— Не умирайте, Грейнджер! Не вздумайте умирать!

Остальное легко получается само собой. Никакие уговоры, что так нужно, что это лишь необходимость, не оправдывали преступного возбуждения, с недавних пор охватывающего тело рядом с девчонкой. Эта несдержанность стала внезапным и очень неприятным открытием, дополнением к его бедам.

Последние сомнения уходят, когда Гермиона легко принимает в себя болящий от напряжения член. Впервые за много лет контроль потерян полностью, безоглядно. Грейнджер теплая, податливая, оживает, оттаивает под его ладонями, дышит часто, соблазнительно прогибается в пояснице, и плевать, что все белье в крови, главное, что на её коже после очищающего заклинания не осталось даже розовых разводов.

Северус не торопился, душил в себе жажду грубого животного секса – лекарства от дурных мыслей, от колотья в висках, вечного спутника ментальной магии, как защитной, так и атакующей, от чертовой реальности, тесной, как камера Азкабана, вязкой как запретные топи.

Она сама захотела больше и он с удовольствием исполнил это желание. Сегодня он не будет сдерживаться и жалеть о чем-то. Одно движение и девчонка на животе, под ним подмята, открыта, доступна. Только подложить под бедра подушку, чтобы улучшить угол вхождения. Можно уже не стесняться. Падать дальше все равно некуда. Злость охватывает такая, что неконтролируемый поток магии захлестывает комнату. Почему у него никогда не бывает как у людей? Почему все он должен брать силой? Почему ему стало это нравиться? С каких пор ему такое нравится? Почему Грейнджер, которую он уже откровенно грубо имеет, стонет в голос “еще”? Нельзя прикоснуться ко тьме и уйти потом невредимым. Он не агент Ордена Феникса, которого больше нет, он Упивающийся смертью, но совсем не желает ей упиваться.

Ухватить под выступающие косточки бедер, прижать, почти впечатать в себя и кончить наконец-то, пока дом не нашли по стихийным выбросам магии. Северус накрыл Гермиону телом и замер. Сердце неохотно возвращалось к привычному ритму, стучало гулко, как после длительной пробежки.

Отмалчиваться было как-то трусливо.

— Гермиона?

Она не плакала, не проклинала его, не молила ни о чем. Бодро отвечала на вопросы. Умная девчонка. Несчастная умная девчонка со взглядом побитого спаниеля. Рука сама тянулась её приласкать. На языке вертелись слова утешения, объяснений, извинений. Он не умел утешать. Укрыл, укутал в новое одеяло, без спроса одолженное в Малфой-Меноре, мягкое, теплое и легкое, как раз такое, какого в этом доме не хватало. Торопливо оделся. Мужская нагота по мнению Северуса не относилась к числу приятных зрелищ, особенно, если речь шла о его собственной наготе.

— Сколько дней прошло?

Северус не стал уточнять. Вопрос был понятен.

— Три.

Руки немного дрожали. Почти незаметно, опасно, предательски. Зельевар оставался в доме ровно столько, сколько потребовалось на приведение в порядок разбушевавшихся мыслей. Даже у его выдержки были пределы.

Хогвартс сожрал все размышления без остатка. Кэрроу за три дня превратили школу в пыточный лагерь. Больничное крыло не вмещало всех пострадавших. Поппи работала молча, не жалуясь на нехватку зелий. На Северуса она даже не подняла взгляд, и это было только вершиной огромного айсберга чудовищных последствий присутствия пожирателей. Хорошо осведомленный о нравах приспешников Лорда, Северус взялся за противозачаточные зелья. Нужному заклинанию потерпевших девушек могла научить мадам Помфри. Его знала любая взрослая волшебница кроме, пожалуй, Молли Уизли, но Поппи была излишне тактична и очень занята, а перепуганные, униженные девчонки никогда не являли собой образец сознательности. Разве что Грейнджер. Гермиона.

Смерть стояла за её плечами. Еще неделя промедления, может чуть больше и… Внутренний голос шептал, что нельзя тянуть, что брак нужно подтвердить немедленно, что девчонка все поймет, не будет сопротивляться. Но Северус вовсе не был уверен, что в нем говорит разум и жалость. После последнего раза их подвинуло другое совсем непривычное чувство. Желание. Похоть.

Дни медленно но неотвратимо, как кровь из вспоротой вены, приближали финал. В ход шли последние резервы, силы таяли, зелья не бодрили как раньше.

Лорд сменил гнев на милость, оставив Люциуса комнатной собачкой возле своих ног, а Драко отпустил в школу. Северус не появлялся в Малфой-Меноре, опасаясь лишнего внимания повелителя. Он подготовил все для зелья разделения магической связи, но безошибочным чутьем многажды битого человека чувствовал, что не успеет его закончить. Оставался еще резервный план. Простой и подлый.

Гермиону мужчина навещал каждый вечер. Она ужинала, бросая на него отчаянные взгляды из-под темных, горестно изломленных бровей. Северус сидел молча, иногда позволяя себя украдкой разглядывать девичий профиль. После еды Грейнджер по какой-то немой негласной договоренности поднималась в спальню. Иногда быстро, взлетая по ступенькам, будто надеясь убежать, чаще медленно как на эшафот. Больше она не теряла сознания от слабости. Северус не позволял, с каждым новым закатом становясь все несдержаннее. Ему не мешало, что девушка далеко не всегда отвечала на его ласки. Сомнофилия*, в конце концов, не самое тяжкое психическое расстройство.

Вечерние визиты стали неотъемлемой частью его жизни. День проходил в мучительных попытках минимизировать жертвы, не подставиться и ненароком кого-нибудь не убить. Северус стал с нетерпением ждать вечеров, хоть они и не сулили ему сна.

Благоразумие Грейнджер кончилось к выходным.

— Я не буду есть, сэр.

Северус не вздрогнул только благодаря своей выучке. Девчонка молчала всю неделю, исправно глотая еду с зельем сна наяву.

— Я не ослышался?

От глупого фарса с этим “сэр” и “мисс Грейнджер” его тошнило уже давно. Лучше бы она называла его грязным пожирателем. Или по имени. По имени.

— Нет. Не ослышались. Я не буду есть.

Северус потер указательным пальцем подбородок, скрывая своё замешательство.

— Будьте любезны хотя бы выпить чай, — сдержанно произнес мужчина.

— Нет.

Гермиона, сморгнув слезы, порывисто дернула рукой, которой сжимала глиняную чашку. Северус не уклонился. Горячий чай ужалил лицо, склеил волосы, брызгами разлетелся в стороны, стек под глухой ворот мантии. Девчонка, тяжело дыша, стукнула чашкой о стол.

— Не буду!

Злость не всколыхнулась в душе, просто усталость вышла на новый, призовой уровень, да и Гермиона выглядела слишком несчастной и потерянной. На неё не за что было злиться.

— Так надо, Грейнджер.

— Знаю, знаю, знаю! — Гермиона рыдала уже в голос от отчаянья закрыв лицо руками.

От взгляда на неё горло перехватывало, а в груди сжималось так, что хотелось прокашляться, чтобы выплюнуть это странное горькое чувство.

Северус поднялся из-за стола и подошел к девушке. С мокрых волос методично капало на мантию. Кап-кап. Черная ткань впитывала остывший чай.

Рано повзрослевшая, слишком много на себя взявшая девчонка сотрясалась от рыданий, а он не умел утешать и жалеть. Не припасено в кармане лимонных долек. Нет ни одного ободряющего слова для Поттера, чтобы подсластить мальчишке новость о крестраже в его глупой голове. Нечего сказать Грейнджер, просто потому что он не знает, что говорить.

Не плачь? Не плачь и молча жуй свой ужин?

Заклятье сна на секунду овевает серебряным ореолом встрепанную голову и поникшие плечики. Северус отставляет в сторону поднос с едой и укладывает девчонку грудью на стол. Джинсы, которые он совсем недавно ей принес, не расстегиваются, не поддаются, застревает пуговица в слишком тугой петле. Грейнджер лежит не шевелясь. На бледных щеках высыхают слезы.

Комментарий к Последние резервы

Сомнофилия — сексуальная девиация, которая выражается в навязчивом стремлении к совокуплению со спящим, находящимся в бессознательном состоянии или коме человеком.

========== Предложение ==========

Гермиона задыхалась, нечто тяжелое гирей давило на грудь, вибрировало и топталось. Девушка сонно перевернулась на бок, и нечто, издав странный фыркающий звук, сместилось на край кушетки. От этого гриффиндорка проснулась окончательно. Двигаясь как можно медленнее, она приподнялась на локте и посмотрела вниз. Подставив мягкое брюшко солнечным лучам, на полкушетки вальяжно развалился Живоглот.