Берег безбрежен, время молчит

Тысячи жизней прожиты зря

Ты — как последней пламя свечи

Жжёшь мне канаты, рвешь якоря.

Пропасть длинной в единственный шаг

Непроходима — нету пути.

Кто ты — надежда, мщение, враг?

Только не стой, решайся, лети!

Мы потеряли память в веках.

Жалость бесплодна, шрамы саднят,

Старая боль, игрой в дурака

Снова мешает что-то менять.

Ход за тобой, единственный шаг

Сделаешь, не для меня, для себя.

Я -проигравши, рвусь как дурак,

К свету сквозь дебри, корни рубя

Только и живы этой игрой

Прошлое смыто новой волной

Ты мой упрямый, вечный герой

Мир создаешь, обрушив стеной

Страх и неверье. Делаешь шаг.

Крылья на волю рвутся из плеч

Выйдем в рассвет, закатом сквозь мрак

Снова учась друг друга беречь.

1.

Сандор

Они вдвоем прошли к стойлу — Сандор впереди, Пташка тащилась позади, шаркая кроссовками по утоптанной земле площадки между парковкой и конюшней. Сандор подумал, что она всегда так делает — когда упирается и не желает куда-то идти. Скрывает за небрежностью свой страх. Когда она сосредотачивалась на цели, то словно вся подбиралась — и мысленно, и физически — становилась как стрела, уже направленная в цель. А тут — сплошное мешкообразие, словно совсем другой человек. Человек, который нравился ему еще меньше. Эту девчонку хотелось взять за плечи и хорошенько тряхнуть — чтобы волосы рассыпались по плечам, и во взгляде появилась осмысленность. Он вспомнил свое детство — как Ленор оттаскивала его от игрушек, когда была пора идти мыться, а он хихикал и обмякал у нее на руках, извиваясь от щекотки и душащего изнутри смеха. Сестра тогда возмущенно дергала его за волосы и говорила, что, похоже, каждый ее шаг в сторону ванной прибавлял ему добрый фунт веса. «Не виси на мне, как бурдюк, иди сам, дрянной мальчишка! Как ты не понимаешь — тебя тяжело нести!»

Вот и Пташка сейчас была как этот самый бурдюк, наполненный самыми неприятными вещами: страхом, неуверенностью в себе, каким-то дурацким отрицанием прошлого, что заставляло ее прятать голову в песок — как нелепые птицы с картинок детской книжки. Пташка особенно громко чиркнула кроссовкой по неровности, что попалась ей на пути, оступилась и выругалась. Сандор, не оборачиваясь, прошипел:

— Блин, Пташка, ты решила побыстрее сносить эти свои беленькие спортивные тапки, за которые, небось, отдала не меньше сотни? Какого Иного ты так шаркаешь? Ноги уже не идут?

— Не ноги, а дорога неровная. И потом, мне нравится пылить.

— Тогда я пойду к Неведомому, а ты и дальше развлекайся — пока дырку на подошвах не протрешь!

— Тебе-то что? Мои кроссовки!

— Ага. Кроссовки твои. А время мое — а оно стоит денег!

— Ты уже нашел себе новых клиентов на свою кошмарную терапию? Теперь переквалифицируешься из винодела в мозгоправа? — злобно огрызнулась Пташка, ускоряя шаг, — Ну да, скорее клиенток. И про эвфемизм все знаешь, и словари читаешь, новоявленный профессор!

— Не нужны мне никакие клиентки! Мне и тебя на всю оставшуюся жизнь хватит!

Только секунду спустя до него дошло, что он сейчас сказал. Пташка кинула на него быстрый взгляд, и — боги — он был готов поклясться, что она покраснела — так же, как это случалось много лет назад, когда была еще цыпленком-несмышленышем. Даже уши под рыжими вихрами стали цвета спелой клубники. Она недовольно потрясла головой и, завесившись волнистыми прядями, проскользнула вперед, так, что он уже не мог видеть ее лица. Сандор, смущенный и недоумевающий, потащился за ней, глядя, как она расправляет плечи, отчего завитки ее свободно на сей раз распущенных волос шевелятся от лёгкого морского ветерка, словно живые.

Все шло не так, как он надеялся. Сандор сам вывел коня из стойла, в который раз с досадой отмечая, что Неведомый явно сдал — уже не так радуется прогулке и вообще, казалось, предпочел бы остаться возле кормушки. Время не щадило никого — кроме Пташки, неожиданно робко топтавшейся у входа в ожидании встречи с очередным призраком из прошлого. Она, казалось, была рада встрече с Неведомым, да и сам вороной дал себя погладить: странным образом узнал ее. Пташка без особых споров дала себя подсадить, вцепилась в поводья, как в спасательный круг и даже умудрилась сама тронуть коня без понукания со стороны Сандора. А вот дальше, когда дело дошло до выезда с конюшен, заартачилась, зажмурилась и уткнулась Неведомому в гриву. Ну, куда так ехать?

Конь не понял, чего от него ждут и перешел с рыси на шаг, пока вовсе не остановился, беспокойно переступая с ноги на ногу и косясь на замершего рядом хозяина.

— Стоп! Нет, так не пойдет. Вот вообще нет. Открывай глаза, хренова девчонка. Давай, давай. Что ты за воин? Размазня.

Пташка тут же оторвалась от шеи Неведомого, разлепила ресницы и, прищурившись, зло уставилась на своего мучителя.

— Вот как ты заговорил? Не хочу ничего. Вези меня домой. Сейчас же. Или что - опять со спины? По собачьим правилам?

На это он не нашелся, что ответить. Она была в своем праве. И все было бы хорошо, если бы эта, как и многие другие личные темы, не стали для них негласным табу. А девчонка сейчас это табу нарушила. Ну нет, не тот случай. Он проигнорировал это замечание и не стал впрягаться в мерзкую перепалку, что неизбежно бы за этим последовала. Он вообще не хотел ничего ей доказывать. Особенно про то. Что было нужно - длинные извинения. Хотя какие к Иным могут быть извинения? Если это его женщина - то века не хватит, чтобы вымолить прощение, земли - чтобы проползти ее на брюхе после содеянного. Если не его - то он просто один из многих мерзавцев, которые берут понравившихся женщин силой. На войне - как на войне. А что на каком-то уровне у них шла война, Сандор не сомневался.

— Скачи, если хочешь домой. Ну, давай! Я тебя никуда не повезу. Придется ночевать в лесу, Пташка. Клянусь берлогами Иных, я тебя здесь брошу! Даже не здесь, нет, постой. Вот как мы сделаем…

Сандор, вымотанный и обозленный, решил так — он сам отвезет ее на берег и там оставит. Либо она начнет шевелиться и откроет наконец глаза, либо Неведомому придется постоять на насыпи. Сандор подозревал, что умная животина долго не выдержит и осознав, что ездок неадекватен, сама потащится к стойлу. Но ему долго и не было нужно. Пташка цепенела за первые десять секунд. Там видно будет. Неведомый терпелив — как и он сам…

2.

Санса

Санса не успела опомниться, как он оказался позади нее и пустил коня в галоп. Что-то было в этом знакомое. Давно забытое. Когда-то они уже так ехали. Девочка, конь и рыцарь. Когда еще роли соответствовали актерам. Были им по росту. Было ли это? Были ли они? Тут? Вместе? Санса закрыла глаза. Сегодня Пташки было больше, чем надо - больше, чем она себе могла позволить. Она шаг за шагом отвоевывала ее настоящее, блокируя реакции и мысли, парализуя волю памятью. Память же жила только в ощущениях. Ощущения держались за расползающуюся нить. Еще шаг — и она лопнет. И словно и не было ничего. Ни девочки, ни ее выдуманного героя. Последний шаг. Санса откинула тяжелую голову Сандору на плечо. Боги, пусть на этот раз этот шаг придется делать не ей. Она слишком устала рвать нити…

Куда он ее вез, Санса догадалась по внезапно наползшей сырой тени, которая быстро кончилась, уступив место легкому ветерку, путающемуся в волосах, запахам моря и каких-то дальних незнакомых цветов. Не все цветы сдохли. Неведомый тяжело поскакал по берегу, недовольно фыркая: его явно тяготила двойная ноша, да еще и по мокрому песку. Сандор тихо шепнул — явно не ей: