Сандор едва слышно выдохнул и отвернулся. Он здесь не за этим, седьмое пекло! Впору было самому бежать напролом через чащу к морю и лезть в воду — остужаться. Нефиг пялиться, потому что. «Овраги — помнишь про них?» Мысли туда, а не о том, что сквозь майку у нее просвечивает бежевый кружевной лифчик, лямка которого оставила на плече розовый вдавленный след, что теперь пересекал своей дорожкой чуть выпуклый холмик левой ключицы. Интересно, а на правой тоже так? Пташка носит слишком тесный ей лифчик. Вот бы снять его, как клетку — он сто лет этого не делал — отводя слишком длинные волосы от застежки, перекидывая рыжую косу безжалостно стянутых вьющихся прядей ей через плечо, обнажая нежный затылок… Боги, да что это за долбаная зависимость? Просто невозможно отвязаться. Сигарета почти закончилась, а с ней подходило к концу и его самообладание. Вчера он ее толком и не рассмотрел. Времени не было, да и темно было в комнате. С утра заметил только — ага, с того ракурса это было видно — татуировку на копчике. Что именно там было нацарапано, он не успел разглядеть — только какие-то фантазийные переплетения, силуэты и линии. Лучше бы просто лежал и смотрел на нее. Не на столь негативно интерпретированный им взгляд, а на все остальное. Авось и вышло бы иначе. Она была так совершенна: теперь точно — ни убавить, ни прибавить — что дух захватывало, и не верилось в то, что где-то там, внутри, за всей этой гармоничной оболочкой прятался какой-то дисбаланс, мятеж, конфликт. Это ему надо выяснить — и только это, а он вместо этого облизывается на девчонку, как на мороженое и скулит об упущенном.

Поздно уже, поздно, дружок. Раньше надо было думать. Теперь у него осталась лишь его кретинская миссия — по разоблачению Пташкиных страхов и ее из них извлечению. К хреням бунтующую плоть — он не мужчина, он просто костыль. Ничего личного.

— Что? Чего мне бояться? Страшных пней? Песка? Волн? — нервно хихикнула девчонка и сама похоже стушевалась от неестественности того, как прозвучала эта последняя реплика

— Это легко проверить.

Сандор подхватил ее на руки — так внезапно, что Пташка растерялась и не сразу начала сопротивляться. Впрочем, пока он тащил ее к рощице на обочине, пару раз она ему таки заехала — и довольно метко, надо сказать. Ну и ладно — зато это успокоит его самого. Нет лучшего средства от несбыточных грез, чем хороший удар по яйцам.

Чем дальше он заходил за темные деревья, легко прижимая к себе свою ношу — так бы и нес всю жизнь — тем меньше девчонка извивалась. Когда Сандор остановился на небольшом пригорке между двух кривых акаций, слабо освещенных фонарем с обочины, Пташка внезапно обмякла и уткнулась ему в шею лицом, опалив коротким, словно лихорадочным дыханьем кожу в том месте, где сходящиеся ключицы образовывали ямку. Даже за плечо его обняла. Вот оно — перемена была налицо. В ней словно щелкнул переключатель — и в нем тоже.

Сандор стоял в темном лесу и словно держал на руках не Пташку, до одури желанную, несмотря ни на что, а какое-то слияние всех известных ему женских образов, оставивших след в душе: мать, Ленор, Лея, Маив, даже слепая старуха с далекого кладбища. Серсея. Пташка. В каждой из них жила своя боль, страх, питающийся этой самой болью. И да — он здесь не за этим. Хотя бы одну вытащить из мглы — хотя бы одну. Пока еще есть время — которого всегда слишком мало… Сандору хотелось верить, что на этот раз он не опоздал.

3.

Все дни, проведенные в поисках ветра

Украв поцелуй — маясь сотней ответной

Однажды ты вспомнишь — в рассвет, как-нибудь.

Любовь отрешенная — пустишься в путь.

А ты, цветом крыл не похожая птица,

Что те же дары мне сулишь сквозь ресницы

Во мгле отвернешься, — ни взгляда, ни дня

Любовь что алкала — оставишь меня.

Бредущий из лета, по зимнему пляжу

В ноябрьские сумерки бризом бродяжьим.

Любил тебя вечно, вовек не любил.

Любовь что приходит, любовь что забыл.

Фабрицио Де Андре

Quei giorni perduti a rincorrere il vento. Amore che vieni, amore che vai.

3.

Санса

Он выбросил сигарету и подхватил ее на руки, ничего не понимающую и огорошенную до глубины души. Дотащил ее до лежащей справа рощи шелковиц, за которой шумело и перекатывалось беспокойное море. Санса, поначалу сопротивлявшаяся, вцепилась ему руками в воротник рубашки, уткнувшись носом в шею. Не будет она смотреть. Не будет. Это как ночной кошмар — надо только потерпеть. Боязнь его прикосновений не шла ни в какое сравнение с ужасом оказаться один на один с пространством без стен. А он казался настолько неумолимым — часть ночи, незнакомый ей жестокий призрак — и все же руки его были теплы, а объятья — настолько надежны, что она пожелала на миг, чтобы время замерло — как когда-то.

— Ну-ка, подними голову, Пташка!

— Нет. Отстань. Не буду.

— Все с тобой ясно.

Он развернулся и отнес ее обратно, аккуратно поставил на дорогу.

— Все, можешь открывать. Страшный лес остался позади.

Санса быстро одернула задравшуюся майку и сердито уставилась на бесстрастного Клигана. Ишь, стоит, словно и не таскал ее в лес — и хоть бы хны ему! А пока она была у него в объятьях, ей на минуту показалось, что все вернулось на круги своя — так бережно он ее держал, так нежно прижимал к себе. Но нет, по виду понятно — просто очередная издевка, тупая и грубая, в его нынешнем стиле.

— Ты урод! Я ничего не боюсь! Просто он мне не нравится. Не хочу его видеть.

— Это ясно. Я понимаю. Пойдем-ка, я тебя домой отведу, воин. А то тут слишком много оврагов.

Санса бросила на него недоверчивый взгляд.

— Чего много?

— Оврагов. И призраков — на твою несчастную рыжую голову. Нет, Пташка, так не пойдет, — он на секунду остановился и устало покачал головой, вытаскивая из смятой пачки в кармане очередную сигарету.

— Чего не пойдет?

— Прятаться глупо. Я так двадцать лет зарывался от Григорова лесочка. А ты не будешь. Это не помогает, а наоборот, растет, как снежный ком, летящий с горы. А потом однажды накроет лавиной. Или выживешь — или тебя подомнет. А в графе причины смерти напишут: самоубийство. Не бывать этому.

— Почему это? Это моя жизнь! И страхи тоже мои! — Санса едва удержалась от того, чтобы топнуть ногой. Вот нашелся, тоже, обличитель. Знаток женских страхов и страстей!

— Потому что я не позволю, — он взглянул ей прямо в глаза, пристально и серьезно, не отводя взгляд, и Сансу захлестнуло дичайшее ощущение дежа-вю. Было уже это — или ей приснилось? — В твоих страхах отчасти виноват и я, так что я заставлю тебя от них избавиться. Если надо, за твой рыжий загривок буду таскать тебя по лесам и полям. И на берег. Ты же его больше всего страшишься, верно?

— Не твое дело, — пробурчала недовольная Санса. И что он себе возомнил? Он теперь ответственный по спасанию? Вылечим Пташку от ночных ужасов и загладим вину? Ну его в пекло!

— Направь свое бешенство в другое русло — в позитив! Да, я знаю, ты меня побьешь, пристрелишь — криво, и я буду долго мучиться. Проходили уже, надоело. Твоя жизнь — живи ее, а не делай вид, прикидываясь тем, кем ты не являешься! На берегу костюмчики не спасают, да? Ты слишком много от себя отрезала, Пташка. Оторвалась от земли, обрубила корни, — Сандор отвернулся и зашагал дальше. Санса недовольно поплелась за ним, охвостьем, не успевая.