– Сэр? – «нахально» ворвался грубый голос мужчины в глубокие мысли Шварца, который уже не первый раз медитировал во время собрания с открытыми глазами.
Заморгав медленно своими длинными ресницами, похожими на чёрные веера, Генрих не подал даже вида, что прослушал всё, что ему говорили единомышленники или, если говорить по-старинному, рыцари. Он лишь надел на своё аристократичное лицо маску глубокомыслия, являющуюся одной из тысячи других фальшивых эмоций, после чего открыл рот, чтобы сказать что-то нейтральное, однако сделать ему этого так и не удалось – просто не хватило времени.
Около десятка пар глаз, ещё секунду назад обращённых к нему, теперь очень резко были перенаправлены на дверь, которая стала источником шума и открылась благодаря физическому воздействию светловолосой девушки, застывшей на пороге и испытывающей страх маленького животного среди стаи волков.
О чём она думала, бежав со всех ног в эту обитель зла? Что собиралась делать? Вопросы всегда преследуют и настигают нас тогда, когда мы упираемся в тупик разума, до недавнего времени окутанного туманом эмоций. Однако сейчас молодая девушка, сумевшая разглядеть добрую душу человека, когда-то казавшегося ей чудовищем, могла с лёгкостью ответить на эти оба вопроса: она думала о Генрихе, и она не знала, как именно будет это делать, но Анна собиралась сорвать лживую маску со змеи, уютно расположившейся за плечом Шварца.
Все члены ордена прекрасно знали, кто перед ними, поэтому, преодолев неожиданность в полторы секунды, ту же встали со своих мест, приветствуя жену их лидера.
Уже второй раз Анна врывалась в зал заседаний во время собраний. Уже второй раз в её глазах было то, что заставляло сердце аристократа колотиться о рёбра всё чаще. Уже второй раз он медленно встаёт со всей своей грациозностью в движениях, однако беспокойством во взгляде.
– Анна, в чём дело? – как можно спокойнее, чтобы не уронить лицо, спросил Генрих, смотря на осматривающуюся по сторонам жену, искавшую в лицах членов ордена нужное.
Её взгляд быстро нашёл нужного человека, который действительно был словно тень Шварца, преследовавшая его, куда бы он ни пошёл.
– Выйдите, – властным голосом, в котором была подавлена дрожь, отдала девушка приказ всем присутствующим, рывком головы указав на дверь.
Это была её первая ошибка. Стало сразу понятно, что не произошло ничего серьёзного: будь-то потоп, пожар или нападение. Очевидный факт того, что она прервала бесцеремонно и без уважительной причины собрание, да ещё и начала раздавать команды налево и направо, заставил многих так и застыть по стойке смирно, лишь сумев посмотреть на Шварца, глаза которого были опущены вниз.
Вальдемар видел, как челюсть аристократа тихо и медленно сжалась, будто сдерживая эмоции, рвущиеся наружу, и это дало понять, что дело плохо – Генриху такое поведение жены абсолютно не понравилось. Однако Шварц был бы не Шварцом, если бы начал кричать и тыкать носом провинившуюся Анну. Вместо этого он лишь сдержанно сделал взмах рукой, тем самым давая своё разрешение на удаление, и оно являлось более авторитетным для членов ордена, чем приказ девушки.
– А ты останься, – не сводя с Вольфа своего пронзительного взгляда, снова властно произнесла девушка, заметив то, что «змея» тоже хочет покинуть зал. Вот произошла и вторая ошибка, ставшая абсолютно аналогичной первой.
Услышав эту сталь в голосе, Вальдемар посмотрел прямым взглядом в глаза медиума, будто спрашивая о том, ему ли предназначался этот приказ, но, увидев всю ту ненависть и силу, исходящую от девушки в его адрес, он понял, что не ошибся. Ему оставалось лишь устало прикрыть на секунду глаза и тяжело выдохнуть, видимо, снова набираясь терпения перед очередными нападками, а то, что они последуют, он был уверен на сто процентов.
И вот дверь зала наконец-то, закрылась, оставляя внутри двух мужчин и одну бесстрашную девушку, которая, похоже, совершенно лишилась контроля и снова стала той, кем она является в действительности.
– Генрих, ты должен мне сейчас поверить, – отдавшись чистой импровизации, так как плана о донесении на Вальдемара у неё не было, начала с вводной части Анна. Она была настолько в себе уверена, что упустила из виду то, чего ей не следовало никогда забывать, – то, кто перед ней.
– Во-первых, – прозвучал голос Шварца с такой внутренней силой, что Анна в тот же миг почувствовала словесную пощёчину, выбившую из неё всю уверенность, – какое право ты имеешь так врываться и отдавать приказы? – его голос не срывался на крик, но был очень жёстким и подавляющим. Он стоял во главе стола, так и не поднимая взгляда от резкой столешницы, и уже после первого упрёка девушка поняла, что перешагнула черту дозволенного и вышла из своей роли. – А во-вторых, – на сей раз голос был намного мягче и спокойнее, из-за чего Анна подняла на мужа осторожный взгляд и увидела то, что он в ту же секунду изменился в лице, – я надеюсь, у тебя уважительная причина, чтобы так поступать? – последовала короткая пауза. – Я слушаю тебя, – было такое ощущение, что Шварц произнёс первый упрёк для того, чтобы показать, кто здесь главный, и чтобы его жена тоже вспомнила об этом. Однако второе замечание носило более реабилитационный характер, тем самым показывая, насколько он её любит, что готов простить ей все вольности.
Необходимо было взять себя в руки и вернуться в роль послушной жены. Нужно было срочно затолкать свои истинные эмоции и выдать всю информацию с предельной аккуратностью. Однако это было очень непросто для такой девушки, как Анна, которая не привыкла склонять голову и идти на поводу чужих желаний.
– Дело касается сегодняшнего нападения на нас якобы Лайсерга... Дитела, – в последний момент не забыв произнести фамилию, начала с главного девушка, параллельно с этим чувствуя, как в ней борются эмоции и разумное мышление, из-за чего всё тело начинало ломать изнутри.
– Якобы? – сначала сдвинув брови на переносице, а потом выгнув одну из них коромыслом, совершенно не понял Генрих значения этого слова.
– Да, якобы, – подтвердила правильность своих слов девушка, ощущавшая, как мрачные стены зала сдавливали её своим холодом, доводившим до озноба. – Это был не он, – сжав кулак, тем самым решившись на очень опасный шаг, с уверенностью выдала эту новость медиум, взглянув прямым взглядом в глаза своего мужа.
Он же, в свою очередь, смог лишь посмотреть на Вальдемара, который в ту же секунду не смог сдержать насмешки над абсолютно абсурдными, на его взгляд, словами.
– Госпожа Анна, трём людям не может показаться одно и тоже, – разведя руки в сторону, Вальдемар сделал к ней шаг навстречу. – И вы, и я, и господин Шварц видели именно его, разве не так? – заряженный противостоянием вокруг воздух стал ещё более холодным, несмотря на то, что обстановка накалялась, а Генрих уже начал потихоньку выпадать из этой «беседы» вечных соперников. Ни Анна, ни Вальдемар уже не замечали Шварца, так и стоявшего позади них, потому как Вольф прекрасно понимал, для чего девушка попросила его остаться.
– Ты забываешь одну вещь, – самоуверенно смотря на оппонента, дёрнула бровями блондинка, тем самым будто заявляя о своей опасности для него. – Мы находимся не в мире людей. Среди нас одни шаманы, – в то время, как на лице девушки начинала проступать кривая и самонадеянная ухмылка, глаза Вольфа стали темнеть от злости, так прекрасно контролируемой им.
– К чему Вы клоните, госпожа Анна? – его выдержка с каждой секундой всё больше и больше приводила в бешенство, кричавшее о том, чтобы он не строил из себя дурака.
– К тому, что неплохо дуришь голову простому человеку, неспособному отличить духа-хамелеона от настоящего шамана, так? – очень открыто намекнула Анна на козни Вольфа в отношении Шварца, однако вот, что удивительно: во всём облике и выражении лица Вальдемара всё равно не произошло ни малейшего изменения. Ни злости, ни растерянности – ничего.
– Это было бы неплохо и с шаманами, вот только был бы такой дух в действительности, – ни раздумывая и не ища себе оправданий, тут же усмехнулся Вольф, сбивая своей надменностью и контратакой девушку с её уверенного настроя. Хоть причастность Вольфа и стала для девушки очевидным фактом, Вальдемар вёл себя так уверенно и стойко, что она невольно начинала сомневаться в себе, особенно после такого прямого взгляда мужчины, говорящего: «Лучше отступись, иначе хуже будет».
