— Ну, в чем-то и так. Но и раньше, бывало, я не промахивался. Помнишь? — Он глянул на нее искоса — так, словно этот ответ для него много значил.

— С трудом.

— Ну-ну.

Он прибавил шагу, и Санса стала отставать. Это напомнило ей, как когда-то — очень давно — чужой телохранитель провожал маленькую босоножку до ее жилища. Он всегда шел впереди, не думая о том, что она отстает. Она всегда боялась ему сказать, что взятый темп для нее слишком быстрый. Глупая Пташка. Хорошо, что она умерла.

Санса сделала последнюю затяжку, бросила сигарету во тьму. Та прочертила маленький огненный полукруг и упала где-то в районе обочины. Нехорошо, конечно, но вдоль дороги Санса урн не наблюдала. Она вздохнула и пошла быстрее. Больше она не будет тащиться охвостьем. Через минуту она перегнала своего спутника и первой встречала клубящийся над дорогой туман. Это ее путь — никому не дано заглядывать за поворот раньше нее.

До усадьбы они дошли в тягостном молчании. У калитки Клиган на минуту замер, потом тряхнул головой и, резко дернув за ручку, вошел внутрь. Санса, помедлив, последовала за ним. Надо было взять треклятый рюкзак прямо у ворот. Он стоял и с критическим видом изучал ее Импалу, искрящуюся каплями при свете фонаря с крыльца.

— Твоя тачка? Я думал, артисты ездят на выпендрежных машинках. Кабриолеты какие-нибудь. Или ретро.

— Артисты вообще ездят на белых конях. А я — на Шевви.

— Логично. Ты же у нас не артист — ты художник. Держи свой баул. Мне пора.

Он снял с себя рюкзак и повесил ей его на плечи. Санса вздрогнула, и Клиган это заметил. Вот пекло!

— Извини. Я не хотел тебя трогать. Вот ни разу. Но если ты потащишь это свое спортивное чудо за ручку, боюсь, она просто оторвётся. Увидимся!

Он развернулся и, не оборачиваясь, вышел на дорогу, притворив за собой калитку. Санса, сгибаясь под неподъемной тяжестью, нашла в кармане ключ, отперла дверь и зашла внутрь. Дошла до кухни, аккуратно присев, поставила рюкзак на стул. Разобрала продукты. Вино надо будет отнести наверх и сунуть в сумку. Или убрать сразу в багажник. Она села возле хромированного холодильника прямо на холодный, выложенный плиткой пол и зарыдала. В первый раз за четыре года. Санса уже даже не помнила, как это делается — но организм отрабатывал привычки из прошлой жизни. Коленки джинсов промокли насквозь. Это всего лишь слезы — отчего же ей так больно? Напоминало те ощущения, что испытываешь, когда после двух часов катания на коньках или на лыжах приходишь в тепло и снимаешь примерзшие к ногам ботинки. Тепло, больно и щекотно — и слишком быстро нагревающаяся плоть словно готова лопнуть в любой момент. Ткань души, в данном случае. Она просидела в полутьме почти час. Потом взяла свое новое белье и потащилась, как на плаху, наверх.

========== V ==========

Я излечился нынче, детка

Я не зомби.

Я воин и стреляю метко.

В венах — тромбы

Неистовых нырков в запой

Тобой и боем

Но ночью кровь в часы отбоя

В плоть — прибоем.

И вновь в стотысячный на круг

Как тренировка.

Ты не подруга и не друг.

Ты — гравировка.

На камне, над истлевшей тканью

Рвенья к свету.

Где стылой бесполезной ранью

Жег обеты.

Но ты мелькнёшь как искушенье,

Хрен ли, детка?

Тебе неймется, не сидится в

В ребер клетке?

И я не помню где я начался,

Где выжил.

И все надеюсь на «иначе»

Вновь — и выше.

Сандор I

1.

Сандор вышел из калитки ненавистной усадьбы, остановился на минуту, пока не услышал, как хлопнула дверь. Свет на крыльце погас. Он прислонился к воротам и закурил. Это была уже двенадцатая за сегодняшний день сигарета, а он пытался сократить свое потребление до половины пачки в сутки. Да, как она сказала — действует на нервы. Не надо было ее провожать. Или не надо было от нее уходить… Неведомый знает, что он несет!

Сандор отшатнулся от забора и рванул вперед, изредка сплевывая и ругая самого себя. Только появилась — и вот тебе, опять! Надо давить все эти пережитки сантиментов на корню. Пока они не начали давать всходы и опутывать его по рукам и ногам. Хватит с него. Уже не единожды — а дважды. И с каждым разом все хуже.

Проклятущая девчонка! И на кой хрен она приперлась? Не иначе как повыпендриваться: смотрите, какая я удачливая, знаменитая художница, взрослая, красивая и самостоятельная. Что она там сказала — пистолет носит в кармане? А сама озирается, как олененок, от каждого шороха в кустах. Таким в руки только оружие и давать — тебя же и подстрелят, и спасибо не скажут…

Сандор миновал то место, на котором они когда-то вынырнули на дорогу из леса почти пять лет назад. Тогда она буквально висела на нем. Теперь вот от каждого его прикосновения шарахается, как от чумы. Можно подумать, он хотел ее трогать! Этот ее рюкзак даже для него был тяжеловат. Как она думала тащить этот баул сама? Дура и есть дура. Он было хотел предложить ей донести его до дома, но вовремя остановился. Еще подумает, что он ищет предлог, чтобы остаться. Ишь как дернулась, когда он задел рукой ее плечо. А ведь это вышло случайно! Сандор вовсе не хотел трогать эту незнакомую барышню, в которой не осталось ничего от той прежней трогательной девочки, которая когда-то любила его. Ага, так сильно любила, что чуть не убила.

После той майской ночи Сандор обещания своего не сдержал и в первую же ночь напился в говно. Устроил скандал возле Аэродрома, набил морду приезжему хлыщу с девицей, докопавшись до какой-то ерунды. Трахнул самую страшную из шлюх, что нашел на задворках ангара. Лишь бы забыть. Стереть из памяти предыдущую ночь и его собственную слабость, весь этот бред, что он, размякнув после долгой разлуки, нашептывал Пташке и что теперь хором орал в его пьяной голове. Он ей это говорил — а она уже знала, как это кончится и продумывала его экзекуцию — принимая поцелуи и отвечая на ласки. Бабы все омерзительны. Ну, может, кроме шлюх. Те хоть честны. Это он сообщил всей братии ночных бабочек Аэродрома, чем вызвал их неудержимый смех и обещание в следующий раз сделать ему скидку за теплые слова. Утром следующего дня он, еще пьяный и понурый, явился в винную лавку, полагая, что его отношения с хозяином сего заведения уже закончились.

Винодел встретил его спокойно, словно ожидал чего-то подобного. Похмелиться он ему не дал, спать тоже, но за порог, впрочем, не выставил. Лишь не стал поднимать жалюзи на входной двери, а уселся с проштрафившимся работником в задней комнате, сложив руки с видом старой черепахи, и бесцеремонными вопросами выудил у борющегося с тошнотой Клигана всю историю его возвращения в Гавань — слово за словом, подробность за подробностью — и предысторию тоже. Когда рассказ, наконец, был закончен, дед кивнул измаявшемуся Сандору на одну из дверей — за ней оказался тесный, но чистенький туалет. Через десять минут, когда бледный, но слегка протрезвевший Клиган вернулся в комнату, его ждал стакан с жидкостью, в которой Сандор с омерзением узнал молоко. Он вопросительно взглянул на винодела. Тот и бровью не повел.

— Компенсация.