Едва королева окончила свою речь, увидели они детей своих, возвратившихся с охоты.

– Идите к нам, мои любезные, – вскричала Динара, – поцелуйте своего родителя, которого небо вам возвратило.

Движение родственной крови не дозволило принцам усомниться в её словах. Они бросились к своему родителю, королевичу Мавранарскому, который заключил их в свои объятия.

Во время, как это дражайшее семейство оказывало друг другу чувствительные знаки взаимной радости и горячности, великий визирь, по повелению королевы, собрал вельмож, дворянство и народ. Он объявил им произошедшее с королевичем Мавранарским приключение и предложил им признать его королем своим. Все общество охотно на то согласилось, и единодушно возгласило Абакая своим монархом, который сообща с супругой своей правил этим местом столь благополучно, что можно сказать, что в то время возвращен был на этот остров золотой век.

Абакай и Динара, имели удовольствие, повидать царя грузинского, отца своего, и еще при жизни еще своей возвести на Мавранарский престол старшего своего сына Алманзора. Ибо король Гидда погиб во время бунта народа, озлобленного его жестокостями; что и способствовало без всякого кровопролития принять на престол законного Мавранарского наследника. Младший королевич, Богар, вступил после них во владение островом, где родители его показали пример добродетелей и благоденствия. Он подражал им и был счастлив.

В древние времена в Астраханском царстве, в городе Астрахани жил купец по имени Абдармон, торговля которого состояла в одном лишь пиве. Он имел сына шестнадцати лет по имени Гассан, которого природа одарила красотой и разумом. Сверх того он пел и играл на лютне столь совершенно, что всех слушателей приводил в восхищение. Искусство в музыке приносило великую пользу его отцу, потому что у него в питейной лавке каждый день собиралось великое множество народу, и был большой спрос на его напиток. К тому же он напиток свой в такие вечера продавал гораздо дороже, и благодаря тому время от времени становился всё богаче.

Однажды, когда молодой Гассан в удовольствие собравшегося народа играл и пел, пришел туда же некий славный каббалист[41] по имени Падманаб. Сколько ни дивился он игре Гассана, не меньше он и пленился, поговорив с ним, очарованный его разумом. После чего каждый день он начал посещать его лавку, и каждой раз давал ему по червонцу.

Чрез некоторое время, Гассан сказал отцу своему, что к нему ежедневно приходит взрослый муж, вид которого свидетельствует о том, что он человек непростой, что он всегда с ним по нескольку часов разговаривает, и при прощанье дает ему по червонцу.

– Сын мой, – говорил ему Абдармон, – тут скрыта какая-то тайна. Может статься, мнение этого мужа не совсем беспорочно. Такие люди, хотя и кажутся на вид простосердечными; но в душе у них всё далеко не то. Завтра, когда он придет, скажи ему, что я с ним охотно желаю поговорить, и приведи его ко мне. Из его слов я узнаю истину, как бы он ни притворялся, и настолько ли он чистосердечен, как кажется на словах.

Гассан поутру это исполнил, и пригласил Падманаба к своему отцу. Тот принял его со всевозможной вежливостью, и для него был приготовлен изрядный обед. За столом разговаривая, усмотрел купец в нем великий разум и постоянство. После чего осведомился он, из какой он земли, и где живет. Узнав же, что он чужестранец, пригласил его жить в дом свой. Падманаб принял предложение его с благодарностью, и переехал жить в дом его. Он одарил отца многими подарками, а сына начал любить более прежнего, так что в одно время сказал ему:

– Любезный Гассан! я хочу тебе открыть тайну моего сердца. Я нахожу в тебе дух, пригодный к познанию таинственных знаний. Хотя по летам твоим ты пока склонен больше к забавам; но надеюсь, что ты переменишься, и будешь думать о тех премудрых таинствах, коим я тебя хочу научить. Намерение мое учинить тебя счастливым. Пойдем со мною за город; я покажу тебе несчетные сокровища, и отдам тебе их во власть.

– Вы ведаете, – отвечал Гассан, – что я завишу от родителя, и без позволения его идти с вами не могу.

Каббалист был ответом его доволен, поговорил о том с отцом его, который поверив во всем этому разумному мужу, позволил сыну отправиться с ним.

Падманаб и Гассан вышли за город и направили путь к одному лежащему вдали, полуразвалившемуся каменному зданию. По прибытии туда нашли они колодец, наполненный водою по самые края.

– Заметьте хорошенько этот колодец, – сказал каббалист. – В нем лежит обещанное вам мною сокровище.

– Тем только худо, – отвечал Гассан, – что в нем вода. Как я смогу достать его с такой глубины?

– Я не удивляюсь, сын мой, – продолжал Падманаб, – что тебе это кажется чудным. Не всем людям дана мудрость, каковой владею я. А если б ты узнал всё, что я могу делать; то удивление твое было бы бесконечно.

Между тем он, вынув из кармана бумагу и карандаш, написал несколько странных и незнакомых слов, и бросил написанное в колодец. После чего вода из него пропала, так что и капли от нее не осталось.

Они спустились в колодец, где нашли лестницу и пошли под землю. Продолжая путь в течение некоторого времени, нашли они дверь, сделанную из красной меди, и запертую огромным стальным замком. Каббалист написал некое заклятие, и коснулся им замка; отчего тот тотчас же соскочил. Отворив дверь, вошли они в погреб; где с помощью зажженного факела увидели они стоящего и ужасного видом Арапа, опирающегося на великий белый мраморный камень, Арап увидев их, поднял камень, и хотел было в них бросить; но Падманаб, проговорив некоторые слова, дунул на него; от чего тот упал навзничь на пол. И так прошли они сквозь погреб без всякого препятствия и вышли на обширный двор, посреди которого находился некоторый род здания, построенного из самого чистого хрусталя. Вход в него охранялся двумя ужасными, по обе стороны дверей стоящими змеями, которые из страшных своих челюстей выбрасывали пламя и смертоносный дым. Гассан затрепетал, увидев этих чудовищ.

– Ах! возвратимся назад, – вскричал он. – Эти ужасные змеи сожгут нас своим сиянием.

– Будь смел, – сказал ему каббалист. – Наука, которую я тебе хочу открыть, требует неустрашимого духа. Чудовища эти, услышав голос мой, немедленно исчезнут. Я имею власть повелевать духами, и в силах уничтожить все их чары.

Сказав это, проговорил он некоторые слова; от чего змеи скрылись, и двери того здания сами собою растворились. Падманаб и Гассан вошли внутрь, и последний восхитился, увидев там другой двор, посреди коего стоял блистающий храм, высеченный на целого алого яхонта. На верху его поставлен был карбункул[42] шести степеней в поперечнике, от которого в том подземелье распространялся такой был свет, как если бы там светили два солнца сразу.

Само это здание не охранялось никакими чудовищами; но при входе в него стояли шесть идолов, вырезанных с несравненным мастерством из целых алмазов, и представляющих прекрасных девиц, бьющих в маленькие барабаны. Дверь во святилище, сделанная из самого чистого изумруда, была отворена. Сквозь нее был виден огромный зал. Гассан не мог насытить глаз своих, взирая на столь чудесные вещи. Наконец, осмотрев зал снаружи, Падманаб ввел его во внутрь. Свод зала был сделан из самого чистого золота, а пол из некоторого рода прозрачного порфира, всюду украшенный жемчугом. Тысячи разных удивительных вещей ослепляли там взгляды Гассана. Падманаб провел его в четырехугольную комнату, в которой лежали в одном углу великая куча золота, во втором – гора самых лучших самоцветных камней, в третьем – серебряный сосуд, а в четвертом – кучка земли.

Посредине этого покоя стоял великолепный престол, на котором виден был серебряный гроб, содержащий в себе тело некоего государя. Глава его была увенчана золотой короной, осыпанной крупнейшим жемчугом; а перед престолом стояла золотая таблица, содержащая следующую надпись: «Люди спят, покуда они живы, и пробуждаются не прежде часа смерти своей. Какая мне ныне польза, что я владел таким богатством? Уже я не ощущаю окружающих меня сокровищ. Нет ничего кратковременнее и скорее преходящего, чем счастье. Вся человеческая власть – есть мечта. О безумный смертный! До тех пор, как ты стоишь на весах, и жизнь твоя на обе стороны колеблется, не хвались своим благополучием. Вспомни время, в кое цвели фараоны. Они теперь ничто; а вскоре и о тебе память также исчезнет».