Сеанс начинался в девять, когда в сумерках появлялся намёк на сгущение, а более точным сигналом служил резкий обрыв музыки, лившейся из мощных динамиков на сцене кинотеатра с момента появления киномехаников на своём рабочем месте. Впрочем, тот же сигнал мог означать отмену сеанса, если касса не смогла продать хотя бы четыре билета, потому что новое поколение избирает просмотр фильмов извне театральной загородки.

Однако простоять полтора часа уткнувши нос в занозы досок, ошершавленных безжалостным временем и грубостями погоды, не совсем то, что можно назвать приятным времяпрепровождением, а сиганувшего через забор бдительная тётя Шура всё равно отыщет на скамейках зала под открытым небом и выведет со своими негромкими, но угрюмыми комментариями. Витязь-педагог. Поэтому любители киноискусства предпочитают подходящие места на старых Яблонях возросших, когда кинобудки ещё и в проекте не было. Если развилка, в которой ты примостился, не слишком удобна или сук под тобой чересчур узловат, в следующий раз придёшь пораньше, чтобы занять более ВИПное место на древокреслах.

Фильм продолжается, тёплая летняя темень сгустилась вокруг двух-трёх дальних фонарей в аллеях Парка и звёзды заглядывают из ночного неба в просветы листвы Яблонь. На серебряном экране чёрно-белые Весёлые Ребята Леонида Утёсова мутузят друг друга барабанами и контрабасами, а в менее уморные моменты можешь запустить руку вглубь яблоневых веток и нашарить, где-то между созвездиями Андромеды и Кассиопеи, несъедобное яблочко, чтоб мелко покусывать его твердокаменный, жутко кислющий бок.

После хорошего фильма, ну как тот с Родионом Нахапетовым, где нет драк, войны, а просто про жизнь, про смерть, про любовь и красивую езду на мотоцикле по морскому мелководью, зрители выходили за ворота Парка на булыжную мостовую улицы Будённого без обычных бандитских посвистов или кошачьих воплей, но притихшей негустой толпой людей словно бы породнённых сеансом, и шли сквозь темень тёплой ночи, редея рядами на раздорожьях, к одинокому фонарю у перекрёстка улиц Богдана Хмельницкого и Профессийной, напротив Базара…

Но главное, из-за чего ребята ждут лето, это, конечно, купание. Открытие купального сезона в конце мая на Кандыбино – знак наступившего в Конотопе лета.

Кандыбино – это ряд озёр для разведения зеркального карпа, и там же, заодно, берёт начало река Езуч. Иногда по разделяющим озёра дамбам проезжает обходчик на велосипеде, чтобы хлопцы не слишком-то браконьерили своими удочками. Однако в одном из озёр карпа не растят, оно отведено для купания отдыхающих пляжников.

Но для хождений на Кандыбино, надо сначала знать как туда дойти. Мать сказала, что хотя девушкой она и бывала там, объяснить всё равно не сможет и лучше спросить Дядю Толика, который и на работу и с работы и, фактически, везде ездит на своей «Яве», уж он-то все дороги знает.

Кандыбино, по его объяснениям, найти совсем просто. По дороге в Город вдоль Проспекта Мира, как проедешь под мостом железнодорожной насыпи, первый поворот направо, пропустить невозможно, начало шоссейки на Ромны. Оттуда прямо до перекрёстка и там тоже направо аж до железнодорожного шлагбаума, пересёк путь и – влево, вот тебе и Кандыбино.

Младшие, конечно же, тоже со мной увязались. Мы взяли старое постельное покрывало, чтобы на чём-то загорать, сунули его в сетку-авоську, добавили бутылку с водой и пошли на Переезд-Путепровод, где начинается Проспект Мира. До железнодорожной насыпи дорога знакома после первомайской демонстрации. Мы прошли под мостом и сразу её увидели, дорогу вправо вдоль основания высокой крутой насыпи. Вообще-то на шоссейку она не слишком похожа, потому что без асфальта, но довольно широкая и первая направо. Так что мы свернули и пошли куда ведёт.

Но чем дальше мы шли, тем у́же становилась дорога, превращалась в широкую тропу, потом просто в тропку, а там и вовсе пропала. Не оставалось ничего другого, как только взобраться на высокую заросшую травой насыпь, вытряхнуть песок из сандалий и шагать по бетонным шпалам или по бесконечно протяжённой головке рельса. Правда, равновесия идти по ней надолго не хватало, а шпалы лежали неравномерно, вынуждая делать такие же неравномерные шаги. Но мы упорно продолжали свой путь.

Наташа первой замечала настигающие нас поезда и мы сходили на неровный гравий обочины, уступая путь слитному грохоту несущихся мимо вагонов, что стегали нас тугими обрывками скоростного ветра. Когда мы дошли до следующего моста, то внизу не оказалось ни проспекта, ни улицы, а только другие железнодорожные пути. Наша насыпь завернула вправо и начинала идти под уклон, параллельно с остальными, к далёкому Вокзалу. Стало понятно, что мы идём в обратном направлении, а вовсе не на пляж.

Впрочем, мы не успели приуныть, потому что далеко внизу под нашей насыпью и под насыпью путей проложенных под мостом, различили небольшое поле. Две группы крохотных на таком расстоянии ребят в лёгких летних одёжках и с такими же, как у нас, авоськами шагали к зелёной роще за полем и с ними даже был мяч. Куда же ещё они, если не на пляж?.

Мы спустились с двух высоких насыпей и пошли по той же тропе через поле как и предыдущие ребята, которые давно пропали из виду. Потом мы миновали Осиновую рощу вдоль одинокой железнодорожной ветки, с мягкой землёй вместо гравия между деревянных шпал, пока не вышли к шоссе и двум шлагбаумам поднятым над рельсами. Мы перешли через дорогу и свернули на широкую, местами топкую тропу через высокую поросль ярко-зелёных трав. Грудь расправилась осторожным ликованием: Ага, Кандыбино! Не уйдёшь! Потому что той же тропой шли люди явно пляжного вида, в обоих направлениях, но туда больше, чем обратно.

Тропа привела к широкому каналу тёмной воды между берегом и противоположной дамбой рыбных озёр, но на этом не кончилась, а пошла дальше вдоль берега. Мы шагали по ней среди деревьев в молодой листве, под белыми облаками и солнцем в лазурной сини летнего неба. Правильные ряды фруктовых деревьев ничейно-неухоженного сада взбирались на пологий склон вправо от тропы. Потом канал слева расширился в озеро с белым песком. Группа Сосен стояла чуть выше, а прибрежная полоса песка переходила в утоптанную траву среди высоких кустов смородины заброшенного сада.

Мы выбрали свободный кусок травы для нашего покрывало, быстренько разделись и бросились по обжигающе горячему песку к воде летящей, со всех сторон и по всем направлениям, плотными брызгами в лица десятков купальщиков, что вопили, орали, хохотали и в безудержном весельи колошматили воду до белопенности… Лето!. Ах, Лето!..

Как выяснилось позже, Дядя Толик даже и не знал про ту исчезающую дорогу вдоль подножия насыпи ведь его мотоцикл, когда с рёвом выскакивал из-под моста на Проспекте Мира, за две секунды оказывался у поворота на Ромны, а ногами там топать метров сто с гаком.

В списке фильмов на июль стояли Сыновья Большой Медведицы, так что мы с Чепой уговорились не пропустить это кино, потому что Гойко Митич играл там одного из её сыновей. Этот Югославский актёр обычно снимался краснокожим героем в вестернах из ГДР и даже от восточных Немцев можно ждать неплохое кино, если с его участием, хотя в Советском прокате эти вестерны становились чёрно-белыми. Наверное, для экономии цветной плёнки.

Конечно, список не сообщал всех этих подробностей или вообще хоть что-то кроме названия и даты показа, однако фильмы добирались до Клуба не раньше, чем через два месяца после их недельного показа в Кинотеатре Мир и ещё одной недели в Кинотеатре им. Воронцова на Площади Конотопских Дивизий, так что, имея кинопосещающих друзей, мы всегда могли принять взвешенное решение. Мы не особо-то стремились посмотреть кино в перечисленных кинотеатрах не потому, что целиком полагались на мнение друзей, нет, иногда советовали полное фуфло, но по более веской причине – билет в Кинотеатре Мир стоил 50 коп., за тот же самый фильм в Воронцове, спустя неделю, выкладываешь 35 коп., а проявив терпение длиной в два с половиной месяца, в Клубе платишь вполне приемлемые 20 коп.