Доктор аккуратно снял пальто, вытащив из кармана предмет, за которым ходил в машину — это оказался небольшой плеер с наушниками (Санса позабавилась на этот счет, подумав, что, по видимому, и у доктора тоже порядочно сдают нервы от странных разговоров Зяблика, если уж он решил заткнуть себе уши музыкой) и, сунув себе его в карман вельветовых брюк — одет он был весьма по домашнему и демократично — джинсы и толстый свитер (никаких тебе белых халатов и костюмов) — прошел по широченной лестнице на второй этаж.

Санса осталась одна в холле. От нечего делать она, расстегнув куртку — внизу было не очень-то жарко, так что раздеваться она не спешила — прошлась туда-сюда вдоль стен, рассматривая портреты. Некоторые были явно стилизованы — особенно те, что подлежали, судя по костюмам к прошлому веку, другие напротив резали глаз пугающим реализмом без прикрас.

Таким был и групповой портрет Зяблика и его родителей. Тут он был отображён еще совсем маленьким мальчиком — стоящим впереди пожилого благообразного мужчины в благородных сединах и полноватой, неприятного вида женщины с поджатыми губами. Та явно была моложе мужа, что, впрочем, нисколько не спасало положение — бесформенная фигура и, в особенности, выражение лица, полное какой-то нетерпимости, граничащей с фанатизмом, старили ее на десяток лет и даже рядом с немолодым мужем она казалась безумной старухой.

Санса подошла поближе, чтобы повнимательнее разглядеть лица. Зяблик не очень-то был похож на своих родителей. От матери вообще не было ничего, кроме близко и глубоко посаженных глаз. А отец был на этом потрете слишком уж в возрасте, чтобы можно было сравнивать его с маленьким ребенком, стоящим рядом с ним — или с худосочным юношей, которого Санса пришла повидать. Наверху послышались шаги — доктор явно спускался вниз, стуча подошвами по мрамору лестницы. Санса подумала, что эта лестница должно быть очень скользкая, и озабоченно взглянула на собственные сапоги — те были все в снегу и уже оставили на светлом мраморе пола грязные лужицы. Вытереть ноги было совершенно не обо что. Видимо, в доме Арренов не слишком то часто бывали посетители.

Доктор сбежал по лестнице. На счастье Сансы, у него хватало смекалки и здравого смысла — в руках он держал снежно-белые гостевые тапочки. Присев на краешек одного из бархатных кресел, Санса занялась молнией на сапогах. Доктор, хмыкнув, покосился на лужицы талой воды. Сам он как-то умудрился остаться в ботинках — но при этом те были совершенно сухими. Санса проследила его взгляд и виновато пожала плечами.

— Да не беспокойтесь вы так! — воскликнул доктор, — Тут горничная вытирает каждый час. Теперь у нее хотя бы будет реальный повод. Переобувайтесь — наверху очень тепло, — там так топят, что можно растаять. Да еще и камин в комнате Робина — он сегодня с утра потребовал разжечь его. Да и куртку снимайте, — давайте мне, я повешу.

— А кто тут еще живет, в этом доме? — с опаской спросила Санса, скидывая куртку — та блокировала движения и мешала ей расстёгивать обувь — и невольно вздрагивая от стылой сырости холла.

— Две горничные и кухарка. До последнего года у Робина была еще и гувернантка, но он потребовал от нее избавиться — дескать, большой и надоела. Бедная тетка десять лет жизни на него убила — и никакой благодарности, кроме неожиданного указания на дверь и щедрых премиальных от дядьев Аррена. Все же Робин порой удивительно жесток. Будьте с ним настороже мисс Санса, да и мне придется присутствовать при беседе, уж извините. Если я увижу признаки чрезмерного волнения — нам придётся перекатить этот эксперимент. Договорились?

— Ага. А что он делает сейчас?

— Полагаю, читает очередную энциклопедию. Робин очень любит такого рода литературу. Выискивает всякие формулировки и описания понятий и потом шерстит этот предмет до абсурдной глубины — от фолиантов прошлого века до часов поисков в сети. С тура он взялся читать про средневековый театр — и сейчас уже весь обложен пьесами, картинками и биографиями артистов, что натаскали ему горничные. У Арренов замечательная библиотека — ее собирали годами — из поколения в поколение.

— А сколько лет этому дому, вы не знаете?

— Полагаю, около двухсот. Робин мне поведал, что он был построен тогда, когда этот город еще не существовал. Что это было ленное владение его родственников — от дальней части Кленовой улицы до западных предместье была только территория парка. И на многие миле вокруг — половина долины — тоже принадлежала им.

— А куда все делось?

— Было продано — муниципалитету города по большей части. Нет, землей вне городской зоны этот клан по-прежнему владеет. Робин — богатый наследник…

Санса наконец справилась с застежкой сапог и, запихав одеревеневшие ноги в слишком большие тапочки, поставила обувь аккуратно к стене, обитой такими же дубовыми панелями, что оправляли стеклянные двери входа.

— Ну пойдемте., — сказал доктор, проходя вперед. Санса покорно пошла за ним вслед. Они миновали два пролета лестницы и вышли на застеленную толстым цветочным ковром площадку второго этажа. Робин, похоже, жил как раз в той полукруглой башенке, что нависала над газоном справа. Доктор повел Сансу к раздвижной деревянной двери и негромко сказал:

— Я не хочу подслушивать ваши разговоры. Поэтому сделаем так: я останусь в комнате, но в уши вставлю это, — он достал из кармана свой плеер с бусинами мелких наушников., — Так мы соблюдем указания, и никому не будет обидно. В любом случае, Робина я знаю так хорошо, что признаки чрезмерного волнения я у него на лице обнаружу и без звука…

Санса благодарно кивнула. Разговор с Зябликом и так предстоял тяжелый — а присутствие досужего свидетеля делало его еще труднее.

2.

Они зашли в комнату. Свет тут был приглушен — окна занавешены белым атласом тяжелых штор. Зяблик лежал на гигантской кровати, в действительности обложенный кучей книг. В ногах кровати, в небольшом зазоре камина, уютно потрескивало пламя. По-видимому, дрова были сосновые или еловые — пахло смолой и можжевельником.

Робин поднял взгляд — он было бледен, темные глаза запали, под ними были страшные черно- синие круги. Санса содрогнулась. На белом как бумага лице мальчишки резко выделялись красные, словно искусанные губы — небрежным мазком кармина. Санса обратила внимание на литографию у него в руках — персонаж комедии дель арте, унылый клоун в белом, с длинными до пят рукавами. Ей показалось это символичным. Робин был в белом, как персонаж, которого он изучал — стилизованная рубашка под старину, с пышными рукавами только подчеркивала его бледность и пугающие тени под глазами. Он словно готовился к выходу на сцену — в акте, где ему предстояло изобразить мертвеца.

Юноша долго, не моргая, смотрел на свою бывшую одноклассницу, не говоря не слова. Потом опять опустил голову и уставился на картинку в руке. Доктор сел в велюровое кремовое кресло в углу, беспокойно вертя в руках плеер. Санса не решилась сесть и так и стояла в дверях, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Гнетущее молчание начинало затягиваться. Его нарушил доктор, нарочито откашлявшись и бодрым голосом задав несколько дежурных вопросов по поводу измерения сахара получасовой давности. Робин, не поднимая глаз, бесцветно прошелестел, что с ним все в порядке и что все показатели он записал — указав рукой на толстенькую тетрадку на тумбочке.