Взмахи мечом стали намного более отчаянными и несдержанными, словно он пытался с размаху отсечь своему противнику голову, и именно это послужило для Вольфа, уклоняющегося от атак, прекрасным моментом для контрнаступления. Во время одного из таких размахов и неумелых движений он уловил момент и сильно ударил открывшегося аристократа с ноги в грудь, из-за чего тот не только рухнул назад, но и покатился кубарем к краю пропасти.
Как и говорил Вальдемар, оказавшийся на сто процентов правым, использовать силу собственного духа, которая не могла так быстро и без последствий регенерировать, было не просто опасно, а смертельно опасно как для шаманов, так и для простых людей. Генрих уже чувствовал, что сила, дарованная ему собственной душой, быстрыми темпами покидает его, словно вспыхнувший на мгновенье огонь, а слабость всё больше и больше атаковала тело, которое болело лишь от того, что он дышит. Рвано, сипло, но всё ещё дышит, чувствуя под собой твёрдую почву и мельчайшие камушки, а также то, как противник, снова ударивший его в грудь с ноги, чтобы он и думать забыл о подъёме на ноги, схватил его за горло и без малейших усилий поднял над землёй.
Сдавливая шею и наслаждаясь тем, как его противник задыхается, выронив свой меч, Вольф аналогично руке сжимал оскаленные зубы так, будто не мог подобрать слов ненависти к этому человеку. Как же жаль, что они всё-таки были...
– Перед тем, как я Вы умрёте, я хочу, чтоб Вы знали, за что я Вас так ненавижу.
После этих предисловий можно было ожидать всего, чего угодно: шокирующих слов, ещё одного сильного удара или даже злобной усмешки, – однако вместо этого аристократ неожиданно издал сдавленный звук неожиданности и резкой боли в животе, виной чему стал острый клинок, пронзивший его плоть. Над его ухом, когда тело парня начало трясти, а глаза закатываться от бессилия, прозвучали слова, давно ждавшие своего часа, и были они пропитаны такими на первый взгляд не сочетавшимися эмоциями, как презрение и меж тем удовольствие.
– Это Вы убили госпожу Розу.
Как будто по сигналу, после этих слов, словно бурная реакция на такой абсурд, Генрих закашлял, после чего обильные сгустки тёмной крови потекли из его рта прямо на руку Вальдемара.
Раздавшийся крик эриа́нца был сравним разве что с рёвом дикого медведя, который попал в капкан охотника, а в то время Генрих чувствовал лишь три вещи: как в его лёгкие ворвался необходимый воздух, как он рухнул на землю и то, как маленький кинжал ещё глубже вонзился ему в тело, причиняя ещё больше боли.
Голова кружилась от постоянной и сейчас ещё более мощной боли. Мышление уже не могло быть здравым и быстрым. А собственное тело бунтовало против него самого, словно обидевшись за такое жестокое обращение.
Между тем невыносимые крики Вольфа не прекращались, а те, кто мог видеть, что с ним происходит, стали невольными зрителями страшного зрелища. Бедная англичанка, сидевшая подле потерявшего сознания детектива, мгновенно прикрыла рот рукой, чтобы не закричать от ужаса. Её глаза не смогли долго смотреть на то, что происходило с эриа́нцем, из-за чего она крепко зажмурилась, а к горлу подступила тошнота. Королева Валери была вовсе не удивлена такому исходу, она как будто знала, что такое может произойти, однако любой, кто сейчас смог бы посмотреть в её глаза, не поверил в то, что виднелось в них. Сочувствие и сожаление. Как бы ни было парадоксально, но это были именно они.
Разумеется, в здравом уме и с полными силами Генрих бы, несомненно, воспользовался слабостью врага, однако в его состоянии он мог лишь на одной только силе воли держать глаза открытыми и не понимать того, почему в тот же миг, как его кровь коснулась кожи Вольфа, он закричал от адских мук, на запястье стали появляться ожоги, словно на руку пролили сильную кислоту под высоким давлением, а спустя мгновенье этот «яд», словно лезвие пилы, отсек его кисть, продолжая пенить кровь, как взболтанную газировку.
– П-почему...? – постаралась дрожащим голосом понять Сара, что же случилось, и по какой причине Вальдемар так неожиданно лишился руки.
И в то же время, не слыша этого вопроса, но подумав, кроме боли в груди, о том же, Генрих услышал в своей ослабевшей голове самые нужные и до сего момента непонятные воспоминания.
«Я тот, кто клялся Вам на крови быть верными до конца своего существования!» – то, с какой злобой и обидой кричал эти слова Вальдемар.
«Твоя кровь – это его смерть. Освободи его от мучений», – и то какое напутствие ему сказала королева далекой планеты Felix Mundi.
Один плюс один можно сложить, даже находясь одной ногой в могиле, а именно в такой ситуации и оказался аристократ, не понимавший деталей, но знавший главное – как положить всему этому конец.
– Шш...ааа... Проклятая кровь! – попытавшись зажать целой ладонью рану, которая жгла, как огонь, но получив от заражённой крови ещё один ожог, проклинал всё и всех на свете Вальдемар, не зная, куда ему деться от невыносимых пыток.
– Ты... – говоря едва слышно и не успевая сплёвывать накапливающуюся во рту кровь, которая скатывалась по подбородку и капала на землю, из последних сил старался не потерять сознание Генрих, одной рукой опираясь на землю, а второй с трудом и криком боли вытащив из грудной клетки маленький кинжал, – давал клятву верности... кха-кха... этой крови. И ты предал нас, – все руки, клинок и лицо Шварца были испачканы грязью, кровью и непроизвольными слезами, но это не помешало ему выглядеть в этот момент устрашающе опасным.
В эти самые секунды в глазах эриа́нца, наконец-то, появился до сего мига неведомый страх. Разумеется, ему до сих пор было невыносимо больно от полученного увечья, и это было видно по тому, как с него сходило сто потов, но поразивший в самое сердце шок от роковых слов хозяина перекрыл все чувства настолько, что он просто застыл на месте. Вздрогнув лишь тогда, когда взгляд ярко голубых глаз Генриха в последний раз выразил решительность и силу, его губы задрожали от услышанного им последнего приказа хозяина, который никогда не переставал быть для него таковым.
– Гори в аду.
Шварц глубоко вобрал в лёгкие воздух, не обратив внимания на невыносимую боль, быстро отвёл руку с кинжалом и отчаянно кинул его со скоростью не то света, не то звука в Вальдемара. Это был его последний решительный удар, в который Генрих вложил все свои крохи и остатки силы. И если это не сработает, значит всё на этом и закончится.
Но вместо подлости жизни окровавленный кинжал всё-таки сделал своё дело, пронзив вздрогнувшего эриа́нца в самое сердце. В тот же миг, почувствовав чужую кровь, оно отозвалось на предательство яркой вспышкой категорической непреклонности. Это являлось единственным в мире оружием против Вальдемара, который и умереть мог только по приказу своего хозяина. Не пули, ни холодное оружие – ничего... Лишь кровь хозяина способна была забрать его жизнь, извергнуть на него кару за предательство, и отправить прямиком в ад без малейшего шанса на спасение души.
От Вольфа в прямом смысле начал исходить жар и пар. Его трясло, словно хрупкое стекло в подземном метро, а буквально через мгновенье снова послышался душераздирающий крик, и из его груди вырвался огонь, за мгновенье охвативший всё тело. Отмахиваясь в паники и боли от неизбежного, Вальдемар горел заживо, не имея шанса на спасение. Хотелось лишь того, чтобы все этим страдания уже наконец закончились, и такой шанс судьба всё-таки предоставила.
Едва не столкнув Шварца в пропасть, Вальдемар пролетел вперёд, не глядя на то, что дальше путь идёт только в вечность. Под ногами была лишь пустота, чувство полёта практически не ощущалось из-за невыносимой боли, а его крики спустя несколько секунд потонули в темноте бездны, которая захватила эриа́нца в свои владения, делая его душу вечным пленником ада.
Наступившая тишина, как жирная точка, оставила после себя лишь память о произошедшем и всё то же чувство боли, которое никуда не делось даже после поражения Вальдемара. До сих пор казалось, что через секунду другую он вырвется из тьмы, испугав до смерти, и возьмёт реванш. Однако всё было тихо. Наконец-то война зла против зла была окончена...
