У каждого и присутствующих было желание сказать Тао о том, что он обязан поведать о своих чувствах вслух, не боясь того, что его поймут неправильно или будут подшучивать до конца его жизни. Да, пускай он всю прожитую им жизнь был свободной птицей с красивым, но одиноким полётом, но тот факт, что он умеет любить и быть любимым, никогда не испортит его – именно это друзья всегда хотели до него донести, пускай и не всегда аккуратно, чтобы не ущемить гордости «орла».

Молчание затянулось, в воздухе повисла неловкость, а в голову закралась мысль о том, что возможно «посторонним» лучше удалиться. Сели, аккуратно взглянув на подругу, заметила то, что и ей приходится сейчас не легче, чем Тао.

Рен и Юи не чувствовали присутствия друзей, и пускай они не видели лиц друг друга, но невидимая красная нить их уз натянулась до такой степени, что колебание сердец они чувствовали на расстоянии, как и мысли друг друга.

Он чертовски боялся произнести эти слова, ведь его пугала неизвестность того, что будет с ним дальше, когда он признается в своих чувствах так открыто. Однажды он делал это, и, честно признаться, испытуемое чувство было не из приятных: тело пробивала дрожь, голос был сиплым, и в тот раз он получил отказ. Несмотря на то, что он был лживым, всё равно Рен не смог не запомнить той мучительной боли в сердце и тех бессонных ночей, которые терзали всё, что делает его живым человеком.

Она же, в свою очередь, могла жить с тем, что никогда не услышит таких нужных для любой девушки слов, однако это не значит, что Юи не хотела почувствовать счастливый стук сердца и того, как на душе распускаются ромашки – нежные и простые цветы, ярко отображающие всю суть их отношений. Каждый день и каждое мгновение она отрывала по лепестку, повторяя два слова: «любит» и «не любит»; но в итоге всегда получалось так, что он её любил, только вот вслух об этом никогда не говорил.

– Я... не могу... – с трудом начал говорить эти слова Рен, с первых же слов заставляя сердца друзей дрогнуть от ложного ужаса, – не могу сказать, что... просто люблю её, – от этой фразы стало как-то неоднозначно на душе, но даже Трей – любитель едких комментариев в сторону Тао – не проронил ни слова, лишь сглотнув от напряжения и холода, который пронзал тела каждого от макушек до пят. – Она скоро станет частью моей семьи, – продолжил шаман, немного прикрыв глаза и говоря эти слова отнюдь не Кларуму, а той, что стояла позади него, устремив взгляд в землю, и дышала через раз, так как сердце больно сжималось от великого счастья слов, сказанных её самым дорогим на свете человеком. – А моя семья – это моя жизнь, – теперь Рен без тени смущения или же высокомерия серьёзно взглянул в глаза единорога, голосом и выражением лица давая понять, что у него, как бы он не хотел, но не получится ущемить или унизить его. Он говорил гордо, не стесняясь правды. – Так что на твой вопрос я могу ответить только так: я не просто люблю её, она – моя новая и, я уверен, что счастливая жизнь.

Не успел Тао договорить этих душераздирающих и затыкающих всех друзей и недругов слов, как тут же послышалось такое скромное и умилительное шмыганье носом, говорящее о том, что его слова тронули не только сердце шатенки, боявшейся даже взгляд поднять на спину любимого человека, но златовласки, которая вместе с байкером не смогла не проникнуться искренностью всегда холодного и гордого шамана.

С одной стороны, могло показаться, что Вэй отнеслась к словам Тао с сомнением и недоверием, ведь она не прослезилась и даже не улыбнулась, услышав его такое тяжёлое, но всё же чистосердечное признание. Юи стояла прогружённая в свои мысли, но, с другой стороны, было абсолютно понятным то, что тяжело сказать слова благодарности в ответ в то время, как они – ничто по сравнению с тем, что испытала девушка, которая ещё пару лет назад не жила, а существовала в аду реальности без любви, без сожаления и без друзей.

В те ничтожно малые секунды до того, как Кларум заговорил, каждый из друзей успел подумать, почувствовать и главное – поверить в то, что Рен действительно изменился. Его сердце стало намного большее и горячее, многовековой лёд в его жилах стал таять, хотя вряд ли он когда-нибудь полностью исчезнет, но и этих редких проявлений нежности и искренности чувств было достаточно, чтобы раз и навсегда понять – Тао умеет любить.

– Что ж, сердце у тебя и правда честное, – с ухмылкой в голосе и уже более снисходительно к шаману произнёсло существо с планеты Анóгри.

– Да что ты говоришь, – с наигранным удивлением пробубнил Тао, услышав незамедлительные выдохи друзей за спиной. Вот и закончился момент настоящего Рена, который мог открыто заявить о своих чувствах. Недолго он пробыл в реальности, и теперь его вытеснила вторая личность – человек-сарказм. – Давай уже следующий вопрос, – устав стоять здесь, как статуя, которую со всех сторон осматривают любопытные туристы, выразил своё недовольство Тао.

– Я тоже люблю тебя, – немного с опозданием, но так тихо и искренне произнесла Юи, стоящая позади и даже удивившая всех тем, что она не просто промолчала на признание любимого, а всё же ответила ему.

– Км... – почувствовав, как жар смущения охватил его лицо, захотел провалиться сквозь землю Тао, тем более слыша, как друзья, пусть и радуясь за их счастье, но начали посмеиваться. – Я сказал: следующий вопрос, – не поворачиваясь к глупенькой шатенке, потребовал Рен от единорога дальнейшего испытания, меняя тему, которая заставляла его краснеть, как варёного рака.

– Что ж, – тоже как-то по-доброму посмеиваясь над шаманом, смущённое лицо которого он в отличие от других прекрасно видел, произнёс Кларум, – следующий вопрос проверит честность твоей души.

– Ууу, – тут же послышался несдержанный комментарий северянина, – не советую туда лезть.

– Твоего мнения никто не спрашивал, – сцепив зубы, отреагировал на очередную колкость Рен, развернувшись полубоком к друзьям и кинув презрительный взгляд на Юсуи, однако рядом с ним стояла не только его жена, но и будущая госпожа Тао, с преданным и благодарным взглядом которой он всё же столкнулся и незамедлительно поспешил разминуться.

Вернувшись в исходное положение с красным лицом, Рен тут же забыл про кинутый в его душу камень от Трея и с требованием посмотрел на Кларума, которого, похоже, всё больше и больше забавляли эти посетители с планеты Земля.

– Итак, вопрос для твоей души, – и снова наступила тишина, и обострилось внимание. Все шесть органов чувств были остры, как лезвие новой бритвы, однако следующий вопрос стал гораздо больнее, чем заточенный клинок, всаженный в спину. – Кто... твой лучший друг?

Казалось, что вместе с этим вопросом существо убило не только терпение Тао, проклявшего всё, на чём эта планета стояла, но и надежду на то, что когда-нибудь в компании друзей будет всё тихо и гладко. Этим вопросом Кларум задел за самое что ни на есть живое. То, что всегда тщательно скрывалось и не обсуждалось вслух, теперь было поставлено перед Реном ребром, а перед остальными – остротой момента.

Не последовало ни едких комментариев, ни звуков или сигналов – была лишь напряжённость, чётко прослеживающаяся в скованном теле Рена и в глазах северянина, для которого этот вопрос стал сугубо личным и весьма больным.

– Не тяни резину, Рен. Все и так знают, что Асакура тебе ближе всех, – весьма холодным и сдержанным тоном сказал из-под опущенных век Трей, чьё поведение было весьма необычным.

Обижался ли он? Да. Глупо отвергать действительность, потому как даже Тао услышал в его словах некую дружескую ревность, и ведь это не было чем-то чрезмерно удивительным – Юсуи вырос жутким собственником, что в любви, что в дружбе. Возможно, он именно поэтому, не находя взаимности и полной доверительности Рена, так себя вёл с ним. Постоянно подшучивая, порой переходя грань разумного и вменяемого, он тем самым пытался вернуть себе внимание Тао, который , как было верно подмечено, всегда доверял свои мысли и переживания только одному человеку – Йо.