Король духов, увидев вошедшего Гассана, встал с трона своего, и оказал ему благосклонный прием, обратившись к нему со словами:

– Я удивляюсь, почтенный Гассан! Что могло побудить тебя сойти в мое царство? Ни один смертный своей по воле не сходил сюда. Ужасные преграды к достижению моего престола доказывают, сколь велика твоя неустрашимость, без которой не смог бы ты избегнуть ста разных смертей, подстерегавших тебя в пути твоем. Скажи мне, что стало виной этого пренебрежения опасностями, и пришествия твоего?

– Великий Король, и самовластный повелитель духов! – говорил Гассан, – ни любопытство, ни корысть не стали виной появления моего пред очами Вашего Величества. Не менее ваша собственная польза, как и нужность осведомления о некотором деле из уст ваших, стали причиной, побудившей меня предпринять все эти труды, и призреть опасности. Не безызвестна мне и болезнь вашей дочери, и все тщетно приложенные к её излечению средства. Я, обладая силой Философского камня, в одно мгновение могу возвратить ей прежнее здоровье.

– Ах! Что ты говоришь! – вскричал в радостном восторге Король духов. – Может ли такое сбыться? О! если ты совершишь это, и снимешь отягчающую нас печаль: чем смогу я отплатить такую услугу твою! Знай что не останется от власти моей зависящего, от чего бы я не отрекся, желая вознаградить тебя.

– Ваше Величество! – сказал Гассан, – вознаграждение за это, мною требуемое, не столь для вас важно. Оно состоит только в том, чтобы сказать мне – где сохранен меч великого Вирстона, как мне дойти туда, и каким средством смогу я достать его? Только этого хочу я от щедрот ваших.

– Хотя это и не маловажно, – отвечал король духов; – но знай, что я не откажусь этим порадовать тебя. Иди, Гассан, удовлетвори мое нетерпение, и после этого жди моей благодарности. Я клянусь тебе в том моею властью.

Гассан поклонившись, просил, чтобы ему позволено было начать дело. Затем король и королева сами повели его в спальню своей дочери. Девушка эта имела от роду только 14 лет. Жестокость болезни её была так велика, что утомленная грудь её едва означала слабое дыхание. Гноеватые вонючие струпья покрывали все её тело.

– Вот Гассан! – сказал Король духов, – имею ли я причины собирать соболезнования? Одна дочь, единственная надежда моя, находится у дверей смерти. Вся власть моя, всё моё знание, тщетны оказать ей помощь.

– Скорбь ваша пройдет в одну минуту, – заверил его Гассан. – Оставьте меня одного и вверьте мне ваше сокровище.

Король и Королева повиновались ему, и оставили его производить свой опыт. Но не нужно было Гассану щупать пульс у королевны, он не был врачом; ибо имел в руках надежный способ. Произошедшее показало справедливость слов Пиллардока. Одна лишь крупинка земли Философского камня, вложенная в уста больной, согнала все следы болезни с её тела, и возвратила ей прежнее здоровье; капля же состава Мулом-бабы придала ей новую силу и живость. Гассан нашел в этой королевне столько прелестей, что ему не возможно было бы укрыться от сердечных ран, если бы сердце его не было занято несравненной Гироулой; однако в тот час ему следовало наполнить свое воображение красотами возлюбленной, чтобы забыть, что он всё же азиат.

Ни с чем не возможно сравнять радость, с какою узнал король духов о благополучном излечении своей дочери. Он забыл всё свое величие, и поспешил с распростертыми руками обнять Гассана. Смешанныя слова его, которые он адресовал ему, не возможно отобразить. Они были наполнены радостью и благодарностью.

– Пойдем Гассан, – продолжал король духов, – насладимся торжествами, знаменующими мое благополучие, и обязанность мою к тебе.

Но Гассан желая поскорее оказать помощь Падманабу, отвечал ему:

– Милость вашего величества будет мне гораздо чувствительнее, когда вы, дав мне свои наставления, позволите проследовать к мечу Вирстона. Вам известна причина, побуждающая меня к этому. Падманаб, человек, достойный всех на свете благополучий, страдает в варварских руках недостойного Рукмана. Суровость этого чародея делает каждую минуту его жизни несносной. Надеюсь, вам известны и причины, вынуждающие меня стараться о его избавлении.

– Всё так, – отвечал ему Король, – я обо всём этом ведаю. Благодарное сердце твоё достойно похвалы. Я постараюсь доказать тебе своей помощью, скольким я тебе обязан. – Он отвел Гассана в свой кабинет, и наедине сказал следующее:

– Без помощи моей ты никак не достиг бы места, сохраняющего этот меч. Я надеюсь, ты не ведаешь, что остров, его сберегающий, лежит на дне Океана, и в столь отдаленном отсюда расстоянии, что тысяча с лишком лет обыкновенного мореплавания потребна, чтоб достичь его. Сверх того, вокруг него под водою обведено три стены, первая стальная, вторая – серебряная, а третья – золотая. Стены эти ворот не имеют, и вход в них не может быть открыт иначе, как тремя выстрелами стрел Вирстона из лука. Лук этот и стрелы тебе придётся унести из кладовой палаты кривого духа Тригладита. Но это тебе причинит не столько труда, как путешествие в такую даль через пространство Океана. До жилища Тригладита донесет тебя Пиллардок. Впрочем я не смогу дать тебе лучшей помощи, как подарив вот эту вещицу, (при этих словах он подал Гассану маленькую серебряную коробочку, осыпанную дорогими камнями). От неё будет зависеть всё твое благополучие. Дальнейших наставлений от меня не требуй, доходи сам до испытания, и больше всего опасайся осторожности Тригладита. Малейшая оплошность будет тебе стоить великих бед. Большего я сказать не могу, ибо и я подвержен законам. Желаю тебе счастья, и сожалею что долее удерживать тебя не могу. Прощай!

Гассан принес благодарность Королю духов и вышел, исполненный сомнения. Неизвестность, в которой находился он в рассуждении достижения того отдаленного острова мучила его. «Что мне делать с этой коробочкой? – думал он. – Как смогу я достать лук и стрелы Вирстона, когда при этом предприятии грозит мне столько бед от осторожности Тригладита. Сильнейший из подвластных мне духов Пиллардок, не может мне больше помочь ничем, кроме как донести к жилищу кривого духа. Тригладит в своих познаниях меня сильнее… О! Король духов! Что заграждало уста твои, дать мне более ясное наставление?… Дело это заключает в себе тайну превосходящую, мое понятие! Ничто не предвещает мне доброго; конечно, предприятие это будет стоить мне жизни!.. Но пусть я умру, если так положила судьба моя!.. Однако небеса справедливы, и не допустят меня погибнуть на пути спасения добродетельного Падманаба…

– О, защитники невинных, всесильные боги, покровители добрых намерений! – вскричал мятущийся Гассан, – вы ведаете, что принуждает меня вдаваться во все опасности! Будьте же спутниками и защитниками усердия моего к добродетели. – При этих словах пришел он в себя, и почувствовал в сердце своем некую отраду, которая как бы предвещала ему благополучное следствие. – Здесь ли ты Пиллардок? – кликнул он, оглянувшись, ибо в размышлениях своих вышел уже за ворота столицы короля духов.

– Я готов к исполнению ваших повелений, – отвечал откуда ни возьмись появившийся дух.

– Изрядно! Начнем путь, – сказал Гассан, и принял несколько капель состава Мулом-бабы, отчего вновь ободрился. – Неси меня к жилищу кривого Тригладита, – продолжил он.

Дух повиновался, и подхватив его на руки, с такой же скоростью поднялся к верху, с какою он и опускался в эту страну. Не успел Гассан осмотреться, как они уже были на середине неба, блистающего от огненного вещества. Вскоре пролетели они кипящую бездну, и были уже в нашей атмосфере[45]. Меньше чем за час достигли они дома Тригладита; где дух спустившись, поставил его близ озера, на коем стоял замок этого кривого духа.

– Большего я от тебя не требую, – сказал Гассан Пиллардоку; – иди куда желаешь.

И дух исчез, оставив Гассана размышлять о его начинании.

Он сел на траве, и первым делом рассмотрел подарок Короля духов. Долго вертел он коробочку, пока не смог усмотреть, где она отпирается. Несмотря на отсутствие замка, чудная эта коробочка отмыкалась с помощью талисмана, находящегося под потаенной бляшкой, которую он невзначай отодвинул. Однако познания его было большими, чем разобрать этот талисман. При прочтении им последнего слова, коробочка, раскрывшись, показала ему лежащую в себе золотую книжку. В верхней обложке её был вставлен карбункул, а в нижней – маленькое зеркало.