– Это ребята, – поставил абсолютно точный диагноз Рио.
– Благодарить потом будем. Бежим! – скомандовал Трей, взяв свою любимую за руку и помчавшись вперёд по коридору, в надежде найти лестницу, ведущую наверх.
По мере того, как слабели звуки удаляющегося бега шаманов, в очередной камере, располагавшейся по соседству с той, в которой Валери только что спасла байкеру жизнь, атмосфера предстоящего разговора становилась всё холоднее и холоднее.
Королева, схваченная кем-то неизвестным, едва переступила порог своего убежища, чувствовала позади себя широкоплечее тело мужчины, который ладонью зажимал ей рот, а второй рукой держал её за запястье так, что одно неловкое движение могло стоить ей перелома.
Однако, несмотря на принуждение со стороны мужчины, чьи фиолетовые глаза блестели в тени, Валери и сама не собиралась кричать и вырываться, наоборот надеясь, что шаманы убегут и сделают так, как она сказала.
– Как же я сразу не поняла, кто ты такой, – едва рука мужчины перестала зажимать ей рот, да и свою хватку он ослабил, произнесла Валери, не поворачиваясь лицом к похитителю, но и не боясь его дыхания с примесью рычания.
– Просто Вы не слишком хорошо можете предсказывать будущее, – раздался за её спиной холодный, надменный, но абсолютно спокойный голос человека, который не просто прятался во мраке, он и был этой тенью, мглой, что затемняла видимость.
Почувствовав себя оскорблённой, так как ещё никто и никогда не обводил её ведения вокруг пальца, Валери резко развернулась, смотря на высокого мужчину в чёрном одеянии с достоинством, но с явной неприязнью.
– Ты... – прищурила взгляд королева, узнавая в мужчине «правую руку» Генриха. Он никогда не мелькал в её видениях на первом плане, всегда был в тени Шварца, но даже это не повод для того, чтобы не суметь рассмотреть его сущности. – Ты не из этого мира.
– Возможно, – неоднозначно ответил Вальдемар, уловив в словах королевы сомнение. – Но сейчас это не самое главное, – Вальдемар вытащил из-под плаща сферу, находящуюся на стадии того, чтобы разлететься вдребезги, судя по тому, как быстро вращается красная дымка внутри. – Вы не закончили свою работу, однако прежде... – последовала пауза, а в пугающих глазах вспыхнула яркая ненависть, – я закончу то, что уже давно было пора сделать.
====== 169. Про боль, про розы... про любовь. ======
Розы этим летом были особенно прекрасны. Разнообразие их колорита, который создавал впечатление тянущегося вдоль изгороди разноцветного ковра, ярко отображал то, как всё в нашей жизни имеет свою индивидуальность. Казалось бы, вот они – два куста красного цвета, однако каждый из них отличается при свете дня своими оттенками, количеством пигментных прожилок, и даже шипы у каждого из цветка индивидуальны. Так и с людьми...
Нет на свете абсолютно одинаковых людей. У каждого из нас, как и у этих цветов, есть своя индивидуальная особенность. Даже взять тех же близнецов: они внешне похожи как две капли воды, однако внутри у каждого свой собственный и никем неповторимый мир.
Смотря на белую розу, края лепестков которой имели нежно розовый оттенок, и слегка прикасаясь к её нежному бутону, который мог лишь от одного дуновения ветра разлететься в разные стороны, молодой парень лет пятнадцати старался понять, кто же он на самом деле. Подобно этой розе, он был всего лишь одним из множества подобных, и лишь немногие могли разглядеть в нём те самые едва заметные розовые оттенки, делающие его неповторимой личностью.
Его весьма редкие для людского мира фиолетово-чёрные глаза всегда так целенаправленно, будто ошарашено, смотрели на людей и всё, что его окружает, и это не раз становилось предметом отнюдь не обсуждения, а простого опасения и воздержания от общения.
Да и какое может быть вообще общение, если ты всего лишь слуга богатой и древней семьи Шварц, где все смотрят на тебя, как на предмет интерьера, например, торшер. А что? Весьма удобно: нужен – включили, нет – выключили.
– Вальдемар! – внезапно вторгся в мысли юноши сильный, но отнюдь не злой голос мужчины, разыскивающего его повсюду, и, завернув за угол огромного особняка, наконец обнаружившего его в саду, красота которого была подобна райской обители. Спокойный и немного печальный взгляд пятнадцатилетнего юноши медленно устремился к тому, кому он сейчас был так нужен, хотя в душе парень уже знал, что ищут его отнюдь не для того, чтобы позвать к тесному семейному кругу и вкусному обеденному столу. – Господин Генрих упал, я же попросил за ним присмотреть, – несмотря на смысл этой выражающей недовольство фразы, высокий черноволосый мужчина, чьи глаза были очень похожи на глаза Вальдемара, произнёс её со спокойствием, но твёрдостью.
– Там полно прислуги. Куда они смотрели? – так же спокойно приковав своё внимание снова к белой розе, ответил безразлично юноша, всей своей манерой и выдержкой напоминая больше взрослого мужчину, чем подростка.
– Им я уже сделал выговор, однако наша с тобой обязанность – не допустить, чтобы хоть что-то произошло с семьёй господина Шварца, – подойдя к мальчику, ещё раз напомнил ему об этом высокий мужчина, имеющий широкий лоб, волевой подбородок и широкие брови, которые давили на глаза.
– Отец, – так и не оторвав взгляда от цветов, в которых даже от его зоркого взгляда убежала та самая индивидуальная роза, произнёс Вальдемар, – ты говорил, что когда я подросту, то ты расскажешь мне о том, почему мы вынуждены служить семье Шварц.
– Вальдемар, я не думаю, что ты готов сей...
– Дело в том, что мы отличаемся от простых людей, ведь так? – даже не дав отцу шанса отклониться от острого вопроса и продолжая искать глазами тот самый цветок, быстро поставил вопрос ребром Вальдемар, который устал слушать отговорки отца о том, что он ещё не готов к правде. Он давно понял, что он не принадлежит простому бытию людей, и молчание отца было тому подтверждением. – Когда мне было пять лет, я уже мог говорить на двух языках и на несколько классов обогнал своих сверстников. Всё же, что делает Генрих в свои пять, так это играет в войнушку и не даёт никому спокойствия.
– Господин Генрих развивается соответственно своему возрасту, – снова попытался мужчина уйти от темы, сохраняя в голосе твёрдость и выдержку, однако молодой Вальдемар не мог, как его отец, смиренно ожидать. Он лишился терпения, как спичка, сгорающая в огне, после чего резко развернулся лицом к единственному на этой планете родственнику и с той же врождённой статью спросил:
– Тогда как развиваюсь я, отец?
На какое-то мгновение между ними повисло молчание и пауза, выдерживающая натиск правды и откровенностей. Старший Вольф понимал, что больше нет возможности, да и смысла скрывать от сына то, что он имеет право знать. Единственное сомнение было в том, как он воспримет новость о том, что не просто необычный человек, а нечто за гранью его представления.
– Вальдемар, – смирившись с тем, что его сын всё-таки достиг того возраста, когда ему уже можно доверить тайну их малочисленного рода, вдумчиво произнёс мужчина, устремив свой взгляд в небо, – взгляни на солнце.
Немного не понимая, для чего это нужно, Вальдемар с сомнением, но всё же поднял голову к небу и взглянул на яркое светило, не понимая, что такого особенного он должен увидеть на этой звезде, дарящей людям тепло и свет.
– Что ты видишь? – спросил после сравнительно недолгого молчания мужчина, так же, как и сын, смотря на солнце.
– Просто солнце, – пожав плечами, ответил юноша, но всё равно не оторвал взгляда от яркого светила, которое что-то скрывало от него, ведь не просто же так его отец заострил внимание именно на этой звезде. – А что ещё я должен увидеть? – прозвучал следом вопрос.
– Точнее не должен видеть, – наконец произнёс Вольф, озадачивая сына и оставляя его на растерзание мимолётным секундам тишины. – Ни один человек на Земле не может так открыто взглянуть на солнце. Для них это просто невозможно.
Услышав эту новость, которая, как ни странно, но стала для Вальдемара чем-то невероятным и всерьёз поражающим, юноша ещё раз взглянул на солнце, чтобы проверить достоверность этих слов. Заостряя своё внимание на деталях людского мира, будучи в своём возрасте гением, он не заметил по прошествии пятнадцати лет, что каждое лето люди надевают тёмные очки не ради дани моде, как он раньше думал, а из-за простого человеческого дискомфорта от ярких и обжигающих лучей, которые почему-то были абсолютно безвредными для него и отца.
