В те времена спичечные коробки делались не из картона с наляпанной поверху картинкой, а из очень тонкого шпона в оклейке тонкой синей бумагой, поверх которой наклеивалась картинка по размеру коробка с изображением знаменитой балерины Улановой или морского животного, или Героя-космонавта. Люди коллекционировали этикетки как филателисты собирают свои марки, просто сначала коробок замачивали, чтоб отлепить картинку, ну а потом, конечно, высушить… Юлина коллекция состояла из разных отделов: спорт, авиация, Города-Герои и так далее. Что и говорить, все трое пришли в восторг от такого щедрого дара и мы продолжили пополнять её…
Вместо Юры Зимина моим другом стал опять Юра, но под другой фамилией – Николаенко. Как и предыдущий Юра, он тоже был соседом, но не по площадке, а по Двору.
Когда выпал снег, мы вышли в поисках лисьих нор или хотя бы поймать зайца. У нас были хорошие шансы на успех, потому что с нами пошёл мальчик из «нижняков», который привёл собаку из двора их деревянного дома. Но он оказался жадина и не делился верёвкой привязанной к собаке за ошейник, а дёргал только сам. Но потом, когда мы вошли в лес, уже собака начала таскать его за собой на верёвке по сугробам со множеством заячьих следов. Мы с Юрой бегали следом, чтоб не упустить момент поимки зайца.
Вскоре мы заметили, что собака не обращает на следы никакого внимания, а всё время принюхивается к чему-то ещё. Затем она упорно стала рыться в большом сугробе. У нас появилась надежда, что она унюхала лисью нору, и мы вооружились палками на зверя. Однако из-под снега она вытащила большую старую кость и мы прекратили охоту…
~ ~ ~
На зимних каникулах многих детей моего возраста пригласили в соседнее угловое здание Двора, где вновь прибывшие незнакомые соседи праздновали день рождения своей дочери, моей будущей одноклассницы. За столом присутствовали только дети, без взрослых, и много ситра в бутылках. Именинница выглядела точь-в-точь как Мальвина из Золотого Ключика, но только волосы не синими локонами, а прямые и нормального цвета. Когда гости выпили всё ситро на столе, красивая девочка начала с удовольствием вспоминать, что где они жили раньше, она считалась Королевой Двора, а мальчики были её пажами как бы…
Наверное, я простудился на каникулах и пришёл в школу не в первый день занятий, потому что не мог сообразить что происходит, когда заходил в класс. Урок ещё не начался и новенькая похожая на Мальвину девочка появилась в двери вслед за мною. Как любая школьница любого класса тех времён, она носила обязательную форму в стиле Королевы Виктории—тёмно-коричневое платье с белым кружевным воротничком покрытое чёрным фартуком на лямках во всю ширину плеч.
Она переступила порог и замерла в ожидании. В следующий миг взорвался крик и вой всеобщей катавасии: —«Корова Двора!»
Она уронила свой портфель на пол, охватила руками свою голову и побежала по проходу между партами, а все остальные—и мальчики, и девочки—загораживали ей путь, орали и кричали ей в уши, а Юра Николаенко бежал сзади и тёрся об её спину, как делают собаки, пока она не села за свою парту, уронила на неё руки, а лицо в свои ладони.
Ор прекратился только лишь когда в дверях показалась учительница с вопросом: —«Что тут творится?»– Она была поражена не меньше моего.
Девочка вскочила и выбежала из класса, но даже не подобрала свой портфель с пола.
На следующий день она не пришла, а у нас состоялось собрание класса, куда вместо неё пришёл её отец с красным сердитым лицом и кричал, что мы негодяи и щипали его дочь за грудь. Он показал своими руками на себе куда именно мы её щипали.
Потом наша классная руководительница сказала собранию, что пионерам не к лицу так травить своих одноклассников, потому что похожая на Мальвину девочка такая же пионерка как и мы. И мне стало стыдно, хотя я никого не щипал и не травил… Красивая девочка больше никогда не приходила в наш класс, наверное, перевелась в параллельный.
(…” толпа – беспощадный зверь…”
написал армянский поэт Аветик Исаакян, но об этом мне стало известно ещё до прочтения его поэмы Абу-Лала Маари…)
Индивидуальная жестокость ничем не лучше коллективной. Весной меня глубоко царапнул пример материнской педагогики на эту тему… В послеобеденный пустой Двор зашла женщина направляясь мимо нашего дома к зданию на противоположной стороне периметра. Следом бежала девочка лет шести, протягивая руку к решительно шагающей женщине, и охрипшим от неумолчного рёва голосом повторяла один и тот же крик: —«Мамочка, дай ручку! Мамочка, дай ручку!». Её вопли почему-то напомнили мне визг Машки, которую пришли резать у Бабы Кати в Конотопе. Женщина не замедляла шаг, а только время оборачивалась на ходу, чтобы чёрным прутом ожечь протянутую руку девочки. Та отвечала взвизгом погромче, но руку не прятала и не переставала повторять: —«Мамочка, дай ручку!
Они пересекли Двор и зашли в подъезд, оставив меня мучиться неразрешимым вопросом – откуда могут браться в нашей стране такие Фашистские мамы?
~ ~ ~
Между левым крылом школьного здания и высоким забором из брусьев, чтоб отличать территорию школы от остального леса, тянулись две, а может три грядки пришкольного участка.
Очень сомнительно, чтоб на суглинке могло расти хоть что-то помимо слоя иссохших игл хвои нападавших с больших Сосен над грядками. Однако когда нашему классу объявили явиться всем на воскресник для вскопки грядок, я исполнительно явился к назначенному часу.
Утро пряталось за низкими тучами, поэтому Мама попробовала уговорить меня остаться дома в такую пасмурность. И действительно, всё совпало с её предсказанием – вокруг ни души. Но может, ещё подойдут? Я немного покрутился возле запертой школы, потом прошёл мимо жалких агрономических грядок к зданию нашего класса и мастерских в нижней части школьной территории.
Напротив здания стоял приземистый склад из кирпичных стен и железных ворот, которые никогда не открывались и неизвестно склад ли это вообще, раз окон нет. Вокруг всё было заперто и стояла такая тишина, что кажется её можно потрогать. Но никакой замок не мешал взобраться на крышу этого возможно даже склада с близкого откоса за его спиной. Плоская крыша с небольшим уклоном, покрыта чёрным руберойдом, хотя некоторые называют его толью. По этой толи я покружил от угла к угла, потом в обратную сторону. Оглянулся на школьное здание. Глушь и тишь. Ладно, ещё пять минут и – ухожу.
И тут солнце проглянуло сквозь тучи, ждать стало веселее, потому что я заметил лёгкий, прозрачный парок подымавшийся от толи тут и там. «Ага, солнце нагревает!»– догадался я.
Кроме того, на чёрной толи начали проступать тёмно-серые полосы высохших мест, которые ширились, длились, сливались друг с другом и заставляли меня следить за этим ростом солнечных владений. Я отлично понимал, что никто не придёт и уже давно можно уходить домой, но пусть тот кусок влажной толи досохнет до самого угла крыши и соединится с материком Серовато-Сухого Руберойда… Домой я вернулся к обеду и не сказал Маме, что солнце завербовало меня в свои сподвижники…
В конце весны Папа пошёл на рыбалку за Зону и согласился взять и меня с собой, если я накопаю червяков для наживки. Я знал отличные места для червекопства и принёс домой целый их клубок в ржавой банке от консервированной тушёнки. Вышли мы рано утром и возле КПП к нам присоединились ещё два человека с листком пропуска на троих на выход за Зону. Я был четвёртым, но часовые меня даже не заметили. За воротами КПП мы свернули направо и пошли через лес.
Мы всё шли и шли, и шли, а лес никак не кончался. Иногда тропа выводила к опушке, но потом снова углублялась в глушь. Я шагал терпеливо, потому что Папа меня предупредил ещё до того как послать за червями, что идти надо аж восемь километров, а я сразу же поспешил тогда ответить, что это ничего, я смогу. Поэтому я шёл и шёл, хотя удочка и наживка в тушёнке заметно потяжелели.
