Она полезла в рюкзак чтобы проверить, на месте ли паспорт. Запихала в карман кофты свидетельства на урну, чтобы уж все было под рукой. Да где его носит, всеблагая матерь?
— На тебе твой билет. Мы про это совсем забыли. Я ходил его забирать в окно агентства.
— Боги, я уже с ума сошла тут! Мог бы и предупредить.
— Подумаешь! У тебя нервы как струны, Пташка. Я купил тебе кофе — но, по-моему, надо было брать какую-нибудь гадость вроде ромашки…
— Ну это уж я точно не осилила бы. Давай свой кофе. Спасибо!
Она большими глотками, обжигая горло, пила, пока Сандор задумчиво смотрел на нее, словно не узнавая.
— Ты позвонишь мне?
— Позвоню. Если дашь мне свой номер.
Санса нацарапала цифры на чеке от кофе, что он протянул ей. Позвонит ли? Свой номер он не спешил предлагать. Ну если что, можно обратиться за помощью к Арье…
— Пойдем посмотрим, что там с регистрацией, Пташка. Может уже началась?
— Ага. Пойдем. Вот только допью, подожди минутку.
Она залпом проглотила уже почти остывший напиток и бросила стаканчик в урну.
Теперь пора. Пора на эшафот
Они зашагали к табло в центре зала. Санса, сама того не замечая, вцепилась в руку Сандора. Он бросил на нее вопрошающий взгляд, но ничего не сказал.
Регистрация и впрямь началась. Народа собралось порядочно. Они встали в конец очереди. Санса знала, что после ей придется идти на металлоконтроль— и дальше на паспортный - если он вообще тут требовался — и туда она пойдет одна. Счет шел уже не на часы — на минуты. Ее опять начало трясти.
— Ты что? Неужели тебе опять холодно?
— Холодно. Но не в том смысле. Сандор, я боюсь.
— Чего? Ты что, на самолете не летала?
— Я не о том. Я боюсь — я не смогу. Не смогу от тебя оторваться.
— Но тебе придется. Я знаю, тяжело. Но потом станет легче. Точно.
— Откуда ты знаешь?
— Я же старше, помнишь?
— Нет. Я уже ничего не помню. Я даже своего имени не знаю.
— Я зато знаю. Ты моя Пташка.
— Ненадолго.
— Для меня — навсегда…
— Обними меня.
— Что, прямо тут?
— А у нас есть варианты? Я тебя больше не увижу. Как ты не понимаешь? Еще пара десятков футов — еще десять минут — и все. И все, Иные тебя бери! А ты стесняешься незнакомцев. Ты вообще о чем? Нет, не могу, не могу. Я не могу туда пойти…
Здесь нет места ни плоти, ни боли
Нет ни неба, ни грешной земли, —
Все смешалось в распахнутой воле
И слилось с силуэтом вдали.
Я прощаюсь на вечность безмолвно
С долгожданной вселенной тебя.
Застывают секунды крамольно,
Занесенную даль голубя.
Все пустеет в слепом отреченье,
И земля под подошвой плывет.
Мне не нужных событий теченье
Боли саван на ниточки рвет.
Одиночеством белым утешив,
Вдохновеньем навеяв покой,
Время в мир устремляется пешим,
На прощанье махнув мне рукой.
2.
Сандор
Он все же обнял ее, поцеловал в саднящий висок.
— Ты сможешь. Ты должна. Тебе придется учиться. Учиться мочь. Иначе ты не вырастешь. Так и останешься Пташкой. Если ты хочешь этого будущего: твоего, нашего — как уж сложится — тебе придется учиться обходиться без помощи, малышка. Или помогать себе самой. Снаружи перья — но внутри ты из металла — помнишь? Просто соберись. Мне тоже тошно. Но я-то могу.
— Потому что ты сильный.
— Вот не знаю — сила это или слабость. Думается мне, что скорее второе. Но не суть. Не обо мне речь. А о тебе. Ты просто пойдешь туда — и все. И сядешь в этот загребучий самолет. И не смей плакать — не смей! Ты уже большая девочка. Пора прекращать.
— Зачем?
— Затем, что там, за этой гранью некому будет тебе осушать эти твои слезы. И кто-то сможет использовать их против тебя. Поэтому учись держать себя в руках. А я тебе позвоню. Клянусь, позвоню. И напишу. Напишу этой твоей занозе-сестре. Ладно? Хорошо?
— Хорошо. Если ты обещаешь…
— Ну сказал же.
Он сжал ее так, что казалось, кости должны были уже хрустнуть. Половина очереди глядела на них, женщины перешептывались, мужчины отводили глаза. Но ему уже было все равно. Действительно — зачем Псу слушать то, что о нем говорят овцы? Пусть их. Он поцеловал ее почти плачущие глаза — таких больше нет на свете — и не будет никогда… Никто так на него не смотрел — и не посмотрит, наверное. Все остальные таращатся вот как эти — испуганно, настороженно. Он для них чудовище. А для нее? Что он для нее? А она для него весь мир. И он не нашел ничего умнее как отослать ее… И впрямь — бессердечное чудовище…
И снова эти поцелуи — те, что останавливали время. На этот раз в последний раз. Потом время будет всё его — вечно тикая под кожей. Ночью, днем, в туман и в солнце — не забыться, не отвертеться. Сам того хотел. Сам и получи. Но ей-то за что мучиться? Никогда Сандор себя так сильно не ненавидел, как в этот момент. Ненавидел себя и любил ее. Пока было можно. Пока их время еще было общим.
А потом кончилось и оно. Открылось еще одно окно регистрации, откуда зычно крикнули:
— Пассажиры первого класса, сюда пожалуйста! Пташка вздрогнула как от удара и отстранилась:
— Пора. Пойдем.
Из пассажиров первого класса была только она — и еще два невзрачных субъекта, один старый, другой неопределенного среднего возраста. Никаких полоумных мамаш. Никаких мальцов. Мужики подозрительно глядели на него. Он ответил на взгляд. Пусть их пугаются. Авось не будут распускать слюни на его девочку. Уже скоро не его…
Он демонстративно притянул ее и поцеловал еще раз. Пташка отвечала на поцелуй судорожно, словно страдала от жажды и нехватки воздуха. Вот и ее очередь.
— Мисс? Ваши билет?
— Вот он. И еще вот — у меня специальный груз. Скажите, что мне делать?
— Давайте посмотрим. Ваши документы? Тут нужно свидетельство о браке.
— Оно внутри паспорта.
— Ага. Вижу. Все в порядке. Мэм, предайте ваш груз помощнику, когда будете заходить в самолет. Чтобы не смущать других пассажиров, простите. Все будет надежно сохранено.
— Хорошо. Я не против.
