Тем более, ему надо было сосредоточится на другом. За дни работы с Пташкой у него начал образовываться план, покрывающий сразу и море, и поле. В интернете тоже советовали отвлекать человека на позитивное, исподволь подводя его к наиболее пугающему. Так он и сделает. А старина Неведомый ему в этом поможет. Пташке вроде нравился мрачный коняга. У нее вообще странные вкусы. Взять хоть Уилласа. Или его самого…

Они проехали развилку, ведущую к его дому. Пташка, уже вжавшаяся в спинку кресла (Сандор заметил, что она уже начала тревожно оглядываться и заламывать пальцы) выдохнула и начала теребить лямку ремня безопасности. Сандор зло закурил и отвернулся, стараясь не пялится на ее коленки с дыркой на джинсах, через которую просвечивала розовая нежная кожа. В первый раз после двух минут в позе гриба на его собственном поле под окном у девчонки началась одна из самых неприятных истерик, что он видел за свою жизнь. Он увел ее в дом, в собственную спальню, где Пташка, едва ли замечая, где она находится, с полчаса протряслась, вцепившись руками в край кровати в рыданиях — без слез. Сандор, не зная, что предпринять, и сам трясясь, как лист (виски начинало сдавливать повышающимся давлением, в ушах нехорошо шумело, но он на это забил), оставил ее на пять минут в одиночестве и заварил девчонке чаю. Маив ему как-то сказала, что все женские проблемы решаются с помощью трех вещей: крепкого сладкого чая, стакана вина и хорошей порции секса. Сандор мрачно понадеялся, что на этот раз удастся обойтись первым. Вцепившись в кружку, Пташка, цокая зубами о фаянс, слегка успокоилась, а он все размышлял о том, что ни хрена не понимает ни в женщинах, ни в фобиях, ни в том, как, собственно, их лечить. Информация, найденная им в интернете, гласила, что необходимо постепенное привыкание к явлению, вызывающему отрицательную реакцию. Ну какое там привыкание, если она и глаз не открывает? Еще парочка таких срывов — и ей самое место в дурдоме. И ему, к слову, тоже — за манию величия. Пташка без перьев и ее неудачливый целитель души — в соседних палатах. И никакого секса — только перестукивания. Да и тех не выйдет — там же стены обшиты ватой…

Эта его идейка тоже вполне могла привести к подобному результату. Но что-то надо было делать. Они зависли в мертвой зоне, которую невозможно было обогнуть. Она была как это самое море, что наводило на Пташку ужас — только один край, по которому они скитались, не приближаясь к решению проблемы. Ему не хотелось рисковать — лучше уж пусть включает Серсею и бродит с выпяченным подбородком, чем падает во мрак, где он не имел ни прав, ни возможностей ее искать. Он был не более, чем тенью — ее тенью. А тени бесплотны, они не встревают — просто двигаются рядом с тобой. Но умом Сандор понимал, что, оттягивая момент, он ничего не улучшает. Тут вступали в силу его собственные страхи — былые, существующие и новые — потерять ее опять. А если борешься с чужими фобиями, глупо зарываться в собственные. Да и потом, нельзя потерять то, чего у тебя нет.

Пташка оторвала взгляд от застежки ремня в тот момент, когда он решился взглянуть в ее сторону. Раз в пять минут — не чаще. Увидел, как взлетают навстречу ему рыжие ресницы, и тут же отвел глаза.

— Сандор, куда мы едем?

Теперь можно было себе позволить беглый взгляд — не в лицо, откуда на него сияли вопрошающие прозрачные глаза, а мимо — на мочку уха с двумя серебряными колечками сережек, спрятавшихся под золотистым завитком волос, что никак не желал быть заправленным за ухо и вылезал наружу.

— Очередной притон призраков. Мы едем навестить одного старого приятеля.

Она раздраженно отвела от виска локон и подняла брови, которые, как отметил про себя Сандор, она явно выщипывает — они были тоньше, чем раньше и более прихотливой формы.

— Но это же дорога… Постой, ты ведешь меня на конюшни? К Неведомому? Он все еще жив?

— Живее всех живых, хотя малость отяжелел. Я редко его в последнее время вывожу. Теперь он принадлежит мне.

— Ты выкупил его? Когда?

Пташка вся сияла — из-за какой-то старой лошади! Вот так циничная художница из столицы! Сандор поймал себя на том, что сам улыбается как идиот и спрятал ухмылку подальше.

— Да почти сразу. Хотел еще и твою кобылу заодно приобрести, но ее уже не было. Какая-то дамочка увела ее у меня из-под носа. Я тогда подумал: символично. Улетела Пташка…

— Ее звали Пташка, да… Я совсем забыла! Серебряная лошадка… Жалко.

Она вдруг погасла, словно солнце за тучу спряталось. И опять его захлестнула волна раздражения. По-настоящему или играет?

— Чего тебе жалко? Кобылы? Пустое. Ей хорошо там, где она есть. Тебя здесь все равно не было. Милашка Уиллас, небось, не разрешал тебе кататься на бедных лошадках. Берег невесту, а?

— Да что ты до него докопался! — в сердцах крикнула Пташка — уже не солнце —молния. — Какой он тебе конкурент, вот заладил! Я бросила его из-за тебя и из-за его нелепой к тебе ревности, а ты теперь играешь в ту же игру, только наоборот!

— Не из-за меня, а из-за твоих рисуек.

— Не только. Он считал, что я тебя рисую, потому что грущу о тебе с утра до ночи. И это при том, что прошло почти два года, и у меня уже были мужчины в промежутке.

— Ах, были и еще! Приятно слышать! (Лучше бы он молчал — вот еще теперь выясняется! От мыслей о Уилласе Сандор и так приходил в молчаливое бешенство: в голову тут же лезли самые живописные картинки, от которых сводило сразу все — и плоть, и разум. А тут, оказывается, были и еще…)

— Да, блин, десятками! Я же училась в борделе, помнишь? Принимала по пять клиентов за ночь — лишь бы познать искусство любви, которое ты не оценил… — девчонка прищурилась точно так, как она щурилась навстречу встречному ветру и уже привычно задрала подбородок. Она говорит мерзости — какого же Иного ему лезут в голову мысли о поцелуях?

— Я думаю, хватит об этом.

— Я тоже так думаю. Как и обо всем другом. Пока ты тут катался на лошадке, меня отымела половина столицы: смирись и успокойся. Ты же сам сказал — тебе до этого дела нет. Или все же есть?

К чему она это спросила? Сандор мельком взглянул на нее, но, как обычно, ничего не прочел за этим таким знакомым взором крыжовенных глаз, что за четыре года не потерял своей прозрачности, но стал для него совершенно непроницаемым. Ищет новый повод для издевок — или это что-то иное? Рисковать он не был не в силах, поэтому отвел взгляд и уставился на дорогу, где слева, за поворотом уже начали виднеться крыши конюшен.

— Никакого нет. Слушай, Пташка, давай так. Ты не стебешься над моей личной жизнью и перестаешь меня изображать быком-осеменителем всего южного округа, а я не упоминаю больше о Уилласе. Идет?

— Не идет. Нечестно, — она улыбнулась этой своей ехидной улыбочкой, — Я сокращу поле твоей деятельности до Затраханной, прости, Закатной Гавани, — лукавый взгляд в его сторону, от которого Сандора бросило в дрожь, пока он заезжал на пыльную парковку. — Ну хорошо, до побережья. И ни слова о Уилласе. Кстати, мы на месте. Но у меня одежда неправильная.

— Ничего, мы с Неведомым потерпим. Лишь бы сработало…

========== XII ==========