Доктор потянулся к записям, удовлетворенно их проглядел и кивнул.
— А раз с вами все в порядке, молодой человек, разрешаю вам пообщаться с вашей подругой, что пришла вас навестить.
— Я не желаю ни с кем общаться. А с ней в особенности. Никакая она мне не подруга. Ей до меня дела нет.
— Помилосердствуйте, Робин, девочка пришла к вам пешком- да по холодному ветру, одна. Не думаю, что человек, которому нет до кого-то дела, потащился бы в такую погоду только для того, чтобы продемонстрировать свое безразличие!
Робин поднял голову. На бледных щеках внезапно заиграл лихорадочный румянец — двумя симметричными пятнами на скулах, словно кистью провели.
— Это правда? Ты пришла пешком? Ко мне?
— Робин, мы же договаривались — помнишь? (Санса не рискнула назвать его Зябликом — по крайней мере не сразу) Если ты заболеешь, я приду тебя навестить…
— Но ведь это было еще до — до того, как ты ушла. Я думал, все наши договорённости сгорели.
— Робин, я же не из -за тебя ушла!
— А из-за кого? Из-за Грейджоя? Ненавижу его. Ты знаешь, я его побил! Так стукнул, что у него кровь носом пошла. Когда узнал, что он до тебя докапывался — не смог удержаться…
— Робин, я тобой горжусь, — Санса прошла вперед и уселась на краешек кровати, в изножье, — Можно я сяду, а то устала?
Аррен кивнул с довольным видом. Потом важно сказал:
— Тебе не стоило тащиться по холоду. Ты бы позвонила — я бы послал за тобой лимузин.
Доктор мягко подал реплику из угла:
— Робин, ты помнишь, что лимузин занят — твои дяди уехали по делам до ужина.
— Ах, ну да. Ну вы бы съездили, подумаешь! Санса одной и у вас бы места хватило. В этой вашей маленькой машинке.
— Да, конечно. Подвезти такую милую девушку как Санса было бы честью. Да только помните — я не могу от вас отлучаться!
— Боги, как вы мне надоели со своими приказаниями и глупостями! Я же не ребенок в самом деле. И со мной все хорошо. Это тогда было плохо. И то — после того как я отлупил Грейджоя, мне было уже все равно. Я и Ранде вчера то же сказал, — если оно того стоит — но пусть их, эти болезни. Болен я всегда. А могу отплатить по заслугам таким гадам очень редко. Вы должны радоваться — а вы только все нудите. Санса вот мной гордится. Она умнее вас всех вместе взятых. И пользы от нее больше, чем от всех ваших снадобий. И вообще, доктор, вы не могли бы нас оставить?
— Нет, не могу. Вы же знаете, мастер Робин.
— Тогда хоть в разговор не лезьте. Слушайте ваши глупые песенки, раз притащили этот ваш гаджет. И отстаньте от нас.
— Хорошо, как скажете.
Доктор с кривой усмешкой вставил в уши наушники и начал сосредоточенно — даже слишком, чтобы это казалось естественным — тыкать пальцами в экран плеера.
Робин недовольно посмотрел на него и покрутил головой.
— Вот так всегда. Он них не избавишься. Даже сплю я в компании — на ночь приходит сиделка. Словно я болен!
— Но ты же и болен, Робин!
— Ничего такого. Диабет — это почти не болезнь. Просто я другой. И организм мой работает в другом ритме.
— А как же приступы?
— Ах, это? Да ну их. Я забыл поесть. Кухарка положила мне банан — а я его ненавижу. И вообще все время гадости ем. Хочется хлеба — дают гренки с сыром. Хочется блинов — несут кашу. Бред какой-то. И никто меня не слушается. А ты умеешь готовить?
— Нет, вообще не умею.
— Жаль. Могли бы иногда завтракать вместе. Я бы к тебе приезжал с утра, и ты бы готовила для меня чего-нибудь вкусное.
— Если я начну кормить тебя завтраком, Робин — ты точно заболеешь.
Зяблик помолчал и потом недовольно и капризно выпятил нижнюю губу:
— А когда же мы будем видеться теперь? Ты меня бросила одного, в этой мерзкой школе. Ранда ходит через два дня на третий. Там скверно, одни грейджои и всякие дуры-блондинки, что вечно списывают у меня математику.
— Это потому что ты умный. Все это знают.
— Это они на математике знают, а на переменках дразнятся. Там всегда двойные стандарты, в этой школе. Я хочу тоже на домашнее обучение — как ты. Тогда бы мы могли вместе заниматься!
— Послушай, Зяблик — это отличная идея! Можно я буду к тебе приходить заниматься математикой? Я как те блондинки — ничего в ней не смыслю. А к экзаменам надо готовиться все равно…
Робин просиял:
— Ага, согласен. Приходи. По средам, как сегодня, после занятий? В среду дяди всегда куда-то таскаются. Я тебе все объясню про математику — она на самом деле простая, -только мелодию уловить надо.
— Договорились!
Санса протянула Зяблику свою теплую ладонь. Тот помедлил, потом пожал ее своей — холодной и слегка влажной. Потом опять побагровел и сказал, глядя в окно:
— Послушай, я буду с тобой заниматься- если ты сделаешь, что обещала.
— А что? — Санса, убей боги, не могла вспомнить, о чем идет речь.
— Подстриги меня. Эти лохмы меня замучили. Их приходится чесать по сто раз на дню. И я не хочу выглядеть девчонкой.
Санса про себя вздохнула. После его жеста в школе — ей казалось, что она обязана ему чем-то отплатить.
— Ну хорошо. Давай. Но только подровняю и все. Я не умею стричь. У тебя есть ножницы и расческа?
— Ага. Там, в столе. Я уже сам было собрался это сделать и выпросил у горничной ее швейные ножницы, самые острые.
Санса бросила взгляд на недоумевающего доктора и достала из маленького столика тяжелые ножницы с острыми кончиками и белый гребень. Зяблик с довольным видом сполз с подушек и сел посреди своего царского ложа, повернувшись спиной к Сансе, откинул действительно длинные, как у фарфоровой куклы каштановые локоны за плечи. Резать их было жалко. Санса потрогала завивающуюся спиралью шелковистую прядь. Робин вздрогнул. Тогда она решительно подобрала гребнем его волосы — чуть ниже затылка — и раскрыв ножницы принялась за работу.
Остриженные кудри сыпались на белоснежную гладь пододеяльника. Санса чувствовала на себе взгляд доктора, но глаз не поднимала, прищурившись для пущей концентрации, глядя на новую линию волос Зяблика. Обкорнанные пряди уже сразу начали завиваться на концах. Все что она могла сделать для этого хрупкого мальчишки — это жалеть его, но так, чтобы он об этом не догадался. Жалость — убивает. Особенно, если с другой стороны речь идет о каких-то нежных чувствах. Большего она дать ему была не в состоянии. Вот разве что подстричь волосы…