— Да хоть бы и так! Ну, все какая-то реакция. Так нет — прячетесь за стеной, подглядываете, как мыши из норы, потом делаете неправильные выводы и садитесь сами себя жалеть. Моя преподша как-то сказала, что мужчина не дуб, а плакучая ива — дай только повод. А он из без повода себя пожалеет — на всякий случай… И как она была права! Зяблик был болен — у него был диабет и еще сто разных болячек. Он в итоге и умер от них. Я просто его жалела.

— Ты всех жалела. Типичное бабье — найти что-нибудь отвратное и приголубить. Материнский, блин, инстинкт играет!

— Тебя я не жалела. Тебя я любила. Но тебе больше нравилось думать иначе. Да и любви, по сути, не было с твоей стороны. Это ты меня жалел, если на то пошло. Если нет — то как ты мог после всей это нервотрёпки, после разлук, смотреть на меня из-за угла и не пойти навстречу? Как, скажи ты мне? Я не понимаю.

— А я и сам не понимаю. Меня держал страх. Возможно, я боялся ответственности, которую повлек бы за собой мой шаг. И дело совсем не в слове, и даже не в Зяблике. Хотя нет. Зяблик все же сильно подгадил.

— Идиот! Какие же вы все кретины с этой вашей ревностью и с комплексами! И ведь ты не один такой — это вообще ваше, мужское. Из-за этого же самого я рассталась со своим последним парнем. Из-за тебя.

— Что?

— Да то, — Санса поставила кружку на плетеный журнальный столик и начала вытаскивать из тесного кармана брюк собственные сигареты и зажигалку. Прикурила, села на диван и продолжила, хмурясь и размышляя, стоило ли вообще об этом говорить:

— Я где-то год встречалась с братом Маргери Тирелл, Уилласом. Он был всем хорош: умница, интеллигент, симпатяга. Он к тому времени уже закончил университет и занимался какими-то своими историческими исследованиями на дому. Он хромой — в юности получил травму, упав с коня. Это нам ничем не мешало — а вот твой образ якобы в моей голове — да. Он ревновал меня к прошлому, как безумный.

— Угу. Так и повод был. Зачем ты устроила этот бред с выставкой?

— Затем, что это мое — мое искусство. Твой образ терзал меня — и я отображала то, что меня терзает. А Уиллас думал, что я занимаюсь сравнениями его и тебя и нарочно ему леплю твое лицо на каждой своей картине. А это было просто выше меня. В искусстве темы порой не выбирают, они сами ложатся на бумагу. Это как отражение в зеркале. В тот период я была полна тобой — и, соответственно, отображала это. Мне это было необходимо. А он устраивал мне гаденькие сцены ревности и требовал, чтобы я уничтожила свои работы. А после выставки — и подавно пошло вразнос. И я ушла, и не жалею. Я имела право на то, чтобы не отказываться от своего прошлого. И отстояла это — хоть бы и ценой выгодного брака.

— И стоило оно того?

— Оно всегда того стоит — если оно настоящее — помнишь? Где у тебя пепельница?

— На кухне. Я здесь редко сижу. Стряхивай в окно. Я отойду.

Они поменялись местами: Сандор сел в кресло в углу, а Санса, задрав колени, устроилась на подоконнике. Они обходили друг друга по широкой траектории — словно боялись оказаться рядом. Санса отметила про себя, что это странно, но происходило, похоже, совершенно бессознательно для обоих. Впрочем, может, Сандор делал это нарочно. Этого она не знала.

— Знаешь, смешно то, что из-за этой твоей выставки я тоже остался без партнера. Я должен был посмотреть — когда узнал. Сорвался, поехал, а когда вернулся — ее не было.

— Вполне заслуженно, полагаю. Ни там, ни тут. Ты, конечно, не предупредил свою партнёршу, да? Все исподтишка. Втайне приехал, втайне смотрел. А твое присутствие на выставке как раз и спровоцировало скандал с Уилласом. Он решил, что это я тебя пригласила.

— Ты знала, что я там был?

Санса от души рассмеялась.

— Боги, Сандор, я же не мешком пыльным по голове треснутая и не слепая! Тебя не заметить — это надо очень стараться. Впрочем, первой тебя заметила Арья.

— Вот же заноза в заднице, воистину! И как ты ее терпишь?

— Так же, как она меня. С трудом. Но у меня нет выбора — она же мне сестра!

— Если ты меня видела, то почему не подошла? Ты же ко всем там подходила…

Санса вскинула на него глаза.

— А то разве не очевидно? Не подошла, потому что это была твоя очередь. Ты ни разу не сделал шаг мне навстречу. Ни разу за всю нашу историю. А я все время ждала его. И даже тогда. Но ты его и там не сделал, как и до этого, у школы. Ты готов был проехать половину страны — и отступить в последний момент. От этого я не могла нас спасти. Тогда я решила для себя, что спасать я больше никого не буду — это слишком бьет по нервам и не окупается. Кто хочет спастись, будет работать над этим сам. Несмотря на предысторию, на шрамы, на ожоги и все прочее. Это в руках каждого из нас. Я сделала себя заново — после того, как потеряла все. Значит, и у других есть на это силы.

— Это не факт. С силами у каждого по-разному. Не надо всех судить по себе. У тебя всегда был стержень внутри — а у других может его и не быть. Ты рассуждаешь, как девчонка с приступами максимализма.

— Когда ты попадаешь в жерло вулкана, стержень, поверь мне, уже не важен. А дальше — вперед, ваяй себя, как хочешь. Если хочешь, конечно.

— И ты наваяла? Стальная ястребица с алмазным клювом?

— Где-то так. Вышло не так плохо, я считаю.

— По твоей манере вождения я бы этого не сказал. Вон и тебя приходится спасать, к вопросу о — хочешь ты или не хочешь.

— Включил рыцаря, которым ты не являешься, по собственному же твоему признанию? Ага. Ну-ну. Спасать, когда другой упирается — удовольствие так себе…

— Очень смешно. Каждому свое, Пташка. Спасать — одно удовольствие, а не спасать — другое.

Санса выбросила сигарету в окно и, не отрывая взгляда, смотрела, как оранжевый огонек медленно умирает на уже высохшей после вчерашнего дождя почве.

— Оба они так себе, — она взглянула на Клигана — его почти уже не было видно в наползающем сумраке ночи. Просто силуэт в кресле — незнакомец. Лишь лицо периодически подсвечивалось слабым светом от сигареты, когда он затягивался. Куда же он стряхивает пепел — на пол, что ли?

— Каждый выбирает для себя. В меру испорченности. А что касается ревности — ну, это тоже, по-моему, индивидуально. Ты, между прочим, тоже не стала за меня бороться, когда получила мое треклятое письмо.

Санса аж подскочила на месте. Предполагалось, что она должна была еще и бороться? Да он просто издевается!

— Ты что, совсем? Ты написал мне, что сам — сам решил меня бросить. Что уже сделал выбор в пользу другой. Что же я должна была делать — ползти на брюхе, умолять взять меня обратно? Это же не было мое предположение, основанное на моих фобиях — это был факт, о котором ты сам меня известил. Я стояла перед тобой безо всякого щита, без всего — какая есть, а ты со всей дури вдарил мне по лицу! И ждал, что я буду тебе после этого целовать руки? Пытаться тебя спасать? Это что-то феерическое!