Удача дева переменчивая, вот она с тобой, и вроде бы уже попривык держать красавицу под руку или за какое другое место, ан нет, знай, друг, товарищ – господин Облом Обломище и вся его похоронная команда всегда где – то рядом, и не стоит расслабляться.

Ночь очередной спецоперации выдалась даже лучше прогнозируемой. Шторма в южных морях бывают такие, будто находишься в гигантском миксере, – настоящий кайф для прирожденного воина или валькирии.

Вертушку трясло и болтало на пределе отказа техники. Внутри, в темноте, периодически озаряемой вспышками молний, в полном боевом оснащении довольно скалились боевые пловцы: как же, впереди почти джакузи, теплые воды Персидского залива, это тебе не Балтика.

Замигал оранжевый плафон. Тут же из распахнувшейся двери пилотской вынырнул, как черт из табакерки, выпускающий и во всю силу своей иерихонской трубы заорал, сотрясая пространство:

– Подобрались, Перуновы отродья! Пошли! Пошли!

И они выстрелили собою в бушующую бездну.

Одному, с позывным Оружейник, не повезло, на глубине его встретила скала. Братья по оружию и крови не бросили, а зря. Он бы предпочел выстрел.

Как и положено, в кабинете высокого морского чина пахло хорошим табаком и под стать отменным ромом. Компания в таком – то месте собралась необычная: несколько высших офицеров ВМФ России и столько же в гражданском, в приличных костюмах, при галстуках. И невооруженным глазом было заметно: свою одежду сидевшие напротив офицеров носить не умели, не сидело цивильное на них, и все тут. Этим ребятам скорее подошла бы привычная для них одежда: джинсы, кроссовки, свитер – универсальная одежда для молодых ученых.

Вошел адмирал. Все встали. Адмирал на ходу жестом указал садиться.

– Предлагаю без официоза, времени нет, совсем нет. Сергей Павлович, докладывай.

Внушительный боевой офицер в чине капитана первого ранга кивнул и доложил:

– Объект 02342[1] завершен и готов к испытанию, планируем ко Дню морской пехоты, к двадцать седьмому ноября. Осталось утвердить вахтенного на автономку.

– Кандидаты?

Батин Сергей Павлович, которого все звали Батя, уверенно выложил на стол дело.

Адмирал удивленно приподнял брови:

– Один?

– Так точно, Виктор Викторович, один. Ручаюсь за него, блестящий боевой офицер, капитан третьего ранга, специалист по стрелковому вооружению, – отчитался Батя, с небольшой заминкой дополнив: – Лучший специалист, допуск по секретности полный. Присутствующие офицеры с кандидатурой соискателя согласны, с научным отделом Минатома, – мужчина кивнул на сидевших напротив гражданских, – также все согласовано.

– Оружейник? – хмуро смотря в глаза подчиненному, спросил адмирал.

– Так точно, – ответил Батин и скрипнул зубами.

– Не скрипи зубами, не скрипи, черт морской. Как он?

– Держится.

Адмиралу вдруг вспомнилось, как его в первый раз жизнь столкнула с Оружейником. Они тогда болтались в Атлантическом, как же, совместные учения с НАТО. По окончании к ним на флагман напросилась целая толпа натовских офицеров, чтобы отметить успешное завершение.

«Ага, отметить, жалом поводить, нос свой лисий куда не следует сунуть», – усмехнулся про себя Виктор Викторович.

Суть да дело, за столом зацепились за стрелковое оружие, мол, все у русских хорошо, а вот снайперское оснащение дерьмо. Провокация чистой воды, и ведь повелись. Итальянцы тогда быстро все организовали, демонстративно две бутылки из – под шампанского за борт, с катера подняли снайперку и спеца – заранее подготовились, заразы. Бутылки, покачивающие золотыми головками, уже прилично отнесло течением. Надо сказать, стрелять с палубы – то еще искусство, качка меткости не прибавляет. Итальянский стрелок метился долго, выстрел, второй – попал. Все кричали, хлопали в ладоши, а вот и подход. Один из офицеров нагло так, с поддевкой сказал:

– Если из ваших кто – то с пяти выстрелов попадет, с нас ящик лучшего шампанского.

Адмирал снова улыбнулся, досконально все вспомнилось: тепло, чайки кричат, пахнет океаном, и слащаво – ехидные лица партнеров задевают самолюбие.

– Батин, что делать будем?

Оказалось, Батя уже подсуетился. К нему по палубе чеканным шагом подошел спецназовец со снайперской винтовкой за плечами и доложился по всей форме.

– Ладно – ладно, сынок, можешь вот ту золотоглавую подстрелить?

– Есть, – ответил лейтенант, выстрелил навскидку, без всякой подготовки, и попал. – Разрешите идти?

– Идите.

Надо было видеть, как корежило в улыбках натовских засранцев, а ящик тогда они все же выставили, хоть это по – честному…

А теперь вот личное дело на столе – Войнов Михаил Валентинович.

«Эх, Михаил… Не повезло тебе, Миша», – покачал головой Виктор Викторович и хлопнул рукой по папке.

– Добро, утверждаю.

Когда же адмирал отбыл, Батя, присев, перевел дух.

– Получилось.

Тихая звездная ночь, длинный переход между корпусами, у огромного панорамного окна с видом на заснеженные деревья и ночное небо одиноко притулилась инвалидная коляска, в ней мужчина лет тридцати. Лицо волевое, скорее суровое, с легкой щетиной, его можно было бы назвать привлекательным или даже красивым, если бы не характерная больничная бледность и неутешительное клеймо параплегии[2].

Когда маешься несколько лет по госпиталям, рано или поздно приходит время подводить итог, а он, этот итог, мягко говоря, неутешительный. Все, что ниже двенадцатого ребра, уже не при делах, окончательно и бесповоротно, и даже в высшей инстанции обжалованию не подлежит.

Пять лет, целых пять лет он терпел, не давая себе слабины. Меж операций и реабилитаций Оружейник со свойственным спецназовцу неистовством до рвотных позывов тренировал, истязал и истязал то, что двигалось и жило еще в его теле. Так или иначе, его неистовое желание встать на ноги ни к чему не привело, разве что он научился самостоятельно испражняться и еще кое – каким другим суровым хитростям спинальников.

Врачи очень хвалили и утверждали, что он уникум – за столь короткий срок столько достиг, хотя Миху похвала не очень – то бодрила, скорее даже злила.

Жизнь же за этими многострадальными стенами шла, бежала своим чередом. Теплые ливни сменялись хладными белыми мухами, и по кругу, по кругу. Сначала перестала в его палате появляться жена, следом реальная жизнь, будто кислотой, вытравила по очереди друзей и знакомых, а потом и знакомых знакомых, а родственников у Михаила и вовсе не было, какие родичи могут быть у ораниенбаумской сироты. В один из дней и телефон предал, умолк и, похоже, навсегда, будто ему безвозвратно электронный язык вырезали. Тот, кого когда – то называли Оружейником, никого не осуждал – у всех своя жизнь, и для того чтобы выжить, нужно движение, обездвиженные первыми сходят с дистанции благополучия, он же теперь тормоз, и на фиг никому не нужен в таком – то стремительном мире. Колясочник провел пальцами по влажному стеклу и тихо сказал:

– Битва проиграна, что ж, нужно дернуть за это, жаль, из гостей только звезды. – Ладонь воина прижалась к стеклу, за которым на небе мерцали мириады огоньков. – Сколько же я не пробовал серьезный алкоголь? – спросил Михаил в тишине и тут же заключил: – Столько не живут.

Сидящий в коляске мужчина вынул из – за пазухи граненый (как же без него, ритуал, как – никак!) и два флакона с медицинским спиртом – подгон от белых ангелов. Девчонок – сестричек он всегда защищал, даже теперь. К сожалению, похотливых имбецилов, считавших себя вправе по любому поводу, всегда и везде предлагать свои поношенные причиндалы как какое – то благо, всегда в достатке. Миху еще уважали и старались не идти супротив отмороженного спецназовца, на лице которого нет – нет да и проявлялась в моменты раздражения маска бешеного, несломленного берсерка. Настоящий хищник даже с перебитым позвоночником остается опасным.