— Ах, как трогательно! Щас заплачу! Делия — это та пестрорукая блондинка с буферами наперевес, что разрывают форменную рубашку? Она твоя подруга, типа? Помогаешь мужа окучивать? Или еще что-нибудь? Может, по знакомству она вернет мне права — ну, раз ты ей… друг? А то как-то… — Пташка зло скривила рот и перекинула через плечо довольно длинную толстую рыжую косу, перехваченную в конце белой резинкой. Боги, она что, ревнует?

— Она, надо полагать, и так с тобой мягко обошлась. Радуйся, что машину еще не изъяли вместе с правами. Делия сказала, что ты неслась, как безумная, ничего не соображая.

— От тебя, между прочим, — она уставилась мимо него и вздрогнула, — Может, мне надо было рассказать Делии о том, что произошло утром, а? Боюсь, ты потерял бы на этом клиента — уверена, что твоя знакомая-коп не одобряет насильственных методов в любви. Хотя хрен ее знает. Ну, тебе виднее, землекоп!

Сандор отвернулся в сторону и прикурил. К нему тотчас же полетела стайка насекомых. Он с проклятьями захлопнул крышку зажигалки. Мерзкие жуки! Окаянная девчонка, чуть ли не шантажирует! И какие бесы в нее вселились, пока она была в своей загребучей столице? Или это отношение адресовано персонально ему? Ну, возможно, в чем-то она и права — после сегодняшнего он отчасти это заслужил.

— Ах, какая у тебя зажигалка — выпендрежная, вся в узорах! — Пташка ехидно улыбнулась. — Ты что шарахаешься? Боишься бабочек?

— Нет. Не люблю смотреть, как они горят. В отличие от тебя, юный садист. Так какого Иного ты все это время шлялась по дороге? До того, как углубилась в свои изуверские наблюдения?

— Я не шлялась, я гуляла.

— По пыльной дороге в темноте? Что-то с трудом верится. Опять разговор какой придумала? Извини, в дом я тебя больше приглашать не стану, — Сандор уставился на нее в упор. Пташка меж тем взгляд не отвела, только сцепила тонкие пальцы замком так, что они хрустнули. Ему на мгновенье стало стыдно, но, как и со всем остальным, раскаиваться было поздно. Да и потом, он же собирался вывести ее на чистую воду. А жалость тут ни при чем.

— Говорить мне с тобой не о чем. И так все ясно. Прошла любовь и цветы сдохли! — бросила она, делая акцент на букве «з», которой в последнем слове не было и в помине — не должно было быть.

— Что за бред? Какие еще цветы?

Сандор внимательно рассмотрел ее, стоящую под фонарем. Зловредная девчонка была чудо как хороша — что там старик Гэйвен плел, что она неважно выглядит? Учитывая, что всю предыдущую ночь она спала скверно и еще была с похмелья, большего и требовать не приходилось. Он поморщился — на стройной, белой, как молоко, шее отчетливо вырисовывался след, что он ей оставил — как клеймо. Хоть бы запудрила, что ли — женщины это умеют… А она ходит с таким видом, словно это очень почетная отметина. Медаль за отвагу…

— Бархатцы, — зло прошипела Пташка. — В горшках.

Боги, неужели ее еще и туда понесло!

— Ты и к гостинице погуляла? Там часто собирается всякая нечисть по вечерам. Квасить и красить.

— Без тебя там был явный некомплект. Ты же у нас явный специалист по «квашению» — и по роду деятельности, и по стажу! А что касается красить — могу дать пару уроков по использованию аэрографа. И по грамматике заодно. Я было и подумала на тебя: ну кто мог так грамотно написать слово «сдохли»? Только такой романтик, как ты…

Непонятно, почему ее вдруг так взбесил этот вопрос. Пташка цедила каждой слово почти что с ненавистью. Сандор уставился на прищурившуюся девчонку — от злости глаза у нее стали почти зелеными — как у раздраженной кошки. Как у Серсеи Ланнистер. Он затянулся и подумал о том, что все же этот ее взгляд нравился ему больше — никакой романтической поволоки в глазах, но и правды здесь в разы больше. Сейчас, похоже, она начала видеть его таким, какой он есть на самом деле. Видимо, от того и кривится. Сандор выпустил в ее сторону облако дыма, и рыжая, как свечка, голова на секунду утонула в сизых причудливых клубах. Пташка досадливо поморщилась и достала из кармана собственные сигареты.

— Я, в отличие от тебя, по местам былой славы не хожу, утирая слезы и сопли. Я просто живу дальше, — буркнул он, не отвечая на ее провокации.

Пташка отобрала у него зажигалку, старательно избегая любых прикосновений и касаний рук, и засмолила одну из своих мятных сигареток, похожих на нелепые спички. Тоже еще, курильщица выискалась! Все пытается всеми средствами казаться взрослее. А уже и не надо — и так подросла. Он покосился на Пташку и опять отметил, как она изменилась — стала женщиной, в которой очень редко проглядывали черты прежней милой замкнутой девочки. Впрочем, замкнутость, похоже никуда не делась — а только усугубилась.

— И все же это очень странно, Пташка, что ты гуляешь по дороге. Я не могу понять. Видеть меня ты явно не хочешь — и это разумно. Но зачем тогда эти мотания в стиле маятника — такая новая пытка? Садо-мазо, типа?

В ответ на его расспросы и подколы — Сандору надоело ходить вокруг да около и препираться попусту, и он решил идти напролом, пока не выяснит правду о ее странном выборе мест для прогулок — Пташка опускала длинные ресницы, горевшие под фонарем белым светом, и досадливо морщилась. Ага, похоже, он все-таки был прав. Она боялась. Отчаянно уворачивалась от ответа и не хотела в этом признаваться — ну да, она же воин — но боялась!

— Ты всегда любила гулять в диких местах — скакала тут, как коза, в свое время. К чему вдруг такая любовь к окультуренному пространству?

Она затянулась и бросила в его сторону очередной свирепый взгляд.

— Ты не думаешь, что люди меняются?

— Нет, не думаю, — ответил он спокойно. — Не в этом. Это как манера вождения. Как привычка пить кофе с сахаром или без. Они не меняются. Тут что-то еще — только что, понять не могу. Постой-ка, а ты, часом, не боишься?

Сандор решил спросить напрямую. Если Пташка не даст прямого ответа, все можно будет прочесть на ее лице, таком безнадежно-решительном. Интересно, сегодня она тоже таскала с собой пистолет? Не хотелось умирать от дурно пущенной пули. В чем-в чем, а в Пташкином неумении стрелять Сандор нисколько не сомневался. Знавал он женщин, что соображали, что такое пушка, и зачем она была нужна. Пташка к этой категории явно не принадлежала. А ее фитюлька — это был своеобразный талисман от страхов. «Смотрите, я большая и у меня есть защита!»

Так-то оно так — но даже подобный инструмент требовал хоть какого-то умения. Сандор настороженно окинул взглядом ее фигуру — ниже пояса. При таких узких штанах можно было узор на трусах разглядеть, не то что пистолет в кармане. Вроде ничего такого — только прямоугольная коробочка в заднем кармане — сигареты — и какая-то мелочевка в передних — зажигалка, ключи? Бедра у нее стали шире — машинально отметил он про себя. Раньше было ощущение, что она вот-вот переломится пополам: не Пташка — стрекоза. А теперь имелись даже вполне женские округлости, подчеркнутые по-прежнему тонкой талией. Майка — и почему она всегда носила вот такие тонкие, обтягивающие, полупрозрачные тряпки — ему на погибель? — слегка задралась, обнажая плоский живот и темнеющую у самого края пояса джинсов ямку пупка — с серебряным шариком-сережкой, зацепленной за нижний его край. Вчера ночью он этого не заметил — и хорошо. Все это были новые вещи, заводившие его еще сильнее. Что, интересно, она себе еще проколола?