Таким образом, я прекратил ставить перед собой неразрешимые интеллектуальные проблемы или искать "причины" или "оправдания". В этом письме я не хочу судить о вещах или о себе самом, я хочу рассказать вам о том, что я чувствую.
По прошествии четырёх лет я испытал то же самое ощущение, которое я вам здесь опишу: четыре года назад почти день в день мы находились в Каире. Снаружи происходило что-то вроде бунта, и мы провели вторую половину дня играя в бридж в наших комнатах Отеля "Париж". Вы были там с Жилле и Р. Внезапно, сидя за бриджем, я почувствовал, что больше не могу, у меня было ощущение пробуждения от кошмара, абсурда. Я не мог здесь оставаться больше не минуты и сбежал в свою комнату. Понимаете, у меня было впечатление, что всё это было фальшью, дурной комедией, я был захвачен своего рода тревогой, как будто "это" больше не могло продолжаться, такое у меня было ощущение абсурда. Я больше не понимал, как я мог играть там в бридж, болтать -- как будто это было чем-то другим, чего я больше не понимал, как будто вдруг меня извлекли из самого себя, из того, который играл в бридж. Тогда, возвращаясь в свою комнату, я имел что-то вроде тревожной интуиции, что если бы меня не выдернули из моей роли игрока в бридж, если бы я остался на поверхности самого себя, то не оставалось бы ничего более, как покончить жизнь самоубийством.
И вот несколько дней назад я провёл вечер с Y. В час ночи мы пошли в заведение "Колледж Инн", потанцевали, и вдруг внезапно я снова был наводнён волной абсурда, как в Каире. Вы понимаете, я больше не мог оставаться ни минуты в этом заведении, это было невозможно, я ощущал себя утопающим. Я посадил Y. в такси и ушёл.
Понимаете, подруга, всё произошло так, будто я пробудился ото сна и обнаружил себя нелепым ряженым, ухаживающим за Бабой-Ягой. Действительно, впечатление, что я не чувствую земли под ногами и тону, что меня больше нет, я не знал, что мне там делать, я перестал понимать -- так, словно я присутствовал на собственной смерти и в то же время пробуждался к новой, тайной, скрытой ужасающей жизни. Это не просто слова, Клари, это не просто слова...
И этот род ощущения возвращается всё чаще и чаще: когда я нахожусь в Школе, готовясь слушать лекцию, или когда я ужинаю с семьёй, когда я у Клэр с Жилле, и мы хотим поговорить... Всё происходит так, будто я актёр на сцене, у которого "провал в памяти", я больше не знаю, что я должен говорить и какие жесты совершать. Это великая пустота тревожной тоски, которую нужно ПРЕДОТВРАТИТЬ, изгнать любой ценой и незамедлительно, иначе пойдёшь ко дну.
И такая же тревога охватывает меня, когда я нахожусь в своей комнате, не занятый ничем. В эти моменты я не могу выдержать это пребывание лицом к лицу с другим собой, этим внутренним существом, которое смотрит на меня до головокружения. У меня также впечатление невозможности, ибо эта внутренняя сущность, я точно знаю, -- это сама истина меня, которая смотрит на другого, на паяца.
Подруга, именно для того, чтобы заполнить эту отвратительную пустоту, эту ужасную тревогу, чтобы заглушить этот другой лик внутри меня, именно для этого я так радостно нырнул в пучину войны или в наркотики. Но именно потому, что я в то же самое время был очарован этим другим ликом, я оказался в Ашраме.
Итак, подруга, в конце концов я понял одну вещь: дело в том, что война или наркотик, Колониальная Школа или "профессия", любовь и кино, путешествия и "вера"... всё это ТРЮКИ для того, чтобы удержать тот единственный момент, который действительно важен, тот момент, когда мы обретаем истинное и тотальное сознание себя: смерть, либо отказ от всех масок, всех ролей, всех ежедневных комедий.
Я не могу сыграть роль как следует, я диссонирую. Память покидает меня, и я больше не помню старых жестов репертуара, правильных слов "хорошего тона".
Чтобы суметь жить как все, нужно быть ВНЕШНИМ по отношению к самому себе. Нужно, как Пьер Д. и его жена, устраивать спектакль в галерее, всегда один и тот же, спектакль администратора или влюблённого, путешественника-который-всюду-побывал или ещё спектакль "бывшего-ссыльного-надо-было-видеть-каким-он-был-когда-возвратился". (Когда Барон представлял меня, он никогда не упускал случая добавить: "Я видел, как его принесли на носилках"; это производило хорошее впечатление, да вот беда -- его не было там, когда меня принесли).
Нет, подруга, я не могу оставаться на поверхности самого себя и при этом как следует сыграть свою роль. Раньше я сказал бы вам о людях, которые "плутуют" с самим собой, но теперь я не думаю в терминах "плутовства" или "искренности" -- это не вопрос "принципа", это вопрос кожи, темперамента. Я больше не играю в этой области, я больше не могу оставаться в этом гибридном, личиночном состоянии, между внешним существом, за которым я не в состоянии следовать, и этим внутренним существом, которое меня пугает.
Я не хочу сказать, подруга, что это внутреннее существо было реальнее, чем другое -- повторю ещё раз, я настолько далёк от любой интеллектуальной дилеммы по поводу "Правды" или "достоверности" -- и это не столько "Правда", которую я преследую, сколько необходимость, которую я испытываю и которая ориентирует меня, следуя определённой -- естественной -- линии наклона в направлении моей наибольшей плотности. Нет, я не предполагаю, что эта внутренняя сущность будет более достоверной, чем другая, и после того, как будут "сорваны все маски", отброшены все комедии, отклонены все роли, не останется ли только пустота. Возможно, человек не имеет никакой другой реальности, кроме реальности его масок (и мне вспоминается Ницше, "быть поверхностным на глубине"). Возможно... но я ничего не могу поделать, и я знаю, что моё подлинное "приключение" вписывается в духовную сферу, в ту сферу, которая направлена внутрь, когда мы отказываемся заполнять пустоты всеми этими социальными, моральными или чувственными Уловками, когда мы соглашаемся встать лицом к лицу с этой пустотой -- которая, возможно, не что иное как один из первых ликов наивеличайшей полноты.
Однако, как вы знаете, я отказался от Алморы, от Ашрама, потому что хотел возвратиться во Францию. Ибо в Индии это не могло окончиться ничем иным, кроме как Ашрамом; Ашрам или любая другая форма духовной жизни (я хорошо это понимал, когда курил...). Я надеялся отыскать в Париже маленький "трюк", который позволил бы мне, якобы, жить как все, достаточно было бы немного "понимания" с моей стороны -- однако, я не в состоянии понять этот образ жизни, который я веду, меня нет, я здесь иностранец. Конечно, говоришь себе о "положении", материальной необходимости, о будущем... но что это за будущее, которое для меня ничего не значит? И нет возможного компромисса, не идёшь поминутно на компромисс, как в той комнате в Каире и в другие моменты... Не может быть и речи о "положении" или "досуге" для "интересных вещей": это невозможно, нельзя наложить друг на друга два столь различных ритма жизни, нужно либо -- под угрозой исключения -- полностью включиться в ритм внешней социальной жизни, либо не существовать.
И тогда возвратиться в Ашрам в Пондичерри?... Я написал письмо Матери, чтобы объяснить ей почти в тех же словах то, что я написал вам здесь, и она мне ответила: "Вы можете вернуться, если хотите. Вы знаете, если решите вернуться, какая жизнь ждёт вас в Ашраме. Вы знаете, что это простая и здоровая жизнь, но без роскоши. Вам дадут работу согласно вашим способностям. Нужно также, чтобы вы знали, что это не будет жизнь надёжная и безопасная. Здесь вы встретите борьбу и даже конфликты, и нужно будет вооружиться упорным стремлением и непоколебимой настойчивостью, чтобы победить препятствия, которые вы, несомненно, встретите на пути к Трансформации".
