«Контроль, дорогая, контроль. Кто контролирует себя и ситуацию — проиграть не может». Санса тяжело вздохнула и побрела, касаясь кончиками пальцев влажных ветвей кипарисов, к калитке. Ей предстояла хорошая тренировка самоконтроля.

========== VIII ==========

VIII

Санса добрела до машины. С террасы на нее воззрились Серсея и Петир, она махнула им рукой, вежливо улыбнувшись, они махнули ей в ответ. Она слышала, как на большой веранде Джофф, захлебываясь, что-то обсуждает с самым молодым из людей Петира, а тот ему снисходительно-почтительно отвечает. Санса не слышала слов, только гул голосов — ломающийся басок Джоффри и низкий голос другого парня. Санса поежилась. Становилось прохладно. Ей крайне не нравилось возбуждение Джоффри — просто мороз по коже. И чего, спрашивается, он так раздухарился? Санса тут же стукнула себя мысленно по затылку — может, действительно, человек заинтересовался спортом, а она тут, как старая бабка, не узнавши, судит, оценивает… Должно же быть и в Джоффри что-то хорошее! Ну, хотя бы капелька… Но инстинкт, которому Санса не очень доверяла, подсказывал ей, что вся эта история с поездкой, затеянной сегодня с утра Бейлишем, прячет в себе что-то странное, каким-то боком непристойное и даже зловещее. То, про что лучше не думать. Лучше не знать. Не подглядывай в замочную скважину, не подглядывай…

Резко подул ветер, спеленав Сансе ноги ее же платьем, облепляя мелкими, как монетки, листочками акации автомобиль, возле которого она стояла, срывая хрупкие сухие ветки с кустов жимолости и наклоняя упрямые верхушки кипарисов — они, как истинные стоики, не желали гнуться и лишь потрескивали и кивали друг-другу в молчаливом согласии. Осень заходила с черного хода, она подкрадывалась тихим, едва заметным шагом, словно шорохом утренней влажной палой листвы в саду — незримо, но неизбежно.

В доме хлопнула дверь. С террасы наконец спустился Сандор, таща ее вечный мешок. Боги, зачем он таскает его туда-сюда? Или умница-горничная уже успела все постирать и высушить? От этой мысли Санса вздохнула с облегчением: наконец-то она избавится от ненавистного платья! Она готова была выскочить из него прямо тут, на лужайке, на радость всем присутствующим.

Санса нервно хихикнула. «Не уверена, что Серсея оценила бы жест. А уж Сандор…» Санса густо покраснела, тут же дала себе мысленно пинка, но щеки продолжали предательски пламенеть, когда Клиган, тоскливо поглядывающий на волнующееся свинцовое море невдалеке, дошел до машины и забросил Сансин мешок на привычное уже место позади сидений. Поверх черной рубашки он накинул на одно плечо черную же кожаную куртку — шла она ему удивительно. Санса сглотнула, вздрогнув.

— Ты что тут подпрыгиваешь, как цыпленок? Почему не села в машину?

— Я думала, она на какой-то сигнализации, еще заорет.

— Нет, я уже все отключил. Да ты замерзла, что ли? Что тебя всю трясет?

— Н-н-не знаю. Ветер…

— Погоди, так не пойдет. Еще простудишься в своем этом наряде. А в мешке у тебя ничего нет?

— Нет, там только майки.

— Тогда держи мою куртку, пока доедем.

Он накинул ей на почти голые плечи свою кожанку, стараясь не дотрагиваться до ее тела. Санса вцепилась в края куртки дрожащими пальцами. До настоящего момента она и не осознавала, насколько замерзла.

— Спасибо! А ты сам?

— А мне не холодно. Пока. Как станет, тут же и отберу, не обольщайся. Шутка.

— Ха-ха. Но серьезно, ветер страшный.

— Ты страшного-то, похоже, не видела. Этот ветер — теплый.

— Это я не видела? Я всю жизнь на севере прожила! У нас такие зимы, какие вам в вашей столице и не снились…

— А не скажешь по тебе. Ты же вечно мерзнешь. И это при том, что сейчас лето, и мы на юге. Сколько шуб ты надеваешь на себя зимой?

— Нисколько. Я такого не ношу. Я в куртке хожу. В одной куртке.

— Очень душещипательно. А куртка твоя из чего сделана, позволь спросить?

— Ну-у, не знаю. У нее внутри пух. И перья. Утиные.

— Ага. Кроликов, значит, тебе жалко, а уток — нет?

— Мне всех жалко. Но…

— Что «но» — голой ходить не хочется?

— Голой — точно нет. Смотреть же все будут.

Сандор захохотал.

— Это уж, наверное. Особенно зимой. Поехали уже, а то я, кажется, начинаю мерзнуть…

Санса поглядела в сторону террасы. Серсея и Петир оба смотрели на них, и, кажется, даже их разговор приостановился.

— Да, едем. Спасибо.

На этот раз Сандор открыл перед ней дверь, захлопнул ее сам и пошел садиться за руль.

— Ты в прошлый раз дверь плохо закрыла. И платье дверью прищемила. Даже след на нем остался…

Санса мрачно на него покосилась.

— А почему не сказал?

— Интересно было, заметишь ты или нет. Не заметила.

— И что?

— Ничего. Я сделал для себя выводы.

— Интересно, какие, не поделишься?

— Нет. Я оставлю это на вечер. Для приятной беседы перед сном.

— Ну-ну. Хорошенькие у нас получатся беседы. Обличительно-воспитательные… Пойду тогда спать на берег моря.

— И не замерзнешь? А как же холодный ветер? Злые крабы?

— Какие еще крабы?

— Злые. Их ты тоже не заметила?

— Нет…

— И напрасно. Когда я нашел твой лифчик, там как раз такой сидел…

— Гадость какая, тьфу! Ненавижу ползучих всяких…

— А как же любовь ко всем животным вообще?

— А крабы разве животные?

— Безусловно. Даже люди — и те — животные. И похуже иных крабов. К вопросу о крабах — хватит болтать, едем. А то что-то очень смотрят…

Он открыл ворота пультом, что валялся в машине, и они выехали. За воротами ветер чувствовался сильнее, пахнуло сырым морским запахом — сегодня, в сочетании с тяжелыми лиловыми тучами, что наливались чернотой у горизонта, он казался каким-то тоскливым, бездомным. Хотелось куда-нибудь спрятаться. Санса отвела взгляд от мрачного моря, по которому все бежали рядами белые барашки пены, и умоляюще взглянула на Сандора:

— А можно закрыть этот верх? Пожалуйста!

— Можно, только не плачь!

— Я и не собиралась плакать! Что ты все время надо мной издеваешься?

Он нажал какую-то кнопку, и неизвестно откуда взявшаяся крыша, слегка поскрипывая, скрыла из глаз неприютный морской пейзаж.

— Я не издеваюсь. Убери-ка руку с двери, я закрою окно, коли тебе так холодно. Но плачешь ты, и впрямь, слишком часто. Зачем ты это делаешь?

— Я ничего не делаю. Они сами лезут… слезы, в смысле.

— Нервишки шалят, видимо. И кто из нас себя жалеет? А то вдруг ты нарочно плачешь — чтобы расшатывать нервы другим?

— Я не… Как это можно плакать нарочно?

— Еще как можно! Скажи, ты и дома жила в клетке? Такое ощущение, что ты на улицу не выходила никогда, до того ты наивна, Пташка…

Серсея неотрывно наблюдала за тем, как девчонка плясала у машины. И на кой черт она вырядилась в это платье? Когда она прилетела, Серсея посчитала себя обязанной чем-то поддержать сироту, развлечь ее — у девочки все время был такой вид, словно ее сильно напугали. Вечно эти расширившиеся светлые пустые, как у куклы, глаза. Вечно она нюнит. Серсея решила действовать наверняка — отвезла девчонку в дорогой бутик и купила ей платье от довольно известного модельера, что, видимо, завалялось там случайно. Серсея сама его выбрала. Платье сидело хорошо, но Санса, казалось, надев его, не только не приободрилась — как сделала бы любая девчонка в ее возрасте, получив свое первое бальное платье — но еще больше сникла, застеснялась и совсем скисла. Серсее она напоминала какой-то бледный гриб, притулившийся в уголке лесной чащи — белесый, вытянутый, но тонкой ножке, а сверху — ядовитая пламенеющая макушка. Ну уж что есть, то и есть — выбора у них не было.

Платье было куплено для вечеринки, которую Серсея организовывала для Джоффа в самом лучшем частном клубе, что был в этой дыре. Надо же было себя как-то зарекомендовать, пообщаться с местной публикой, увидеть их en masse — всем скопом избранного курортного общества. Сейчас Серсея была даже, пожалуй, рада, что вечеринка сорвалась по милости какого-то дурака, что решил снять весь клуб, чтобы отпраздновать какую-то там годовщину женитьбы.