Вновь опустилась железная дверь в порфировом коридоре, и огненные псы стали охранять бессмертного геоманта.

Впервые он научился узнавать священные предметы в церкви Орто-Сан-Микеле, где мать поднимала его, чтоб он мог дотронуться ручонками до красивых восковых фигурок, висевших перед Святой Девой.

Дом его родителей прилегал к Баптистерию. Трижды в день — на заре, в полдень и вечером — он видел, как проходили мимо два нищенствующих брата Ордена Святого Франциска с кусками хлеба в корзине.

Часто он провожал их до монастырских ворот. Один из монахов был очень стар: он говорил, что пострижен еще самим святым Франциском. Он обещал мальчику научить его разговаривать с птицей и со всей полевою тварью.

Скоро Дольчино сталь проводить все время в монастыре. Он пел вместе с братьями своим свежим голосом. Когда по звону колокола сходились чистить овощи, он помогал их перемывать около большого чана. Повар Роберт ссужал его старым ножом и позволял перетирать полотенцем посуду. Дольчино любил рассматривать висевшую в трапезной светильню с нарисованными наверху двенадцатью Апостолами в деревянных сандалиях и коротких плащах, покрывавших им плечи.

Самой большой его радостью было сопровождать братьев, когда они ходили от двери к двери, прося милостыни, и носить за ними корзину, покрытую холстом.

Однажды днем, когда солнце еще стояло высоко, им отказали в подаянии в низеньких домах на берегу реки.

Было очень жарко, и братья почувствовали сильный голод и жажду. Они зашли в один незнакомый им двор, и Дольчино вскрикнул от неожиданности, опуская корзину. Все кругом было увито пышнолистным виноградом и полно сладостной зелени. Среди нее, прыгая, резвились леопарды и другие звери, и тут же сидели девушки и юноши в сияющих тканях, нежно игравшие на виолах и цитрах. Глубок был разлитый здесь покой, и тень густа и благоуханна. В безмолвии все внимало поющим, и было нездешним это пение.

Братья не проронили ни слова, их голод и жажда пропали, и они не осмелились просить ничего. С большим трудом нашли они силу уйти; на берегу реки, обернувшись, они уже не увидели в стене никакого отверстия. Пока Дольчино не открыл корзину, они думали, что все это некромантическое видение. Она была наполнена белыми хлебами, словно Иисус своими собственными руками умножил бывшее там подаяние.

Так открылась Дольчино благодать нищенства. И все же не вступил он в Орден, думая о своем призвании, что оно выше и необычней.

Переходя из монастыря в другой, братья брали его с собою в дорогу: из Болоньи в Модену, из Пармы в Кремону, из Пистойи в Лукку. В Пизе он почувствовал себя озаренным истинною верой.

Когда он спал на стене, окружавшей дворец епископа, его разбудил звук букцины. На площади толпа детей, с вербами и зажженными свечами, окружала дикого с виду человека, трубившего в медный рог. Дольчино казалось, что он видит святого Иоанна Крестителя. У человека была длинная черная борода и темная мешкообразная власяница с широким красным крестом от шеи до пят. Его опоясывала звериная шкура. Он воскликнул ужасающим голосом: «Laudato et benedetto et glorificato sia lo Padre». И дети громко вторили ему. И продолжал: «sia lo Fijo» — и дети подхватили то же. И еще продолжал: «sia lo Spiritu Sancto», — и дети повторяли за ним. Потом он запел с ними вместе: «Alleluia, alleluia, alleluia!» И вострубил он, и начал проповедовать. Его слово было терпким, как горное вино, но оно привлекало Дольчино.

Где бы ни звучала букцина монаха, одетого власяницей, Дольчино приходил, преклоняясь перед ним и завидуя его жизни. То был человек невежественный и неистовый. Он не знал латыни и, налагая епитимью, кричал: «Penitenziagite!»[5] Он зловеще изрекал предсказания Мерлина, Сибиллы и аббата Иоакима, собранные в «Книге фигур». Он пророчествовал, что Антихрист пришел под видом императора Фридриха Барбароссы и гибель его неизбежна, и скоро семь Орденов восстанут на него, выполняя слово Писания. Дольчино следовал за ним до Пармы, и там, осененный свыше, он понял все.

Благовестник предшествовать Тому, Кто должен был прийти, Основателю первого из семи Орденов. И вот с высокого камня, откуда уже много лет подесты говорили к народу, Дольчино возвестил новую веру. Он говорил, что надо носить плащи из белого холста, подобно Апостолам, изображенным на верхней части светильни в трапезной братьев-миноритов. Он утверждал, что одного крещения мало; чтоб снова вернуть себе детскую белизну, он сделал для себя колыбель, велел обернуть себя пеленками и попросил груди у одной простой женщины, плакавшей от умиления. Подвергая испытанно свое целомудрие, он упросил одну горожанку убедить ее дочь, чтоб та спала с ним рядом, на одной кровати, совершенно голая. Накопив подаянием мешок динариев, он раздал их бедным, ворам и уличным женщинам, объявляя, что работать больше не надо, а следует жить, подобно зверю в поле.

Повар Роберт, бежавший из монастыря, следовал за ним и кормил его из миски, украденной у нищенствующих братьев.

Набожные думали, что вернулось время рыцарей Иисуса и рыцарей св. Марии или тех, которые когда-то, бродячие и неистовые, шли за Джерардино Секарелли. Они благоговейно толпились вокруг Дольчино и бормотали: «Отче! Отче! Отче!» Но братья-минориты добились его изгнания из Пармы.

Одна девушка из благородной семьи, Маргарита, бежала за ним через ворота, ведущие на дорогу к Пьяченце. Он одел ее власяницей со знаком креста и взял с собой. Свинопасы и пастухи глядели на них, когда они шли по полям. Многие бросали свои стада, следуя за ними. Выпущенные из Кремонских тюрем женщины, жестоко обезображенный отрезанными носами, с плачем взывая к ним, шли вослед, с лицами в белых повязках, и Маргарита учила их.

Они основались на лесистой горе близ Новары и начали жить сообща. Дольчино не стал заводить никаких правил и никакого распорядка, уверенный, что таково учение апостолов и все должно стоять на милосердии. Кто хотел, питались плодами с деревьев, другие просили по деревням милостыню, иные воровали скот.

Дольчино и Маргарита жили свободною жизнью под кровом неба. Но жители Новары не хотели понимать их. Крестьяне жаловались на кражи и буйства. Был прислан вооруженный отряд очистить гору, и апостолы были изгнаны из страны.

Дольчино и Маргариту привязали к ослам, лицом к хвосту, и таким образом вели до главной площади Новары. Там они были вместе сожжены на одном костре по приговору суда. Дольчино просил лишь об одной милости: оставить их и в огне одетыми в белые плащи, подобно фигурам Апостолов на монастырской светильне.

Чекко Анджольери уродился злым. Он увидал свет в Сиенне в тот самый день, что во Флоренции — Данте Алигиери. Отец его, разбогатевший торговец шерстью, склонялся на сторону империи.

С самого детства Чекко завидовал взрослым, ненавидел их и бормотал корыстные молитвы.

В то время многие из знати не желали подчиняться Папе, и все-таки Гибеллины были сломлены.

Но даже и между Гвельфами были Белые и Черные. Белые допускали императорское вмешательство. Черные оставались верными Церкви, Риму и Святому Престолу. Чекко безотчетно примкнул к Черным, быть может, потому, что отец его был Белый.

Его Чекко ненавидел почти с первого вздоха. Пятнадцати лет он потребовал выдела своей части имущества, словно старый Анджольери был уже мертв. Озлобленный отказом, он покинул родительский дом. С тех пор он, не переставая, жаловался и всякому встречному, и Небу. Большою дорогой пришел он во Флоренцию. Там господствовали Белые, даже после того, как были изгнаны Гибеллины. Чекко кормился подаянием, рассказывал всюду о жестокости отца и кончил тем, что поселился в хижине чеботаря. У того была дочь, которую звали Беккиной, и Чекко решил, что он ее любит.