдесят грамм узелкового янтаря, триста десять споранов, сахарка девяносто две штуки. И еще вот это. – Он очень осторожно и медленно, будто что – то чрезвычайно хрупкое, выложил на покрытый лаком центр стола две красных жемчужины.

Все взгляды мгновенно устремились к ним, наступила напряженная тишина, в которой отчетливо раздался чей – то шепот:

– Алое сокровище.

Выждав достойную паузу, Молчун продолжил:

– Сафари выдалось удачным. Похоже, где – то рядом идет Орда, нас цепляют только краем, судя по всему, обходят ЛАЭС. Мы думаем, неназываемых боятся потревожить. Начало смены было отвратным. Поначалу мы загрустили, одни топтуны да кусачи в наличии, никакого профита, задолбались ковырять их и в карьер стаскивать. Ко второй половине дня внизу целая стая низших употребителей собралась, и вправду настоящие чайки помоечные, как ты их называешь. А за три часа до конца смены видим – наш загоняющий Клюня, паровоз знатный, за собой двух элитников тянет! – Молчун, хохотнув, указал на кучерявого крепкого парня, мявшегося за спиной. – Сам, как лось на гоне, сквозь бор прется и орет почти так же, талант. Элитники, оба кило под четыреста, за ним в синхроне носорогами мчатся, сосенки по пути срезая, будто и не деревья это вовсе, а обычные одуванчики. Чуть в отдалении еще толпа руберов наяривает, я стою, смотрю на них и думаю: «Мамочка моя родная, роди меня обратно, а то и вовсе не надо». Хорошо, два заряженных бронебойными «Корда» стояли на треногах, да еще и в нужном направлении. С тысячи уже начали доставать их, сдерживая. Это и спасло нашего Клюню сохатого.

Суровые мужики, обступившие стол, заржали дружно, похлопывая раскрасневшегося парня.

Память у людей какая – то не по – хорошему избирательная: лучшее, как прошлогодний снег, без следа тает, забывается, а вот плохое или вовсе ужасное, как ни старайся, ни за что не оставит в покое, будет навещать тебя, как «любимая» теща или «обожаемый» налоговый инспектор, это уже кому как нравится.

А вот память на архивном винчестере не избирательна, она все фиксирует. Наконец Оружейник нашел, где хранятся данные с внешних камер наблюдения. Ему страсть как хотелось посмотреть бой этих парней.

– Атас! Элита! – заорал Молчун, метнувшись к одному из «Кордов» с оптикой, стал отстреливать короткими очередями, поливая то одну, то другую тварюгу. Оба чудовища кувыркались, если в них попадало, и тут же вскакивали. Лютый визг тварей резал слух, давил на нервы. Бронебойные злые пули неистовыми остроклювыми кувалдами били в тела тварей без жалости, иногда вырывая целые куски их бронированной чешуи с кровавой плотью, ошметками отлетающие от монстров.

Жуткое зрелище, разворачивающееся перед глазами, угнетало. Молчун кричал что – то непонятное и остервенело жал на курок. Кругом стоял оглушающий грохот, страшные, безумные крики людей, перемешанные с неистовым ревом тварей. Боевое безумие вроде отступило, и Молчун срывающимся голосом закричал:

– Братва! «Утесы», бей по силуэтам, не давайте им разогнаться. «Корды» и снайперы, цель – рыло! Руберов не трогаем! – Им повезло, очень повезло, твари держались рядом друг с другом. Когда левый упал и замешкался с подъемом, Молчун скомандовал уже спокойнее: – Правого давим! Давай! – Перенос всего огня на одного элитника дал результат, его завалили первым, а через несколько минут и подранка разделали.

Руберов уже добивали под стенами, с чувством, с толком, с расстановкой. Когда все было кончено, двое из группы спустились на подъемнике и стали потрошить эти наросты на затылках тварей. Зачем – непонятно. Когда вернулись, Оружейнику наконец стало ясно, откуда берутся эти горошины, виноградины и жемчуг.