— Да пойми ты, я ведь правда всё постирала! Просто с утра погладить не успела. Я не думала, что это так важно.

В общем, репетиция сорвана. Чертогон в бешенстве. И завтра репетирует та самая первая артистка, а я вместо неё сижу в зале. Во время перерыва я ей шепчу:

— Вот видишь, я же тебе говорила, что всё долго не продлится.

Он издевается над ней ужасно, и всё на моих глазах. Периодически, глядя на меня, кричит:

— Вот видишь, Лепко меня возбудила, а я тут с тобой должен возиться!

Бедная, бедная моя коллега! Как она всё это терпит? Моментами мне хочется за неё дать ему по морде. Он, видно, это чувствует и отпускает меня с репетиции. Вскоре вместо меня и в классике репетирует другая. Смоктуновский, случайно столкнувшись со мной в дверях, удивлённо поднимает брови:

— Что происходит? Вы так прекрасно репетировали.

— Не знаю, — грустно улыбаюсь я, — спросите режиссёра.

Глупые, глупые мужчины, готовые пожертвовать даже успехом собственного спектакля ради «мести горбуна». Конечно, я простила его.

Он всё-таки увидел во мне не только женщину, но и актрису, этот Чертогон. Спустя пару лет меня ждал после спектакля возле театра один мой знакомый. Он держал в руках огромный букет роз. Из дверей вышел Чертогон, посмотрел на него и спросил:

— Ты кого ждёшь? — Они раньше были знакомы.

— Викторию Лепко.

— Лепко, Лепко… Она мне тоже когда-то нравилась. Но она ничего не поняла.

Вот и приехали! Круг замкнулся. Помните, я в самом начале говорила, что мы с мужчинами совсем разные люди. Так что оказывается, что они нас тоже часто понять не могут.

Сколько у меня в кино таких историй было, даже не сосчитать. Ну, там всё ясно — не берут сниматься, и точка. Никаких вариантов. Вот тебе и вся «месть». Но с одним режиссёром очень забавно у меня получилось.

Пригласили меня на пробы. Роль! Только мечтать можно, классика. Не кто-нибудь, а сам Фёдор Михайлович Достоевский. Я ещё на первом курсе училась, мне 17 лет. Прошла я все пробы, все худсоветы. Утвердили! Какое чудо! Актёры знают, как это всегда не просто. Жду. Не звонят! Ничего не понимаю, в чём дело? Потом мне ассистентка звонит:

— Вика, вы извините, у нас другая актриса снимается.

— Почему? — спрашиваю, чуть не плачу. — Меня ведь худсовет утвердил.

— Ну, понимаете, она ему больше «глянулась». Он на ней женился.

Это, конечно, дело святое — любовь. Женился, так женился. Ничего не поделаешь. Погоревала я, но простила его. Проходит несколько лет, меня опять к нему же, на другой фильм, на главную роль утверждают. Конечно, я рада. Не классика, но роль интересная. Жду. Опять — ни звука! Неделя, другая. Не выдержала, звоню сама в группу.

— Что, — спрашиваю, — случилось? У вас что, другая актриса снимается?

— Извините, да.

— Понятно! Она ему больше «глянулась»!

— Дело в том, что он на ней женился.

Вот такое «кино» бывает.

Телевидение тоже «не обошло меня своим вниманием». Опять эти непонятные мужчины ввергли меня в ступор.

Пригласили меня сниматься в один сериал. Дело это давно было. Причём всё как-то удачно складывалось. И компания хорошая, и Режиссёр чудный человек. В общем, снимаемся все с удовольствием. А тут ещё как-то подружились мы с Режиссёром и Редактором. Иногда после съёмок посидим где-нибудь, то в кафе, то ко мне домой зайдём. Как-то очень хорошо нам втроём было, весело. Режиссёр когда-то с моим отцом работал. Он мне про него много смешных историй рассказывал, которых я не знала. Я им — папины анекдоты. В общем, посидим, посмеёмся, поболтаем. Я им что-нибудь вкусное приготовлю. И все очень довольные расходимся. Долго так продолжалось. Однажды у нас съёмки в Ленинграде были.

А я так люблю этот город. У меня там родная тётя жила. И ещё сёстры любимые. Поехали мы в Ленинград, и все в гостинице остановились, а я у сестры на набережной Фонтанки. Очень я любила в этой её чудовищной коммуналке жить. Там жило по 10 семей, длиннющие коридоры, в сортире — бачок деревянный. А на доме мраморная доска: «Здесь А. С. Пушкин встречался с А. Керн». Прелесть! Я всегда сестре говорила:

— Наверное, ещё Керн этим сортиром пользовалась!

Но короче. Вечером после съёмок Редактор мне и говорит:

— Пойдём в нашу гостиницу в ресторан? Поужинаем.

— Давай, — говорю, и — пошли. Сели в ресторане, заказали всё. Я спрашиваю:

— А где наш Режиссёр?

— Да он сегодня в БДТ пошёл.

Посидели мы хорошо, выпили немного, во всяком случае, я. Он мне предложил пойти к нему в номер кофе пить. Сколько раз мне отец говорил: «Никогда одна в номер к мужчинам не ходи».

«Ну, — думаю, — это — к мужчинам, а это ведь свой, друг». И пошла. Выпили мы кофе. Он ещё коньяку добавил. Стала я собираться домой. Поздно уже, а мне ещё ехать до Фонтанки.

Тут вдруг как он схватил меня и не пускает. Я говорю:

— Ты что, с ума сошёл?

А он такое понёс! Дескать, какой он идиот, столько времени я снимаюсь, а у нас с ним «ничего нет». Все, мол, думают, что я с ним сплю. А он, дурак, только дружит со мной. Я на него смотрю и не верю ни своим ушам, ни своим глазам.

Он чуть ли не на колени встаёт и просит меня с ним остаться. Всё это — как гром среди ясного неба. Мне и противно, и жалко его. Я сама начинаю плакать, умоляю его встать и успокоиться. А он заводится всё больше, вижу, злится уже. Я плачу, говорю:

— Ты что, с ума сошёл? Всё было так хорошо. Не могу я больше этого слышать, прости!!

И выскочила за дверь. Шла я ночью одна по Невскому и всю дорогу рыдала. Так мне было горько, обидно, как будто кто-то в колодец наплевал, из которого я пила.

На другой день встретились мы на съёмке, и я, как ни в чём не бывало, как раньше, с ним стала разговаривать. Сделала вид, что ничего не было.

Вернее, я серьёзно решила всё забыть. «Мало ли, — думаю, — всякое бывает. Выпил лишнее. Помутнение мозгов наступило». Он тоже вроде ничего не помнит. «Слава богу, — думаю, — переживу. А он всё-таки нормальный, друг».

Прошло месяца два, смотрю, что-то у меня роль стали сокращать. Один партнёр звонит:

— Слушай, для нас с тобой такая сцена была хорошая написана, а там тебя почему-то вычеркнули. Другой актрисе отдали.

Дальше — больше. Совсем стали из серий выключать.

«Ну, что ж, — думаю, — «месть горбуна» в действии». Но, честно говоря, я от него этого не ожидала.

Вскоре наш сериал закончился, да и дружба наша распалась. Режиссёр, святая душа, несколько раз меня спрашивал:

— Что у тебя с Редактором произошло? Чего это он на тебя бочки катит?

— Не знаю, — пожимала я плечами, — сама удивляюсь. Но вы не расстраивайтесь, я вас всё равно очень люблю.

Много лет с тех пор прошло. Умер Режиссёр. Я его помню и люблю. У него и правда была святая душа. А Редактора я тоже простила.

Что же это получается, дорогие мои, так я этих мужчин и не поняла. Не поняла, а простила?

Дура я, наверное. И чего, спрашивается, всю эту писанину затеяла? Кому всё это нужно было? Только ил со дна подняла. А может быть, всё-таки не зря? Очень мне хотелось, чтобы эти самые «мужчины-вульгарис» со стороны на себя посмотрели. Как это я себе иногда говорю: «Надо увидеть себя глазами партнёра». Мне просто никак не понять, почему они никогда этого не делают. И ещё. Очень мне всегда обидно было, когда на меня только как на женщину смотрели, а не как на актрису. Правда, мне одна подруга сказала: — Дура! Радуйся, что на тебя как на бабу смотрят! Вот когда перестанут смотреть, тогда — плачь.

Но эта подруга актрисой не была. А актрисы, я уверена, меня поймут. Мы, женщины, очень хорошо знаем, как эта «месть горбуна» способна сломать нашу судьбу.

Слава богу, мою — не сломала!

А пока мне только семь лет, и я очень счастлива. У меня есть всё, и даже больше. Мама, папа, Владимир Павлович и ещё его дочь Наташа, то есть теперь моя сестра, и плюс их многочисленные родственники, с которыми меня знакомят. А ещё у меня появляется няня, очень симпатичная восемнадцатилетняя Нюра.