Она проснулась, не понимая, сколько времени прошло — в чернильной мгле, что скрыла из глаз любой намек на завершенность пространства. Окно слабо освещалось снаружи далеким светом фонаря, качающегося на ветру. По потолку прыгал бледный блик. Сансе стало жутко, но она все лежала в той же позе, как и заснула — на спине, вытянувшись, руки вдоль тела.

Внезапно она поняла, что именно ее разбудило — ей безумно хотелось в туалет. Ну да, вино, потом еще большая кружка чаю, что ей всучил Клиган. Лучше не зажигать свет и подождать, пока сонные глаза привыкнут к темноте. Тогда авось она доберется до ванной, не разбив себе лоб и не расколотив половину рамок на стенах. Санса, сжав зубы, потерпела еще пять минут, считая в обратную сторону, пока не дошла до нуля. Потом медленно, чтобы не сбивать с медитации бунтующий организм, сползла с кровати в сторону предполагаемой двери, тихо прошлепала вперед, держа руки перед собой, и через два шага наткнулась на металлическую ручку. То, что она и искала. Теперь в коридор, кажется, первая дверь направо. Санса скользнула рукой по нижней части картинок, висящих в ряд, потом нащупала край дверного проема. Ну, вот. Свет включался справа — это была ванная. Уф!

Справив свои дела — как только она выдержала, Иные знают — Санса тихо, как могла, спустила воду и глянула на себя в узкое зеркало, висящее над раковиной. Волосы сзади сбились в колтун, лицо бледное, под глазами мешки. Прелесть. Вот нафиг было пить? Удовольствие так себе — а последствия еще хуже. Но хоть голова после тяжелого сна прошла.

Она осмотрелась. За занавеской скрывалась душевая, над раковиной, на маленькой полке — зубная паста, одеколон, бритва. Одна щетка. Очки — боги, неужели он уже начал слепнуть? Сколько ему вообще лет? Санса села на крышку унитаза и принялась считать. Никак не больше тридцати трех — что-то рановато. Вероятно, наследственность. Или излишества. Вот и давление тоже скачет по этой же причине. Кому вообще нужна такая развалина? Ей — точно нет.

Однако, стоило привести себя в порядок. Она умылась, освежила рот обнаруженным в стенном шкафчике полосканием с мятой, потом залпом выпила стакан воды — благо, емкость была, занятая зубной щеткой Сандора, которую она выкинула на полку.

Что было делать с волосами, было неясно. Потом ее осенило: она помоется. А вытереться можно и простыней. До этого, впрочем не дошло, — в глубине второго стенного шкафа обнаружилась стопка чистых по виду полотенец. Взяв одно, Санса сбросила одежду и залезла под душ. Вылила на себя половину Сандорова шампуня, пахнущего — ах ты, цаца — яблоком и корицей. И кто ему выбирает косметику, Джейла?

Тщательно промыла спутанные лохмы, раздирая их пальцами. В глаза попало мыло, и Санса долго стояла, подставив лицо под струю горячей воды. Она почти потеряла счет времени. Когда обнаружилось, что поток стал менять температуру — видимо, она слила весь накопительный бак — Санса закрыла кран и вылезла наружу. Все вокруг запотело, как в бане, а на полу образовалась приличных размеров лужа — она не полностью убрала занавеску внутрь душевой подставки. Лужу она вытирать не стала — сама к утру высохнет. Отжала влажные волосы, протерла ладонью плачущее зеркало: оттуда на нее глянуло посвежевшее, с пылающими от горячей воды щеками лицо. Так-то лучше.

Завернувшись во влажное полотенце, Санса подхватила в кучку одежду и зашлепала обратно к себе. Дверь она оставила открытой — это была единственная открытая дверь в коридоре. Промахнуться было сложно.

3.

И все же, она умудрилась это сделать. Комната, в которой оказалась Санса, была больше. На окнах висели плотные шторы, а в одну из розеток в углу был воткнут маленький фонарик-ночник: из тех, что сами включаются, когда в помещении становится темно.

Это была спальня Сандора, и сам он, по своей старой привычке — она вспомнила только сейчас — спал на спине, подложив под голову руку. Она почти забыла, как он выглядит обнаженным. Картинки приходили к ней только когда она писала — и уходили, как только кисть или карандаш покидали ее пальцы.

Санса стояла в дверях и смотрела. Это, конечно, был не Уиллас. Тот исходно вообще вызвал у нее неприятие, граничащее с отвращением, и Санса поблагодарила Семерых, что в свое время не приняла предложение Зяблика. Уиллас был неплохо сложен, но он безобразно сутулился, даже спина казалась искривленной — за счет проблемы с ногой. У него были светло-каштановые волосы, почти песочные, а на груди рос странный прямой белесый пушок, что каждый раз вызывал у Сансы содрогания. И он брил себе подмышки. Это было настолько нелепо, что Санса просто не знала — плакать ей или смеяться, когда узрела весь процесс в ванной.

Когда она спросила Уилласа, сдерживая ехидные фразы, что лезли ей в голову, зачем он это делает, тот, даже вроде как обидевшись, пробормотал, что так гигиеничнее, и что мама приучила их всех четверых делать так с подросткового возраста. Санса не выдержала тогда и спросила, а где еще он себя подбривает, после чего Уиллас не сказал ей ни слова в течение часа и даже в кровати отполз от нее на максимально доступное расстояние, оставшись почти без одеяла. Только исключительно непристойные ухищрения ее по части секса заставили его сменить гнев на милость. Больше эта тема никогда не поднималась, но, наблюдая Уилласа с одноразовым станком, прилежно разглядывающего собственную подмышку в зеркало, Санса каждый раз уписывалась со смеху, прикусив язык.

Сандор такими проблемами явно не заморачивался, что, на взгляд Сансы, его совершенно не портило. С годами люди обычно грузнеют, а он, похоже, наоборот стал стройнее — что выходило из ее спутанных воспоминаний.

Возможно, это было как-то связано с тем, что он бросил пить — но теперь тело его, наполовину прикрытое одеялом, казалось более поджарым и мускулистым. Санса подумала, что, пожалуй, ей стоит уйти, и что таращиться вот так на спящего мужчину — который ее знать не хочет — напомнила она себе — глупо, да и вообще, он мог проснуться. И что она тогда скажет?

Тем не менее, она продолжала стоять и подпирать дверь. Одна ее половина тащила ее, как натянутая до предела резинка, привязанная к кровати в гостевой. Другая безнадежно рвалась вперед — под это небрежно свешивающееся на пол одеяло. В объятья этого спящего мужчины. Ее первого. Единственного, которого она реально хотела. Уиллас был потребностью ее интеллекта. Зяблик — птенцом, которым она заполняла нишу своего материнского инстинкта. Про Маргери и вспоминать не хотелось, хотя из трех имеющихся этот опыт был наиболее провокационным и заставил Сансу задуматься — а вообще, стоила ли игра свеч? Но когда она сейчас стояла тут, то понимала не умом, а всей своей сущностью — да, тысячу раз стоила.

Игра-то, может быть, и стоила, а вот унижаться перед ним она не могла. Он ясно дал ей понять, что все, что было в прошлом — перечеркнуто. Что она его больше не интересует. Сказал, что ни простить, ни забыть не может. И запер эту треклятую дверь — ей в лицо!

Постойте, дверь он запер — так как же она тогда вошла? Ходил в сортир или мыться и забыл? По привычке просто захлопнул дверь — он же один живет…

Нет, дверь была открыта. Значит, передумал? Что это — небрежность, пренебрежение к тому, что она тут, или же весьма недвусмысленный намек? Все это было так запутано, что Санса почти топнула ногой от злости.

Нафиг все эти сложности! Она взрослая женщина. Перед ней мужчина, которого она хочет. Хочет — значит возьмет. И потом посмотрим, что он там скажет насчет забыть. Если он сам не может забыть — она его заставит. Ей уже не шестнадцать, и опыта в альковных делах у нее прибавилось.