– Ты мне не доверяешь? – снова этот поникший голос, который звучал так тихо, словно разочарование, раздался шёпотом позади него, имея чётко уловимые нотки обиды.
Застыв и взглядом, и душой от холода, который пронёсся по его телу, Генрих почувствовал то, как вся так теплота и забота, которые она ему дарила минуту назад, будто обратным действием стали удаляться от него, оставляя лишь пустоту.
Он не хотел этого, боялся остаться один на один со своим прошлым, где не было никого. Поэтому, едва услышав эти слова, больно режущие, казалось бы, чёрствое сердце, он незамедлительно кинулся в погоню, чтобы всё вернуть, и это отразилось в молниеносных действиях страсти, которые стали неожиданными даже для самой «железной» леди – Анны.
Его губы, которые так нежно, но уверенно припали к её губам, словно кричали о помощи, буквально требуя, чтобы она не уходила от него ни мыслями, ни телом. Её глаза, наполненные не страхом, не ужасом, а потрясением того, что видела и чувствовала, просто затряслись от ошеломления, не давая ей сил на то, чтобы воспротивиться ему.
Это не было похоже на начало неизбежного в безумной страсти. Нет. Он лишь хотел доказать её неправоту, которая читалась между строк. Он хотел раз и навсегда поставить это «ч.т.д.» после каждой доказанной теоремы, чтобы она не сомневалась в его чувствах к ней.
– Вся моя жизнь... – едва касаясь своими губами её сладких уст, он тихо начал произносить слова словно клятву, соприкасаясь с ней лбами и не открывая глаз, – вся до последней капли теперь принадлежит только тебе одной.
Анна и сама боялась поднять ресницы вверх, чтобы увидеть состояние мужа, которого она, увы, никогда не полюбит. Однако... Это странное сердцебиение – оно могло означать только волнение, которое рождалось от его слов, каких блондинка ещё никогда и ни от кого не слышала в свой адрес. От них на душе становилось невыносимо больно, зная, что ты не можешь ответить на такие глубокие чувства «чудовища».
– Ты моё счастье и спасенье, – продолжил говорить полушёпотом парень, держа в ладонях её прекрасное лицо с классической красотой, и на этих словах девушка не смогла сдержать судорожного вздоха, который словно лёд сковал всё внутри, – но ты можешь стать и моей погибелью, – речь шла о пророчестве семейства Шварц, в которое Генрих верил, – если захочешь, – последние слова он произнёс с полнейшим смирением, и это стало финишем.
Анна просто не могла поверить в то, что она сейчас теряет над своими чувствами контроль. Её сердце плакало от осознания того, что все ошибались, все были неправы, когда отпечатали клеймо чудовища на этого парня, который имел не один «скелет» в шкафу. Она видела сейчас в его глазах раскрытые двери, которые он сейчас решился снова приоткрыть, чтобы впустить девушку в свою душу, и в тот момент она хотела лишь одного – узнать всё до последней детали.
Возможно, есть шанс помочь ему разобраться в себе. Возможно, есть выход в конце, казалось бы, вечного туннеля непроглядной тьмы. И пускай все считают его монстром, который хочет освободить такого же монстра, как и он сам, но она теперь видела то, какой он на самом деле, и Анна была готова рискнуть, была готова попробовать вернуть того, кем Генрих явно был раньше.
– Я хочу только одного, – взяв себя в руки, произнесла шёпотом блондинка, всматриваясь в омуты парня, – чтобы ты доверял мне, – она немного улыбнулась, дёрнув игриво бровью, – ведь я всё-таки твоя жена.
На его лице не дрогнул ни один мускул, чтобы тоже постараться сгладить напряжённость, однако в его глазах буря эмоций успокоилась, уступая место простой задумчивости, а из груди вырвался побеждённый выдох.
– Он мне безразличен, – неожиданно и со смирением произнёс Генрих, вызвав в жене лёгкое изумление от того, что он всё же решился на разговор о Дителе. – Я ненавижу то, что он собой олицетворяет.
– И что же? – нахмурив немного брови и даже не думая пройти в комнату, чтобы сесть поудобнее и поговорить по душам, так и осталась стоять в проёме Анна, понимая, что парень сейчас ей скажет только то, на что способен.
– Фальшь, – коротко ответил Шварц, смотря прямо в глаза девушке, которая снова почувствовала непонимание и растерянность от размытости объяснений. – Он самая большая ложь на теле общества.
Все эти разговоры, такие запутанные и таинственные, не вызывали ничего, кроме непонимания и ужасной головной боли от постоянных дум и мыслей по поводу значения.
Анна ничего не понимала из сказанного, однако её попытку разузнать, прервал такой аккуратный и такой тихий кашель человека, который пытался тактично обратить на себя внимание.
Обернувшись назад, ведь молодожёны так и стояли в двери своей комнаты, Генрих увидел в коридоре высокого мужчину, который не смотрел на них прямо из приличия, а лишь держал у своего рта ещё не опущенный кулак, в который он прокашлялся.
– В чём дело? – спросил Генрих, сразу же нацепив на лицо маску недовольства, однако Вальдемара это даже не задело, и он так и остался стоять на месте, лишь взглядом говоря о том, что ему нужно. – Хорошо, сейчас иду, – удивив свою жену тем, что он просто прочитал всё по глазам Вольфа, сказал Шварц, перейдя на спокойный, но ещё не утерявший обвинения за недавнее происшествие тон.
– Ты надолго? – сразу же спросила мужа блондинка, увидев, как его глаза тут же наполнились лукавством.
– Постараюсь побыстрее, – легонько и игриво пристукнув указательным пальцем по её носику, коротко ответил Генрих, после чего быстро поцеловал её в лоб и, кивнув своей «правой руке», пошёл с ним в неизвестное направление.
Он снова скрыл свои истинные чувства, снова при посторонних нацепил на себя маску величия, спокойствия и стойкости, однако несмотря ни на что Анна теперь знала, что скрывается под всеми этими тысячами личинами – то одно настоящее.
Этот переулок, который находится в западной части деревни, все стараются обходить стороной, потому что он даже в самое светлое время суток, когда солнце освещает всё вокруг, остаётся относительно тёмным и страшным, что, разумеется, отпугивает.
В пять часов утра это место и вовсе может даже издали запугать любого, даже самого смелого человека, ведь откуда нередко можно было услышать какое-то уханье или хрип. Вот и сейчас, в это же время, в данном переулке нельзя было найти случайных прохожих, которые просто решили попытать свою психику. Нет. Здесь было место лишь избранным, тем, кто знал, что это единственное укромное место без посторонних глаз.
Кстати, о глазах. Два красивейших малахита сейчас светились в глубине этого сумрака, словно зазывая к себе человека, который знал, что он найдёт парня именно здесь.
Услышав шуршание платья, которое было обшито блестящей органзой, даузер повернул лишь голову влево, чтобы запечатлеть своё внимание на девушке, которая всего лишь пятнадцать минут назад отослала ему сообщение о том, что им нужно встретиться.
И парень с изумрудными глазами, и девушка с песочного цвета волосами держались в обществе друг друга предельно стойко и молчаливо, а поводом к такому отношению было ничто иное, как сожаление и немые укоры безграничной вины. Нет, не перед друг другом. Они оба были виноваты перед хрупкой девушкой, которую они, так сказать, принесли в жертву своим эгоистическим запросам и самонадеянности.
– Мне жаль, – спустя несколько минут молчаливого присутствия, всё же решилась на разговор девушка, на сожаления которой удручённый парень даже не повернул головы, а лишь прикрыл глаза и сказал:
– Выказывать сожаление мне сейчас неуместно, – голос даузера так непривычно был хриплым, а всё потому, что его буквально разрушило то, что произошло с близкой ему подругой и другом. – Мы сейчас по логике должны просто валяться в ногах у Сели и молить её о прощении.
– Вечно твоя логика, Дител, – покачав головой, ответила обладательница ночных глаз, услышав такое коробящее её слово, что в свою очередь отобразилось на лице детектива лёгким замешательством.
