Шасси громыхнуло по мерзлой почве — здесь снег не шел, но, похоже, собирался: небо затягивали темно-серые низкие тучи. С барьеров огораживающих посадочную полосу вспорхнула стая воронья. Неподалеку стоял мужик в оранжевом жилете и оголтело, словно ветряная мельница, махал кому-то невидимому рукой в горнолыжной синей перчатке. Изо рта у него торчала папироса. Так встречал ее город, которому суждено было стать второй ее родиной. Санса отвернулась от окна и закрыла глаза. Торопиться ей было некуда. Лучше было подготовиться к спектаклю — повторить роль, промотать в голове жесты и мимику — загнать подальше остатки себя, распихивая по карманам памяти кровоточащие лохмотья души — полежат там, засохнут превратившись в обломки сухих коричневых хрупких терпко пахнущих листьев — последним даром уходящей осени. Все прошло — пройдет и это.
Она неспешно прошла пустующие будки паспортного контроля, скользнула мимо толпы, взявшей в отцепление бегущую ленту выдачи багажа. У нее нет багажа. Все что надо — с собой. На выходе из самолета ей с почтением и скорбным выражением лица выдали ее бесценный груз — урну с прахом псевдомужа. Теперь она тащила два мешка: оба — не нужное ей прошлое. И рюкзак на плече. Там внутри жег плоть ее дневник — его надо было спрятать подальше, зарыть в саду, выбросить в реку. Но Санса уже наверняка знала, что ничего такого она не сделает — не сможет. Просто отложит — до той поры, пока все не успокоится, пока рана не затянется — да что там рана — пока она не обрастет новой кожей. Можно отдать на хранение Арье. Или лучше Брану — тот умеет хранить тайны. Чтобы в тиши ночи ей не пришло искушение его сжечь — а потом маяться этим всю оставшуюся жизнь. Или хуже того — искушение в него заглянуть. Тогда она просто исчезнет: под одеждой ничего не было — только видимость тела — той вылепленной из зимнего воздуха и жалости к родной формой, что за время короткого перелета Санса смогла наскоро наваять, отдергивая прилипающие пальцы и дуя на горячий воск. Она была почти готова — остался последний штрих — маску на несуществующее лицо. Она спокойна, она утомлена, почтительна и радушна. Что там еще? Два три штриха «страдашек» — чтобы не догадались. Чуть нахмуренные брови — она сосредоточена на грядущем. Опустившиеся уголки губ — нельзя же приезжать после всего что было, беспечной. Покрасневшие от слез глаза — конечно она плакала, по привычке. И вот — вуаля! — образ готов — можно открывать занавес.
Санса вышла из терминала и тут же уперлась взглядом в Джона, что стоял с растерянным видом. Он повернулся к дяде, что пристально изучал что-то непостижимое человеческому уму в преломлении света на зеркальном потолке. Возле этих двух возился еще и третий — Рикон, что возил по натертому до блеска полу какое-то уродское приспособление: не то механического паука-мутанта, не то машинку о восьми колесах.
Санса прикусила губу. С Риконом будет сложнее всего: дети всегда чувствуют фальшь. Впрочем, его Санса на самом деле рада была видеть. Всех остальных она боялась — неотвратимой угрозой хрупкому балансирующему на грани фола равновесию. Начни кто-нибудь из них тянуться к ней с расспросами, советами, вызывать на откровенность — и все, что было прежде ей, рухнет в бездонную пропасть, из которой уже не выбраться. Арья была близка к пониманию того, какой размер бедствия ее захватил — но Арья не станет лезть в душу — у нее нет такой привычки. А вот Джон… Вечно эти укоризненные взгляды. Как у папы. Этому Сансе было нечего противопоставить. Только прятаться сильнее, надежнее — и сооружать более стойкие и непроницаемые маски. И еще была тетя. Ее Санса опасалась больше всего. Та всегда все понимала без слов. Но может, это и хорошо? Поймет — и спрашивать не придется… Лишь бы с окружающими не делилась…
Первым ее заметил Рикон — он бросил свое чудище и метнулся рыжим комком, уткнувшись носом ей в живот. Санса бросила мешки на землю и подняла тяжелое, уже не младенческое тельце на руки, прижалась холодной щекой к его раскрасневшемуся лицу. Как он вырос! Последний раз они виделись почти год назад — когда Санса с матерью ездила навестить родственников и посмотреть, как устроились дети. Рикон стал больше похож на Робба — и на нее саму. Цвет волос посветлее чем ее исходный — а вот брови и ресницы точно такие же — рыжие, отливающие в зависимости от освещения то белым, то густо-коричневым.Вот только глаза синие — как у мамы…
Сквозь спутанные, давно не стриженные волосы брата — он терпеть не мог любые манипуляции с волосами, только мать и подпускал, — вспомнила Санса, — она увидела, как к ним спешат Джон и Рейегар. Она спустила братишку на пол и раскрыла объятья Джону. Дядя только взглянул на нее: внимательно и проницательно, но ни обниматься, ни говорить ничего не стал, лишь поднял с пола ее мешки и взял за руку всюду лезущего Рикона. Санса уткнулась в волосы кузена. От него пахло мятной жвачкой и одеколоном. Джон был не сильно выше ее ростом — это упрощало жизнь и не вызывало неприятных нежелательных ассоциаций. Он крепко ее обнимал, и Санса в какой-то момент обнаружила, что глаза ее мокры — а еще обещала не плакать!
— Добро пожаловать, сестренка! Наконец-то. А уже собирался лететь тебя забирать. Арья все уши прожужжала, что ты сама не доберешься.
— Как она в меня верит! Нет, на самом деле надобности никакой не было. Я отлично добралась. Даже летела первым классом…
Джон бросил на нее один из своих именно «этих» взглядов — для особых случаев, но у него хватило такта и ума не углубляться в тему.
— Ну хорошо. Тогда пойдем. Рикон, не скачи под ногами! Не надо было тебя брать — мама была права.
— Да оставь ты его — а я даже рада, что вы привезли мелкого. Я так по всем соскучилась! А Рикон так вырос!
— Погоди, ты еще Брана не видела. Уже бреется вовсю. И длинный — как складной метр в своей коляске — всех коленками задевает, когда ездит. Ну и близнецы тоже вытянулись — Рейелла выше Эйка, и его это страшно бесит. Все не дождется, когда начнет расти.
Санса покосилась на спину дяди идущего впереди.
— Как вообще там?
— Да все хорошо. Успокоились сейчас. Только бы никаких больше новостей не было. Устали уже. Да и некстати. Мои опять ждут прибавления…
— Да ты что? И когда?
— Только подтвердили. Теперь мама лежит — возраст уже, все же — врачи велят. И давление скачет
— Да какой еще возраст? Ей же тридцать четыре еще. Ну, если врачи говорят — то пускай. Лишь бы все было хорошо…
— Так и будет. А ты сама как?
— Нормально. Вот вдовею теперь.
Джон кивнул на мешок.
— Привезла?
— Да.
— Где хоронить будешь?
— Не буду пока. Развею его по ветру. Ветром пришло, ветром и уйдет.
— Может, оно и правильно. Арья вкратце рассказала…
— Джон, не надо. Потом. Не сейчас. Не сегодня…
А он опять смотрит на нее вот этим своим проникновенным взглядом. Матерь всеблагая! Санса начала ощущать, что все ее барьеры и стены тают — еще чуть-чуть- еще пара футов — и конец… Она крепко сжала кулаки, так что ногти впились в плоть, а от нового кольца стало больно ладони.
