– Если только от меня зависит, избавить вас от этого, – сказала я: – то вы останетесь живы; но откройте, что вам для этого от меня нужно.
– Ваша склонность, ваше сердце, и равная любовь. …Однако я не распространюсь повествованием подробностей, не столько нужных вам, как для моего сердца.
Кратко сказать, мы узнали, что пленены друг другом взаимно; поклялись хранить вечную верность, и уговорились, чтобы царевич просил меня в супружество у моего родителя. Такова сила чувств нежной природы. Они не требуют науки. Темные слова и знаки служат при этом гораздо лучше явственных. Язык наш тогда не властен, и против воли произносит то, о чем мы желаем умолчать. Однако, когда рок определит, излить на кого жестокость свою: обыкновенно пред тем не тревожит дни человека назначенного для этой жертвы, и дозволяет вкусить сладость покоя и счастья, чтобы тем несноснее казалась наступающая его участь. Отец мой из уст любезного моего царевича узнал вашу склонность. Воля его согласовалась с нашими желаниями. Все шло с успехом. Родитель царевича равно желал укрепить через нас союз двух государств, и видеть меня в объятиях своего сына. Мы беспрепятственно виделись, и вкушали утехи разговоров невинной любви. Судьба наша вскоре соединилась бы браком; но, увы! – помешал злобный час наставшего моего бедствия. Я видела одну лишь тень прошедшего благополучия, и после наступила мрачная ночь моего несчастья.
Надобно думать, что род Колмара, убийцы моей родительницы, произошел из ада, и вынес с собою всю тамошнюю злобу; или предел небес положен был пострадать от него нашему дому. Сын его, оставшийся по смерти злобного своего отца своего десяти лет, словно невинный воспитан был при Дворе своею матерью, и был в чине чашника[50]. Может быть, не ведал о тем родитель мой, или по допущению судьбы не помышлял, что имеет опасного врага в своем доме. Злоран (так его звали) также в меня влюбился; но, не смея открыться, таил это от всего света. Свежая память отцовскаго злодеяния и погибели, влагала страх в его душу. Между тем видя, что я достаюсь другому, он совсем потерял надежду, на которую и полагаться не имел права. Но чего не может сделать сильная страсть, а особенно в человеке порочном? Отчаяние овладело им и завело его в крайность. Рассудок его погиб, и он твердо положил намерение увезти меня, если найдет к тому способ.
Случай, способствующий порочным людям, предал меня ему в жертву. Я и любезный мой царевич, уговорились в один приятный день выехать прогуляться в рощу, находившуюся при взморье. Мы собрались с компанией не более как в 10 человек, поехали, и были уже в роще. Исполненные веселья, не ожидали мы приготовленной нам напасти. Злоран, проведав обо всём, подговорил подобных себе по злобе приспешников, на отвагу которых он мог полагаться. Им приказал он залечь в лесу, и напав на нас, меня схватить, и отнести на приготовленное судно, на котором положил он уехать со мною в отдаленную часть света. В этом ему удалось преуспеть. Едва мы вошли в середину рощи, как нас окружили двадцать вооруженных человек, и с закрытыми шишаками лицами. Не ожидая сопротивления, они отважно напали, и старались схватить одну меня; но царевич успел вынуть свою саблю, и побудить придворных, бывших при нас, к обороне. Трое злодеев от первых ударов пали к ногам его бездыханны. Но, о небо! Можно ли было противиться превосходящему числу разбойников, жребий которых зависел от одного лишь успеха в предприятии. Они со зверской запальчивостью изрубили всех, и сам несчастный царевич не избег их свирепости. Пронзенный мечом, он упал в мои объятья. Я любила его больше жизни, и так представьте себе тогдашние мои горе, отчаяние и ужас! Я бросилась на его тело, и сжав его в руках моих, пожелала тут же испустить дух мой. Кровь во мне охладела, чувства ослабли, и я упала в обморок. Злодеи, не в силах высвободить Царевича из моих объятий, понесли нас обоих на судно; где по пришествии в себя я увидела, что мы отплыли уже далеко. Я не ожидала пережить этого несчастья; но рок, определивший меня к этой участи, сохранил жизнь мою. Царевич лежал на дне судна, и едва дышал. При взоре на него жалость и отчаяние овладели мною вновь. Я бросилась к нему, и омывала слезами лицо его.
– Итак, лишаюсь я тебя, любимый мой царевич! – кричала я. – Ты умираешь от рук злобных убийц. Прекрасное лицо твоё покрывается мраком; а я ещё живу!… Нет, без тебя мне жить невозможно. Я умру сей же час! Пусть души наши в вечности наградятся своим соединением; когда здесь мы разлучены. – С этими словами я выхватила у одного убийцы меч, и хотела им пронзить себя; но Злоран успел его у меня вырвать.
– Этого вам не удастся, – сказал он. – Жизнь ваша еще нужна для меня.
– Ах! Злодей! – вскричала я, – так ты стал причиною всего моего несчастья? Не думай, чтоб небо оставило без мести твоё беззаконие. Погибнешь ты, варвар, от его правосудия. Стрелы его, казнящие порочных, достигнут тебя всюду, хотя б ты и под землею скрылся. Такова твоя благодарность к дому нашему за то, что в тебе оставлена кровь безбожного отца твоего, которую следовало всю принести в жертву тени моей матери?
– Отца моего и моя вина, не столь достойна казни, – сказал он; – если только рассмотреть, что мы были побуждаемы к тому любовью, которой превозмочь не могли.
– Разве не порок, злодей, – кричала я, – питать постыдную страсть к своей государыне? Поздно ты раскаешься в преступлении своем; казнь твоя наступит скоро. Не мыслишь ли ты, чтоб я имела слабость, устрашиться твоей насильно приобретенной надо мною власти? Никогда на это не надейся. Я прежде умру, чем ты восторжествуешь со своим преступлением.
– Время укротить первые порывы твоего гнета, – сказал он, отходя с пренебрежением; – и когда минует печаль: мысли в тебе будут другие.
Я осыпала его клятвами, и бросилась на умирающего жениха моего, произнося все, что горесть и соболезнование могли вложить в смущенные тоскою мысли. Я обливала лицо его горчайшими слезами. Падающие капли их пробудили полмертвые его чувства. Он открыл томные глаза свои, и едва смог произнести:
– Я умираю … Дражайшая Остана… Любя … тебя – Тут он опять лишился чувств. Злоран не мог перенести, видя в руках моих своего соперника. Он велел меня оттащить, и сказав: «Надо лишить её этого несносного», – отсек ему голову, и бросил вместе с телом в море. Я при виде этого зрелища вновь была поражена жестоким ударом. Силы мои мне изменили, и я полумертвая упала в руки моих злодеев, которыми отнесена была в горницу, построенную на судне, и положена на постель. Придя в себя, увидела я Злорана, сидящего у моих ног. Он старался утешать меня, изъяснять чрезмерную свою любовь ко мне, и просил извинения в своем проступке. Но я отвечала ему одними проклятиями. Он принимался грозить мне; но я взирала на него с презрением, и продолжала углубляться в печаль мою, оплакивая разлуку с моим родителем, и смерть любимого моего царевича.
Уже две недели прошло нашему плаванию, и отчаяние мое доходило до того, что я готова была броситься в море, если б нашелся к тому случай; но Злоран надзирал все мои движения и пресек все способы окончить мою бедную жизнь, которая была мне тем несноснее, что убийца этот усугублял мои муки нестерпимыми своими домогательствами. Наконец начал он выходить из терпения и решил получить от меня силою то, чего не смог старанием и угрозами. Он сообщил мне о том, повелевая подготовиться к этому в следующую ночь. Что мне оставалось, кроме усугубления точки и отчаяния? Я рвалась и билась как безумная о стены, просила со слезами небо, чтоб оно или избавило меня от моего мучителя, или окончило бы смертью мои страдания. Стенания мои были услышаны, и я была отведена от этой опасности, но лишь для того, чтобы быть ввергнутой в иную, не менее ужасную.
Настала та страшная ночь, в которую добродетель моя должна была выдержать жестокое искушение. Злобный Злоран пришел уже, и не взирая на мое сопротивление, слезы и отчаяние, конечно бы совершил свое злое намерение: когда бы раздавшийся на судне нашем великий крик, не принудил его оставив меня, отправиться узнать о причине сего. Коик этот произошел от нападения на нас варяжеского разбойничьего корабля. Превосходящая сила не лишила мужества моих злодеев. Они оборонялись отчаянно, и были все перебиты. Злоран не избег мести небес за свою бесчеловечность. Видя погибель свою неминуемой, и не желая, чтобы я досталась другим в руки, вывел меня на край судна, и хотел было срубить мне голову; в то самое время лишился своей головы одним ударом руки разбойничьего атамана. Этот случай очистил свет от чудовища, и доставил меня во власть злодеям, равным ему в суровости. Меня перевели на их корабль, и тогда же назначили в наложницы варяжскому князю. Радость отразилась на лице разбойничьего предводителя, когда он меня увидел, и счел меня за тот дорогой подарок, которым единственно он сможет угодить своему Государю. Надежда на великое награждение, и опасность, чтобы я от страха не похудела, принудили его меня утешать, уверять в моей безопасности, и содержать иначе, чем невольницу. Но могла ли я полагаться на слова человека, жизнь которого была цепью варварства и кровопролития? Беспокойство мое не умалялось; и я если не избежала опасности: по крайней мере радовалась, избавившись от зверского Злорана. Корабль взял путь к варяжским берегам. Мучительные мысли были мне спутниками всю дорогу. Три дня ветер дул нам благосклонно; а потом началась ужасная буря. Небо задернулось густыми и черными облаками. Море закипело, покрылось седою пеною, и вздымало волны к небесам великими горами. Корабельные снасти затрещали. Свист ветра, и вопли отчаянных корабельщиков, соединяясь вместе, наполняли слух трепетом. Паруса изорвало в лоскутки, и сломило большую мачту. Корабль бросало иногда в воздух, и после погружало среди неимоверных водных бездн. Все лишились надежды и приготовляясь к смерти, ожидали в унынии последнего мгновения. Одна только я меньше всех робела смерти, искав её уже давно, и почитая её концом всех моих бедствий. Страшный девятый вал разбил потом в щепы корабль, и я перепоручая богам дух мой, упала в море в беспамятстве. Не знаю, каким средством избавилась я от потопления; ибо по пришествии в память, увидела себя на берегу, лежащей в пустом месте. Буря тогда уже утихла, и солнечный жар помог мне высушить мое платье. Видя себя избавленною от злодеев, я порадовалась что жива. Желать смерти есть одно отчаяние; а по прошествии его, проходит и желание расставаться с жизнью. Я благодарила небо за избавление, и пошла искать пропитания от плодов земных. Голод мучил меня жестоко; но целый день ходя, не нашла я ничего к насыщению. Место это было забыто самой природой. Песчаное дно его не имело на себе никаких растений. Ночь покрыла меня своею темнотою прежде, чем я нашла убежище к ночлегу. Я шла в робости, которая объяла меня, бывшую одну в пустом месте.
