Молчание

Меня переполняла горькая грусть, смесь памяти и знания; памяти о былом и должном, знании о том, что ничего не вернуть; и в то же время смутной догадки, что всего возвращать и не стоит...

(Джон Фаулз, "Волхв")

Время бессловно кирпичи считать -

Обманывать разум трусливый.

Время бессловности садоночам не чета,

Растившим в паху две сливы.

Выщербил стену невидящий взгляд

Многих прозревших в ступоре.

Пуля молча летит, не юля,

В мысли мыслепреступника.

Эти мгновенья - считать кирпичи,

Вонзаясь в кладку, сколы в ней.

Смерть коротка - револьверный чих,

Жизнь - тома протокольные:

Заговор, средства, шпионом кого.

Болью оплавлен разум -

Если мошонку - в пол сапогом,

Та начинает рассказывать.

Первый, второй... миллионы камней.

Их имена забыты.

Третий, четвёртый... в огромной стене -

В той, где молчащий обычен.

Первый - с кайлом, охранник - второй,

Третий доносчик. Нервы

Тянет четвёртому плотный строй

Вышек второго с первым.

Страх и молчанье, молитвы, гимн

Новым уже миллионам.

Молятся, плача? Поставлены к ним -

Стенкам своих Вавилонов?

Мольба Пигмалиона

Согласно одному варианту легенды, Пигмалион был наказан Афродитой любовью к статуе за нелюбовь к живым женщинам, а согласно другому - он просил у богини жену, такую же прекрасную, как статуя, которую он создал. На мой взгляд, он был наказан в обоих случаях.

И кость, и дерево, и мрамор,

И невмешательство богов

Да сохранят, что так прекрасно,

Бессловно в женщине нагой.

И звук, не созданный дыханьем,

Волшебней флейты пропоёт.

Он может стать всем тем, чем станет

В воображении моём.

Уж сколько их окаменело -

Оживших к пурпуру цариц...

Пока творил - любил, немея

От счастья - немоту творить.

Карай любовью, Афродита,

Дари супругу за любовь.

Не тронь, что так боготворимо -

Молчанье женщины нагой.

Мосты

Ни страны, ни погоста

Не хочу выбирать.

На Васильевский остров

Я приду умирать.

(И. Бродский)

Не смешались в насильном коктейле

Города, острова и мосты.

Если тело в земле Сан-Микеле,

То душой на Васильевском ты.

Не тебе Благовещенский ночью

Разведён - для судов во плоти.

Нет преграды поэту. Заочность -

Сон мостит

О завшивленных в Норинской, нарах,

О часах псалтырю-словарю,

О мосте безысходном Фонарном,

Где толкали тебя к фонарю,

О цепном пешеходном Почтамтском,

Разделявшим пропискою жертв

Разводным фиолетовым штампом

"ПМЖ".

К Сан-Микеле паромы швартуют

До вечерни, а после - провал.

Ты всё ходишь на мост Поцелуев

Бледно-синюю ночь целовать.

Моя армия

Что - даты? Даты - как солдаты

И пешки для календаря.

Всегда - вперёд, где будут взяты,

Но души жертвуют не зря.

И месяц - танковою ротой,

А год - пехотный батальон.

Всем консерваторам-уродам

Враждебен и опасен он.

По-взводны сутки-работяги,

Отвагой - пульс "сейчас" в груди.

Глупы окопы и овраги -

Часы на дне не победить.

Идут без окрика для стаи,

Но каждый знает свой манёвр.

Обложат веком, нарастая

И атакуя каждым днём.

Не переврать, не искалечить

Победу времени, пригнув -

Года нагрудно и заплечно

Спасают правду и страну.

Не тороплю, ничтожность взвесив,

На цацки-звания плюя.

Спасай же города и веси

Безвестной, армия моя.

Мы живём под собой

Мы живём, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны...

(О. Мандельштам)

Мы за собой не чувствуем вины.

И злак не выбирает, где расти бы.

Рождённый зеком, избиратель выбыл,

На зоне корни зла освящены:

Единый Бог - едины кум и власть,

Едины люд и пуповина лона,

Аминь к псалмам-приказам на амвонах,

И всё тесней над ними купола.

Мы над собою чувствуем резак

Сакральный, вечный, сабельно занесен.

Течёт, густея, опиумность песен

По маковкам, как мутная слеза.

Поёшь ли ты и пляшешь на гробах,

Мила ли шее лона пуповина?

По капле выжимает половину,

Кто в зеркале узнал полураба.

Его стихам не душно в рюкзаках -

Не тем, в которых про духовность пишут,

Чем люди дышат; их вертеть, как дышло,