13. Лашкевич, украинец, довольно интеллигентный, свирепый фанатик, из породы «бесов» Достоевского. Организатор красного террора.

14. Лившиц, еврей-ремесленник с Подола, наводнивший Киев в первые дни большевиков призывами к убийствам и теснению буржуев. Свирепый мститель, еврейский националист школы Троцкого.

15. Дехтяренко, русский, второй председатель чека после Сорина. Герой романа с Толмачевой. Статист революции, не имевший собственного творчества, но собиравшийся, по его словам, «сгореть на костре революции». Впоследствии деятель ГПУ в Киеве.

Пять лиц мне неизвестны, их фамилии забыл. В верхнем ряду над Максимовым видна голова женщины в белой папахе. Кто она, не знаю, но едва ли это Роза, на которую мне указывали.

В этой группе не хватает Валлера-Бальфосова и будущего председателя Украинской Республики Любченко. Нет также студента Пахромовича, казнившего своего учителя профессора Флоринского.

Глядя на этот снимок, не скажете, что это преступники, каких не видал мир. Подумайте только: 18 человек награбили 80 миллионов золота, убили свыше 500 человек в чека, 300 человек в Куреневке и держали в трепете миллионное население города. И это были обыкновенные люди. Только некоторые еврейские юноши имели черты вырождения.

Правой рукой Сорина был заведующий хранилищем Каган. Ничтожная личность еврейского типа с оттопыренными ушами, почти юноша.

Вся компания жила со своими девками на положении коммуны, в общей квартире, сильно охраняемой красноармейцами батальона чека. Вели они жизнь разгульную и распутную. Устраивали попойки и оргии. Имеются свидетельские показания о том, как однажды Сорин должен был принять посетительницу с письмом от влиятельного лица. Он принял ее в зале, где на сцене фигурировали две голые женщины. Вино лилось рекой, на столе было шампанское, закуски. Здесь же были проститутки. Жена Михайлова была, например, для всеобщего употребления. Верхи коммунистов, а особенно чекисты, быстро усваивали нравы нездоровых слоев старого дореволюционного общества. Теперь мир проституток обслуживал их. Перед ними гнули спину официанты, шоферы. Чекисты разъезжали на автомобилях. По ночам в пьяном виде они поднимали бессмысленную стрельбу на улицах. Безделье, веселье, гульба и всюду кровь. Внешний шик Михайлова мешался с аскетической простотой Шварцмана. Когда я исследовал квартиры чекистов после их ухода, всюду был разгром. Они, видимо, мало ценили предметы роскоши и искусства, хотя наволокли их в свои помещения достаточно. Среди коммунистов было много евреек-консерваторок. Всюду, где появлялась такая Берта, сейчас же появлялся и рояль Блютнера, реквизированный у русской буржуазии.

На службе в чека соблюдалась высокая дисциплина. Дома это была компания близких друзей. Но такую жизнь вели лишь верхи чрезвычаек. Состав комиссаров и следователей жил поодиночке на реквизированных квартирах и в коммуну не допускался. Их точно усчитывали, а потому они и грабили осторожно. Следователи получали по 2000 рублей в месяц, что по тому времени было немного.

Были и предостерегающие надписи: «Кто сюда войдет - будет убит».

Большую роль евреев-мстителей играли два рабочих с Подола -Шварцман и Лившиц. Оба свирепые, необразованные, типа ремесленников. Это были старые деятели социалистического Бунда, а потом Коммунистической партии. Они тупо и убежденно следовали девизам революции и думали, что делают свое дело честно. При вторжении большевиков Лившиц выступил со свирепой прокламацией, в которой призывал к убийствам.

Характерна была семья Гониотских, евреев из Слободки. Их было четыре брата. Первый служил в чека под фамилией Сутугин. Был членом коллегии и заведовал отделами. Второй, под фамилией Максимов, был следователь, выдающийся своей жестокостью. Проходившие через его допросы были все обречены на смерть. Он избивал свои жертвы и издевался над ними. Третий брат был фотографом чека. Четвертый брат был комиссаром городского театра. Революция кормила четырех братьев. Сутугин и Максимов, кажется, были студентами. Эта семья произвела страшное опустошение среди киевской интеллигенции. Видным деятелем чека был приехавший вместе с Сориным из Харькова студент-юрист 2-го курса Рубинштейн. Это был самый образованный из чекистов. Он руководил красным террором, был необычайно развратен - хотя болел сифилисом, - всегда посещал проституток. У одной из таких дам полусвета он встретился с одним профессором, который отозвался о нем, как о человеке крупном.

Странной личностью был заведующий хозяйством Михайловский, который прошел через мое исследование. Этот человек служил образцом того, как во время революции самые обыкновенные, ничем не замечательные люди выступают иногда в крупных ролях. Михайловский был офицером военного времени с довольно темным прошлым. Он, по-видимому, служил в каком-то кавалерийском полку, хотя настоящим офицером, может быть, и не был. Высокого роста, худощавый, он не имел никаких внешних черт чекиста. Он объяснил, что его роль заведующего хозяйством ничего преступного в себе не заключала, ибо он ведь не расстреливал. Это был авантюрист, раньше служивший в гетманских войсках. Он шел туда, где платили деньги и где можно было чем-нибудь поживиться. С приходом Петлюры он попадает к нему. Когда после Петлюры входили большевики, из их приверженцев образовался какой-то отряд по охране города, который и приняли к себе большевики. Оттуда Михайловский был откомандирован в чека. Личность эта была совершенно беспринципная. Когда его арестовали при добровольцах, контрразведка его выпустила. Вторично он был арестован при мне в контрразведке, куда его привел офицер Добровольческой армии, указав на него как на коммуниста. Он был настолько беспечен, что не потрудился даже уйти с большевиками.

Рабочий Савчук - многосемейный человек, худощавый, несколько изможденный, был суров, туп и отличался фанатизмом. Был нечист и на руку. В июне он выкинул довольно глупую попытку грабежа. Имея смутное понятие о порядках Государственного банка, который захватили большевики, но который продолжал работать со старыми чиновниками, он однажды пришел туда за получением 200 тысяч рублей «для чека», а потом довольно наивно заявил, что их не получил. Но старые чиновники банка делали свое дело осторожно, и Савчук был пойман с поличным. Чека и коммунисты, однако, это ему в вину не поставили, и Савчук до конца остался на службе в чека.

В конце мая положение Сорина сильно пошатнулось. Стала крепнуть большевистская власть. Сорина стал теснить Лацис, который терпеть не мог евреев. Сорин, как умный человек, сообразил, что ему выгоднее уехать, и ликвидировал свою деятельность с честью. Он организовал великолепный поезд, забрал с собою награбленное и своих близких товарищей и целым составом вновь сформированного чека поехал открывать свою работу в Симферополь.

На место Сорина председателем губчека был назначен Дехтеренко. Деятельность ГЧК вступила из «еврейской» фазы в «кровавую». Не надо думать, что число еврейских элементов в ней уменьшилось. Только фирма была удобнее. Дехтеренко был русский, и рабочие на Печерске получили подачку.

С этого момента выступает на сцену очень крупная фигура чекиста Валлер. Картина деятельности этого человека очень типична и для этого времени, и для самого учреждения чека.

Помощник присяжного поверенного из Кишинева, молдаванин, еще молодой человек, 32 лет, Михаил Бальфосов фигурировал под кличкой Валлера. И это характерно: какой-то сильный в грамоте чекист умудрился прочитать неразборчивую подпись «Бальфосов» как «Валлер», и тот этим псевдонимом и воспользовался. Он окончил Одесский университет и был единственным экземпляром чекиста с высшим образованием. Надо сказать, что вся история чека в значительной мере изложена мною на основании показаний Валлера, и подтвердились эти сведения всеми другими допрошенными свидетелями и чекистами. Валлер был очень умный человек и не всегда лгал, а истину обращал в свою пользу. Он презирал «большевистскую сволочь», но утверждал, что другого пути теперь нет. И он верно схватывал положение и верно оценил силу добровольцев и контрреволюционеров.