– Если вы так хотите подраться, то делайте это не на глазах у девушек! – в Рио с каждым днём зарождалось всё больше и больше мудрости, вызывающей сомнения по поводу того, что он из простой семьи и в его жилах не течёт голубая кровь, как у Генриха, который, краем уха услышав эти упрёки, вдруг отвёл от Асакуры испепеляющий взгляд и осознал правоту байкера.

– Прошу прощенья, дамы, – глубоко вдохнув и поправив немного разорванную у плеч рубашку, с большим трудом вернул себе самообладание Шварц, лишь искоса видя, как златовласка и шатенка смотрят то на него, то на Йо испуганными взглядами. И это неудивительно, ведь драка могла привести к любым последствиям: лично Генрихом овладело неимоверное желание придушить Асакуру, который явно спровоцировал его.

Когда он сказал о том, что им не понадобится оружие, он не имел в виду, что на счёт «три» они вцепятся друг другу в глотки и начнут борьбу, как оголодавшие шакалы. Нет. Он, прекрасно помня, как Анна отреагировала на его безрассудное поведение, старался на этот раз решить дело мирно. Шварц ясно и чётко, подкрепив слова тем, что ему бы не хотелось жертв, постарался объяснить Асакуре расклад: он перестаёт даже думать об Анне, а взамен его жалкая жизнь остаётся при нём.

Однако стоило аристократу лишь допустить мысль о своей победе, как самый сильный шаман деревни, даже толком не осознавший своих слов, тут же сказал о том, что, какая жалость, но именно сейчас он о ней снова подумал. Провокация? Однозначно. Но что-то в Йо ощутимо щёлкало и толкало говорить такие безрассудные вещи. Итогом сего стала драка, которую Шварц так хотел избежать, но на подсознательном уровне он чувствовал, как реагирует на самоконтроль его горячая кровь, отравленная чувствами заядлого собственника.

– Асакура, – стерев кровь с губы и тяжело дыша, обратился к шаману аристократ, – я тебя предупредил, – после этих слов, снова говорящих всем окружающим о реальной угрозе, граф развернулся и собирался уйти, только теперь почувствовав, что падение с лестниц не прошло ему даром. Однако стоило ему сделать лишь шаг, как в спину донёсся точно такой же уверенный в себе и глубоко дышавший голос шамана, державшегося одной рукой за плечо северянина, а другой – за рёбра, которые, слава духам, не были сломаны.

– Я тебя тоже, – этими словами Йо хотел сказать, что он не сдастся и будет бороться за Анну до самого конца, и, к несчастью здравого смысла, Генрих, сузивший взгляд и сжавший кулаки, это прекрасно понял.

– Тогда ты будешь первым в списке тех, кто покинет этот мир, – единственное, что остановило Шварца от новой волны агрессии, это девушки, лица которых он не мог заставить искажаться от ужаса – такое уж у него было воспитание. Но угрозу он всё же отправил в адрес неуёмного и подписавшего самому себе смертный приговор шамана.

– Лишь в списке... – теперь ярко почувствовав боль в голове, которая тоже окрасилась алой кровью, сквозь зубы прошипел Йо, однако, несмотря на дискомфорт, он всё же увидел то, как аристократ, и сам претерпевая боль побоев, собрал всё своё упрямство в кулак и пошёл прочь от этого места, чтобы не отсрочивать больше то, что теперь было желаннее всего на свете.

Говоря о желаниях, стоит сказать, что самыми искренними и, наверное, уже поднадоевшими королю духов были просьбы, а точнее мольбы Патчей, которые даже и не знали, куда бежать и за кого хвататься. Да-да, именно «за кого». Теперь команды распались, и шаманы будут сражаться один на один, а значит – даже друзья становились соперниками, и чаще всего именно у них возникали столкновения и конфликты, которые приходилось улаживать методом: «Встань между драчунами – получи в пятак».

Все участники, ждавшие своего часа, находились в раздевалках под трибунами стадиона, собираясь с мыслями, но даже через бетонные стены слыша, как приветствует всех Голдва и желает им удачи. Коридоры «патрулировали» Патчи, смотревшие за порядком и действительно мечтающие больше самих шаманов о завершении турнира.

Как раз сейчас, двигаясь к выходу, два молодых и очень уставших члена совета, с трудом несших груз ответственности за спокойное проведение соревнований, потирали устало шеи, пытаясь разогнать навалившуюся так некстати хандру.

– Как только король шаманов будет определён, я уйду и буду жить спокойной жизнью, – сказал рыжеволосый Патч и старый соперник по жизни Дитела – Кевин. Он, как всегда, был в компании со своим товарищем, который уж слишком был ведомым по жизни. Этот афроамериканец всегда следовал за сильным лидером, и никогда не старался быть главнокомандующим, в отличие от его властного и вечно препирающегося с Лайсергом друга.

– А как же служба королю? – недопонял его позиции Патч, резко остановившись и посмотрев на напарника взглядом, требующим пояснений.

– Да плевать я хотел на это, – откинув голову назад, проскулил Кевин, не открывая глаз. – Пускай Дител сам ему... – но колкое и такое гордое замечание Патча утонуло в тот момент, когда он раскрыл глаза и уже хотел снова вернуть голову в её привычное положение. Его глаза расширялись с каждой секундой осознания грядущей катастрофы, с лица стало стекать семь потов, а в горле пересохло от ужаса, который заставил сердце парня стучать, как сумасшедшее.

Заметив странность в лице друга, афроамериканец медленно проследил за его взглядом, устремлённым к потолку, после чего он почувствовал, как его дыхание перехватило, а глаза так же, как и у Кевина, расширились от паники.

Прямо под потолком на недоступном обычному росту человека расстоянии висела прикреплённая чёрная бомба, которая не оставляла сомнения по поводу своей взрывоопасности. Чёрный дисплей таймера, на котором застыло время, говорил о том, что «опасная игрушка» ещё не активирована, однако радоваться такому мелкому везению было бы глупо и наивно со стороны Патчей, которые, едва переглянувшись друг с другом, услышали протяжный звук, после чего таймер начал производить обратный отчёт.

Двадцать минут! Всего двадцать минут оставалось на то, чтобы что-то сделать. Но что? Это лишь кажется, что времени вполне много, однако стадион полный шаманов и зрителей не так-то просто спокойно, не объясняя причины (иначе будет ещё хуже), вывести со стадиона и увести подальше от взрыва не одной, а, как оказалось, четырёх бомб, располагавшихся у каждой арки стадиона.

Параллельно время летит гораздо быстрее того, что и так скоротечно. Казалось, Генрих покинул «сцену» только минуту назад, но на самом деле прошло уже десять.

Сидя на каменном бордюре фонтана, который сегодня почему-то не работал, в асакуровской компании царила полнейшая тишина раздумий, осмыслений и беспокойства.

В центре, буквально зажатым между двумя заботливыми подругами, обрабатывающими его раны, сидел сам Йо Асакура, периодически дёргавшийся от жжения, когда Сели прикладывала к его губе вату, пропитанную перекисью водорода.

Где-то поодаль от всех сидел Рио, полностью растворившийся в мыслях, которые были отнюдь не о турнире. Вообще никто из друзей не вспоминал о том, что им пора на стадион, и что скоро начнутся бои. Их просто сейчас это не заботило, потому что в голове каждого из них вертелась фраза Шварца, который недвусмысленно дал Асакуре понять, что его дни сочтены. Какой уж тут турнир?! Жизнь друга была важнее.

Хоть Трей и Сели не до конца понимали происходящее, ведь они были единственными, кто не знали о вчерашней дуэли Йо и Генриха, оба супруга абсолютно точно догадывались о том, что всё свершившееся произошло из-за Анны.

– Ты хоть понимаешь, что он не шутит? – взяв на себя право разрушить тишину, решил Рен удостовериться во вменяемости своего друга, стоя напротив него и ни на секунду не переставая думать над выходом из этой ситуации. Его руки были сложены на груди, взгляд целенаправленно смотрел прямо в сердце Асакуры, а кулаки сжимались от осознания собственной беспомощности.

– Понимаю, – умиротворённо прикрыв глаза, ответил Асакура, возмущая Тао до предела своим пофигизмом. Создавалось такое впечатление, будто Йо пригрозили не лишением жизни, а тем, что у него отнимут игрушечный самолётик в песочнице, хотя, по мнению Рена, Асакура опечалился второму больше.