========== VIII ==========

The ponies run, the girls are young

The odds are there to beat

You win a while and then itʼs done

Your little winning streak

And summoned now to deal

With your invincible defeat

You live your life as if itʼs real

A thousand kisses deep

Iʼm turning tricks, Iʼm getting fixed

Iʼm back on boogie street

You lose your grip and then you slip

Into the masterpiece

And maybe I had miles to drive

And promises to keep

You ditch it all to stay alive

A thousand kisses deep

And sometimes when the night is slow

The wretched and the meek

We gather up our hearts and go

A thousand kisses deep

Confined to sex we pressed against

The limits of the sea

I saw there were no oceans left

For scavengers like me

I made it to the forward deck

I blessed our remnant fleet

And then consented to be wrecked

A thousand kisses deep

Iʼm turning tricks Iʼm getting fixed

Iʼm back on boogie street

I guess they wonʼt exchange the gifts

That you were meant to keep

And quiet is the thought of you

The file on you complete

Except what we forgot to do

A thousand kisses deep

And sometimes when the night is slow

The wretched and the meek

We gather up our hearts and go

A thousand kisses deep

The ponies run, the girls are young

The odds are there to beat

You win a while and then itʼs done

Your little winning streak

And summoned now to deal

With your invincible defeat

You live your life as if itʼs real

A thousand kisses deep

Leonard Cohen. A thousand kisses deep

Сандор II

Он смотрел, как девчонка села в свою похожую на сигару машинку и укатила. Не то чтобы Сандор о ней очень беспокоился, но все же гнилые мыслишки продолжали шевелиться где-то глубоко внутри его усталой головы.

Стоило ее все же отвезти — боги знают, сколько она вчера выпила — она же не сообщила. Какое же количество наперстков нужно одной пташке на грудь, чтобы налакаться до такой степени, что даже попытки залезть в постель к бывшему не будут казаться ничем иным, как детской игрой, Сандор не знал. Факт остается фактом: она напилась, он ее отшил, она из жажды реванша трахнула его, а он в отместку проделал то же с ней.

Вот и вся история. То, к чему они теперь пришли. Сандор вытащил еще одну сигарету и закурил. День задался: еще не было и восьми, а он уже был на шестой своей никотиновой соске. Здорово, ничего не скажешь. В этом долбаном мире, впрочем, и от рака легких умереть не жалко. Мир, который превратил их хоть и запутанную, но все же чистую историю в это уродство, другого не заслуживал. Жизнь смяла им кости, переворошила, сплющила все чувства в чудовищной мясорубке, называемой социумом, а теперь — вот вам котлеты с пташками: не изволите ли откушать?

Котлеты с пташками, песья отбивная под соленым и горьким соусом из морских водрослей. Как его семя на ее бедрах, как ее слезы после безобразной утренней сцены: непролитые, проглоченные данью ее новой женской гордости.

Он затушил бычок о крыльцо, сплюнул и пошел в дом. Кое-как доплелся до спальни, рухнул на кровать. Постель все еще пахла ей: тем, сто лет назад забытым и потом вечно недостающим ему запахом — свежей травы, весенней земли и чего-то еще неуловимого, то ли осенних листьев, то ли морского ветра. Аромат, что дурил голову и останавливал время — даже в этой пародии на любовь, даже сегодня.

Теперь ему только и оставалось, что валяться тут полутрупом и воображать, что он вернулся на пять лет назад, и всему еще предстояло случиться — и бездонной ее боли, и бескрайней их любви. А та оказалась не то чтобы ограниченной какими-то лимитами, но скованной своей же природой и формой, что на горизонте событий вдруг начала закручиваться, изгибаться сферой, замыкая их внутри и отражая истину только для тех, кто снаружи. Тех сраных богов, что жрут попкорн и замирают в ожидании самого романтического шоу мира — с встречами, расставаниями, соблазнениями и любовью через силу. И бессмысленными терзаниями немолодого уже человека, который, несмотря на этот факт, продолжал наступать на те же грабли и потом тратил время на идиотский анализ событий.

Для чего это все? Завтра все равно не будет — ну, не для них, по крайней мере. Каждый шаг вел все в том же порочном направлении. Вчерашняя выясняловка и сегодняшняя ночь не принесла им ничего, кроме новых обид и сожалений. Они перестали друг друга понимать, перестали друг друга чувствовать. Тыкались, как оглушенные ежи, запертые в темном пространстве, и пугались, и кололи друг друга до крови. Абсурд.

Это стоило прекратить. Сандор надеялся, что утреннее его поведение отшибет у Пташки желание переть напролом, не размышляя о методах и средствах. Он не то чтобы проделал это все сознательно, но этот ее взгляд утром… Боги! Довольная, даже гордящаяся собой, будто подвиг совершила! И смотрела так, словно так и надо, и ждала продолжения банкета. От Пташки там и правда не осталось ничего. В его постели притаилось какое-то новое перерождение Серсеи: молодая красивая хищница, берущая то, что ей надо, и готовая точно также его выбросить, когда надоест. Насколько он помнил, Пташка слишком много думала о других: это была отличительная ее черта. Эта рыжая сучка думала только о себе — что есть другие, она и не знала. Даже не подозревала.

Зачем он оставил открытой дверь, он и сам не знал. Сандор исходно предполагал, что может выйти что-то подобное. После его заявлений она не могла не попытаться. И на каком-то уровне ему было любопытно, что же она сможет предъявить. Но ее аргументация не имела никакого отношения к делу: если это была не Пташка, то и обсуждать было нечего. А это была не она. Перед ним предстала столичная штучка, ничего не стесняющаяся, наглая и уверенная в том, что стоит только протянуть руку к желаемому — и оно станет твоим. И она взяла.

У него не было женщины с конца зимы, когда он, случайно оказавшись в Гавани, решил, что стоит воспользоваться случаем и забрел в один из тех кварталов, где конкуренция была жестче, чем на любой из оживленных улиц города. Были там и молодые — те, что подороже и что редко выходили на работу без сутенера. Перекочевав из загона аутсайдеров в стан добропорядочных граждан, он действовал согласно их логике: исподтишка, украдкой — во мглу в поиске удовольствий.

Впрочем, он не стеснялся. Шлюха — ну и что? Эта, что на улице, хоть не скрывает, кто она такая. Когда Сандор ехал с утра домой, то раздумывал: может, ему взять да и жениться на одной из этих ночных бабочек? Те хоть в постели проверены, да и на каком-то уровне будут ему благодарны. Может быть.

Потом эти мысли показались ему кретинскими — да так оно и было. Много он был благодарен Пташке за то, что та делала из него рыцаря и пыталась когда-то тянуть к какому-то там свету? Ни фига — его это только раздражало. Пес останется Псом, равно как и шлюха — шлюхой. А Пташка будет и дальше скакать по разным веткам в поисках приключений и развлечений.

Чем ближе к лету, тем больше он задумывался — а не бросить ли все это к хреням и не податься ли на восток. Там искали наемников — праведным патриотам страны было неохота участвовать в захватнической войне, а его все же в пансионе муштровали как солдата… Иногда ему казалось, что в условиях отрыва от осточертевшей рутины все будет проще, определеннее. Приказы — и никаких размышлений.