Его длинное тело было покрыто перламутрово-зелёной чешуёй, которая на ощупь была, как уже заметил байкер, очень острой и неприятно-склизкой. Глаза горели ярко-алым цветом крови и выражали единственное желание: поглотить шамана вместе с его грехом.

Едва Умемия, действуя на рефлексах, схватился за его горло, спасая себя от проникновения острых и смертельно опасных клыков, с которых стекала какая-то ярко-зелёная жидкость, являющаяся, скорее всего, ядом, как в тот же миг он почувствовал массивный удар в бок, заставивший его отлететь в сторону и, врезавшись спиной в стену, камнем упасть на пол. Несмотря на свои габариты, Левиафан был очень манёвренным и быстрым, нарушая все законы физики. Он с лёгкостью отшвырнул хвостом обнаглевшего шамана, после чего угрожающе раздул капюшон, который был весьма похожим на тот, что принадлежал земным кобрам.

В тот момент Умемия во всей полноте понял, что именно такого удара ему не хватало для того, чтобы прийти в себя. Да, он едва не растерял кости от этой атаки, понимал, что дело его худо, ведь он безоружный, но самым главным было то, что, несмотря на его всё равно частичное беспамятство, Рио осознал, что всё происходящее вокруг – это иллюзия, в которой, как и в настоящей жизни, всё зависело только от него.

– Не тебе решать мою судьбу, кем бы ты ни был, – превозмогая реальную боль, проговорил байкер, поднимая на демона острый взгляд воина, готового бороться за свою жизнь и за своё светлое будущее. У него в руках не было ни оружия, ни чего-то, что могло бы послужить ему в качестве обороны. Зато рядом стоял небольшой деревянный тазик, ловко подобранный шаманом и кинутый в демона-змея с угрозой. – Изыди!

Неизвестно, что больше повлияло на благополучный для байкера исход событий: либо Левиафан оказался слишком обидчивым и ранимым, посчитав такое отношение к себе неприемлемым и улизнув, как уж в сточную канаву, либо просто дух Рио был настолько силён для него, что даже его маленький и лишь временами проявляющийся глубоко в душе грех не мог сломить поистине сильного во всех проявлениях шамана. Но итог, как ни крути, был один: полный и быстрый разгром противника в самом себе.

Не все могли похвастаться такой великолепной силой духа, как у Умемии. У некоторых из его друзей были проблемы несколько иного характера, ведь, например, северянину отказывалось подчиняться не разум, а собственное тело.

Согнувшись пополам и уже чуть ли не выплёвывая собственные органы, Трей беспрерывно не просто поглощал, а уже насильно засовывал в свой рот еду, которая никак не заканчивалась на столе. Вместе с этим шаман испытывал при малейшем усилии невероятное головокружение.

Понимание того, что он всё же попал в ловушку Вельзевула, который до сих пор лишь сидел во главе стола и смотрел на то, как шамана буквально выворачивает от переедания, стала сначала лёгкая, а после просто невыносимая тошнота. В тот же миг все иллюзии, отделяющие разум от реальности, спали, и Юсуи сразу же спохватился исправлять своё упущение. Только вот было слишком поздно.

Ни одна часть тела парня больше не слушалась его, будто бы объявив протест мозгу, командующему всей работой организма. Вместо этого осталось только полнейшее подчинение чужой воле и невыносимая тошнота. Руки северянина сами загребали еду со столов и буквально утрамбовывали её ему в рот.

Зрелище, прямо так сказать, было не из приятных, хотя Вельзевулу, на чьих губах красовалась довольная улыбка, похоже, это состояние безнадёжности и безвольности северянина придавало сил и повышало настроение. Вся одежда парня от рукавов до живота была испачкана острой, жирной и тяжёлой для желудка пищей, глаза закатывались вверх, как будто он вот-вот потеряет сознание. Но самым ужасным было то, что желудок тоже был подчинён либо какой-то магии, либо какому-то гипнозу и ни в какую не хотел избавляться от излишней и не успевающей перерабатываться пищи. Давление на сосуды и органы было невероятным становилось больно даже дышать, а смерть от обжорства уже не выглядела такой смешной, как раньше.

«Надо... прекратить... есть», – тяжело дыша и даже не имея сил говорить, мысленно побуждал себя хоть к каким-нибудь действиям северянин, пытаясь командами разума пробить преграду на пути к телу и органам. Каждое его миллиметровое движение отдавалось невероятным головокружением и безвыходной тошнотой. Его лихорадило так, будто температура тела взлетела под сорок, и если б было возможно, он бы обязательно завыл от болей.

Но всё же невероятными усилиями Юсуи смог хоть ненамного сдвинуть себя с места и свалиться на пол, чтобы хотя бы не доставать тянувшимися против его воли руками до еды. Он лежал на спине, чувствуя, как каждый вздох отдаётся болью то в сердце, то в почках, но наряду с этим до его слуха стало доноситься роевое жужжание не одной и не двух мух.

С трудом открыв тяжёлые веки, Трей увидел множество подобных простым земным мухам существ только в разы больше и, кажется, опаснее. С острых, как частокол, челюстей стекали слюни, выражающие голод, и утолить его они явно хотели не едой на столе, а объевшимся северянином.

– Что ж-ж, ты хорошо поел, – подлетел и с абсолютным спокойствием прожужжал Вельзевул северянину, валяющемуся, словно кусок... хм... варенья, над которым кружили мухи. – Теперь позволь и моим детям полакомиться тобой.

Дело было, прямо говоря, дрянь. Трей туго соображал, лишь понимая, что ему скоро не поздоровится, а точнее его сожрут мухи-людоеды. Не радостная перспективка, так сказать. Да и мухобойки у Юсуи под рукой не было, зато где-то на рефлекторных уровнях своего сознания он нашёл один единственный способ спасти себя, если, конечно, ему всё удастся.

Расслабленное и налитое свинцом тело хоть и освободилось от маниакальной зависимости к еде, но всё равно продолжало с трудом слушаться своего владельца, теперь уже в результате просто невероятного переедания. Но всё же северянину жить хотелось больше, нежели быть съеденным мухами, плавно спускающимися к нему, именно поэтому, приложив невероятные усилия как физические, так и душевные, шаман с огромным трудом дотянулся до икупаси, которая сразу же ответила на зов души, неподвластной жульничеству Вельзевула. После этого Юсуи сделал, пожалуй, самое тяжёлое для него движение – он сжал руку и высвободил свою фурёку.

– Нет! Стой! – прозевав момент, когда, казалось бы, безвольный и готовый к употреблению северянин возобладал силой своего духа над бренным телом, спохватился демон, но было уже поздно, так как именно после его криков по всему залу разнеслась ударная волна, а после от тела северянина начал во все стороны расползаться лёд, замораживающий всё вокруг.

Температура понизилась невероятно быстро, все блюда и яства, вся мебель и убранство покрылись невообразимо холодным льдом, а с потолка посыпался настоящий снегопад, являющийся для мух самой настоящей гибелью, ведь Трей знал, что против этих надоедливых тварей есть много средств борьбы, и одно из них – вымораживание.

– Нет! Нет! Мои дети! – в панике метался в воздухе Вельзевул, видя, как одна за другой мухи падали с противными писками, видимо, с последними выдохами, на пол и переставая подавать хоть какие-то признаки жизни.

Однако для демона, который тоже был частично мухой, этот холод тоже не прошёл бесследно. Сначала у него замёрзли и отказали крылья, и он тоже рухнул прямо на замороженный со всей едой стол, а после, когда, жужжа от злости, он попытался ползком добраться до ненавистного ему северянина, он весь покрылся толстым слоем льда, давшегося Юсуи на последнем усилии.

Его рука упала на пол безвольно и расслабленно только тогда, когда в зале всё стихло, и место стало напоминать место сражения во время битвы. Снег так и продолжал падать на пол, уже порядочно припорошив гладкую поверхность и трупы мух, а буквально через несколько секунд рядом с так и не вставшим на ноги шаманом в воздухе открылся вихревой портал, объявляющий о победе Трея и разрешающий ему уйти.