Она проснулась рано — слишком рано и теперь не знала, чем себя занять. Написала длинный мейл Бриенне, не менее длинный Брану и теперь уныло размышляла, что же все-таки ей делать с Зябликом. Выходить за него замуж Сансе совершенно не хотелось — это было бы, как минимум, нечестно. С другой стороны — это было чем-то вроде сделки. Если у нее хватило мозгов и усидчивости полгода рыдать по человеку, которому, похоже, не было до нее никакого дела — по крайней мере, не в такой степени, в какой его заботило какое-то кретинское «мужское» обещание — то она вполне справилась бы с ролью дружелюбной и ласковой супруги для Зяблика. Вот только нужно ли ей это было — Санса не знала.

Помучавшись еще с полчаса на открытом балконе, где она устроилась в кресле, завернувшись в плед — утренний воздух был все же очень прохладным и свежим — Санса решила, что ответит Зяблику уклончиво и попросит его повременить с окончательным вердиктом до получения письма из колледжа. В конце концов, сделка есть сделка — надо было играть в открытую. Не притворяться же ей, что она в него страстно влюбилась! Она собиралась позвонить Аррену завтра, до отлета на север — сегодня день был отведен под другое.

В размышлениях и прогулках с балкона в комнату и обратно прошло раннее утро — дневное светило поднялось и уползло наверх, вода снова приняла лазурный насыщенный оттенок, а Санса успела за это время одновременно проголодаться и безумно захотеть спать. Но дремать на балконе в лучах с каждой минутой греющего все сильнее солнца уже не было времени. Джон позвонил ей по внутреннему телефону и предложил вместе позавтракать. Санса сонно согласилась, не спеша оделась во вчерашнее — другого у нее не было — и спустилась вниз, в большой кафетерий, где сидело уже некоторое количество народа и Джон, занявший стратегическую позицию перед телевизором и с прилежным видом слушающий сводку новостей.

— Доброе утро! — сегодня Санса решила быть с кузеном помягче, особенно после того, как четко и профессионально отыграл он свою роль вчера — она невольно им залюбовалась.

Джон поздоровался с ней и, все так же не отрываясь от собственного бутерброда, кофе и новостей, кивнул на богатый, заставленный разнообразной снедью, сервировочный стол у стены.

Санса направилась туда, размышляя о том, что без ее присутствия вообще можно было обойтись. Уже довольно давно, в предгорье, Санса подписала бумагу, назначающую Джона ее законным представителем, и теперь он везде действовал от ее лица и неплохо справлялся. По сути, ее поездка сюда была блажью.

А кому какая, в сущности, разница, куда она едет? Деньги на билет она брала со своей карты, привязанной к бывшему счету матери. Время тоже принадлежит ей. Теперь она может провести хоть все лето на побережье — в своей новой собственности. Если захочет, конечно.

Не то, чтобы Сансе этого сильно хотелось — но она не могла не отдать себе отчет, что ее снедает любопытство, пробивающееся сквозь клубящийся страх. Как там будет? Горько? Пусто? Щемяще? Она вышла из этого дома, сгибающаяся под ношей разрушенной жизни, цепляясь за чужую силу. Силу, которую считала почти своей принадлежностью. Теперь она возвращается на своих ногах — формально победительницей, с опустошенной, выжженной как пустыня, душой. И у нее никого нет — кроме нее самой.

Позавтракав, они с Джоном разбежались по комнатам — договорившись собраться и встретится возле автомобиля, через двадцать минут. Санса запихала в рюкзак не желающую туда лезть урну, взяла куртку, еще кое-что из мелочей, от которых давно пришла пора избавиться, и спустилась на лифте прямо в гараж. Джон уже сидел в машине и ждал ее. Санса аккуратно — не хотелось бы в самом деле разбить глупую урну и засыпать пеплом любимый рюкзак — положила свои вещи на заднее сиденье.

Они выехали из здания гостиницы в начале одиннадцатого. Заехали заправиться по пути. Без четверти одиннадцать Джон свернул на знакомую дорогу, спускающуюся к морю. Сансу передернуло. Все казалось как-то меньше, более заброшенным, менее ухоженным. Это было нормально, ведь сезон еще не начался: нужно было убрать с берега мусор, выброшенный весенними бурями, подстричь деревья, выровнять дорожки — и в этом духе.

Они проехали мимо гостиницы — Санса заметила, что горшки с бархатцами заменили на маленькие кадки с фигурно закрученным каким-то хитроумным способом в спираль можжевельником. На парковке стояло всего несколько машин — и тут запустение. Слева мелькнул волнорез, на котором она когда-то заснула. И сейчас по нему тоже разгуливали чайки, подбирая остатки выброшенных штормом ракушек. За волнорезом искрилось и играло мелкими волнами сияющее, какое-то словно свежеумытое море — единственное во всей этой декорации казавшееся настоящим, реальным. Санса дала себе слово, что непременно прогуляется вдоль берега — в одиночестве. Даст себе полчаса на релакс и на раздумье. Джон найдет, чем себя занять.

Она открыла окно — сейчас дорога не пылила: было слишком влажно. Шелковицы там и тут были покрыты мелкими белыми соцветиями, похожими на пушистые снежные метелки. Дикие яблони все еще были усыпаны бело-розовым флером, хотя под деревьями голая еще земля была покрыта их лепестками — так обычно бывает после дождя. Пахло влажной почвой и чем-то сладковатым: возможно, так пахнут цветы шелковиц? С моря доносились горьковатые ноты соли и дальних костров — где-то, возможно, жгли собранный во время весенней уборки плавник.

Меж тем, они доехали до усадьбы. Джон не стал заводить машину внутрь, аккуратно припарковавшись возле забора. Санса с беспокойством глянула на месиво песка и земли под колесами форда: как бы не завязнуть потом. Но дождь, вроде, не собирался: небо было чистое, без единого облачка. Они вышли из машины и направились к калитке. Сансу опять захлестнуло чувство потерянности и дежавю: было, не было, не с теми, не тогда… Она встряхнула отросшими волосами, словно это могло ей помочь освободиться от мятежных мыслей, и первой взялась за витую ручку калитки.

На участке тут же стало ясно, что за сладкий запах висел вдоль всего берега — цвела акация.

Кривенькие деревья, растущие изнутри вдоль забора, все были усыпаны тяжелыми темно-розовыми гроздьями пахучих цветов. Джон чихнул. Санса с тревогой покосилась на него: неужели аллергия?

— Ты в порядке?

— Да нормально. Просто очень уж тут душисто…

— Это точно. Я и забыла, что тут растут акации. И никогда не видела, как они цветут.

— Ну если растут, стало быть, и цветут. — Джон шмыгнул носом и полез в карман за платком — Я знаю, они медоносы. На банке с медом как-то прочел…

Его кузина в ответ на это улыбнулась:

— Значит, не буду их рубить. Надо приносить пользу природе.

Санса подошла к одной из акаций — той самой, возле которой когда-то плакала из-за свадьбы с Джоффри. Пахло и впрямь на грани невыносимости, аж челюсти сводило. Вокруг розовых цветов роились пчелы, какие-то мушки и даже пара бабочек. Санса полюбовалась на эту иллюстрацию пробудившейся жизни и поспешила к дому. Джон мрачно сморкался на веранде — похоже, привычная сенная лихорадка все же брала свое. Дверь он уже отпер и оставил открытой — видимо, чтобы проветрить отсыревшие за зиму комнаты.

Санса стуча каблуками, зашла в холл. Всю мебель и ковры оттуда убрали, и звуки в пустом пространстве разносились особенно гулко. Она прошлась по нижнему этажу — из обстановки осталась только кухня и мебель на застекленной веранде. Джон прошел узким коридорчиком в гараж — проверить автоматические ворота. Санса, меж тем, поднялась наверх. Следовать за Джоном ей не хотелось — в коридорчике была комната, что навевала слишком уж яркие воспоминания.