Но подруга, всё это не так просто, как я вам пишу... Действительно, есть моменты, когда я целиком обращён к этому внутреннему существу, но также и моменты, когда, как в Алморе, я целиком поглощён зовом дороги; есть моменты комнаты в Каире, но также и моменты, когда всё моё существо сражается бок о бок с персонажами Мальро, а ещё есть моменты, когда я стою у штурвала моего корабля, моменты, когда я рисую и когда мечтаю о жизни рыбака на уединённом острове... Есть во мне нечто, что разрывается между созерцанием и действием -- и в конечном счёте, я не приду ни к чему, кроме моей чернильницы.

Похоже, наша индивидуальность была сформирована суммой моментов, постоянно находящихся в смешении, и к несчастью, пропорции смеси никогда не бывают одинаковыми, и мы никогда не знаем, какой из "моментов" является действительно важным, сущностным, линией наибольшего наклона...

Однако, я должен что-то решить пока ещё есть время, ибо потом будет слишком поздно, и меня захватит механизм Школы (нам платят жалованье 18000 франков в месяц с обязательством служить в течение 10 лет в администрации колоний. В противном случае придётся возместить все деньги, которые использовал, то есть через два года, по окончании Школы, мой долг будет составлять 24х18000, если мне придётся всё бросить!...)

За исключением этого, я живу без гроша в кармане и почти не выхожу из маленькой семейной комнаты, разве что только для того, чтобы пройтись до Школы. Я тщетно пытаюсь продать свои ковры.

Изредка я вижусь с X, Y, Z. Фактически, всё моё общение ограничивается моим братом Франсуа -- счастье, что он здесь есть. И я часто думаю о вашей жизни в Карачи... Возможно, Любви достаточно, чтобы заполнить пустоты (?). Счастлива ли вы? но я не осмеливаюсь задавать вам вопросы...

Здесь жизнь существ кажется разбавленной хмурой монотонностью кухонных счетов и прожиточного минимума -- в конечном счёте, это единственная "игра", захватывающая вас, большой прокатный стан нивелированных душ.

............

Я не знаю, что мне предпринять, и надеюсь на некое вдохновение, но у меня есть впечатление, что всё это не может долго продолжаться.

Обнимаю вас по-братски, подруга.

Б.

U

Париж, 13 марта [1950]

Клари

Дорогая подруга. Ваше длинное письмо содержит столько теплоты и искренности. Более, чем когда-либо, я нуждаюсь в уверенности, что вы, несмотря ни на что, на моей стороне, независимо от того, что я делаю или за чем следую -- я ощущаю себя таким далёким от всего мира, даже от моих родственников и моих друзей; отдаляющимся, словно мой способ бытия является личной угрозой для их жизни, скандалом, ставящим под угрозу те принципы, которые управляют их жизнью. Доходит до того, что я представляю что-то вроде опасности, от которой необходимо защищаться. Вокруг меня создаётся пустота -- как будто и без того я не был всегда один! Моя семья и даже моя мать -- против меня. Повсюду меня считают чокнутым. Я не жалуюсь на это одиночество, но у меня есть потребность рассказать вам о происходящем вокруг меня, потребность рассказать вам о пересекаемом мною своего рода чёрном туннеле, в котором, кажется, всё покинуло меня -- и моя самая светоносная интуиция, и самая крепкая уверенность. Впечатление, что я живу в мире маленьких грызунов, атакующих меня, словно у них есть потребность защититься от меня! И эти семейные советы, и собрания "друзей", где обсуждается "мой случай" и ищутся объяснения -- ибо им нужно отыскать прелестные маленькие объяснения, дабы успокоить их совесть и позволить им "закрыть дело". И за спиной на меня клеят все виды ярлыков: Неприспособленный -- Неуравновешенный -- Романтичный -- Бунтарь -- Изгнанник... всё, что угодно. Но никто не хочет видеть истинных мотивов моего отъезда, именно потому, что они ставят под сомнение саму основу их жизни. У меня впечатление, что я нахожусь на старом судне, которое дало течь со всех сторон и чей такелаж лопается один за другим, и тогда мы чиним, насколько это возможно, затыкаем дыры, суетимся, но никто не хочет окинуть всё ясным взглядом (и мне вспоминается великолепный пассаж из поэмы Сен-Жон Перса: "И разве вы не видите, как всё внезапно рушится прямо нам на головы -- все снасти, такелаж все паруса и реи -- словно огромное полотнище мёртвой веры, словно огромное полотнище бесполезной шелухи и фальшивой оболочки, и что самое время, наконец, взяться за топор?...")

И всё, что мы слышим на борту этого медленно тонущего судна, это крики наших депутатов, которые дерутся, ругают друг друга и ведут себя, как извозчики в Парламенте; и единственные призывы, которые можно прочесть в газетах, связаны лишь с последними убийствами с целью ограбления, последними политическими и финансовыми скандалами, скомпрометированными генералами и правительственными перестановками. (Сегодня вечером прочёл большой газетный заголовок: "Женщина за четыре часа раздала 594 поцелуя пяти мужчинам"). А стены покрыты афишами последнего триумфа французского кино "Манеж": мусор (для рекламы -- запрещён к показу лицам до шестнадцати лет), призывающий ко всему, что наиболее низко, наиболее подло, наиболее фальсифицировано. (...) В то время, как наши "интеллектуалы" спорят о византийских распрях, Мальро организовывает митинги R.P.F, а рабочие бастуют против низких зарплат.

Никто не хочет посмотреть в корень проблемы, они лишь затыкают дыры и суетятся... Концепцией всей этой цивилизации было обеспечение нашей безопасности -- "будущее в кресле", согласно лозунгам Страховых Компаний -- и никто теперь больше не знает, как реагировать на опасность, импровизировать, рубить с плеча... И теперь, как результат, мы видим, что 90% французов стали вишистами во время войны, не будем забывать об этом! -- и что у нас лучше всего получается, так это каламбуры и шансоны типа "Роза под луной", давшего название их последнему журналу "Paix de travers" -- "Покой навыворот". Да, покой навыворот, их громкий пук, который всех нас отравит.

Бунтовать? Но какой смысл в бунте, который не эффективен? Бунтовать против Москвы, против Вашингтона? Отличный выбор! между американскими излишествами и русскими недостатками...

Нет, пришло время задуматься, и серьёзно задуматься о глубинном корне вещей. Нужно привнести в мир нечто новое (а мы говорим о Карле Марксе -- родившемся в 1818! -- как о последнем мыслителе нашего времени!) Это проблема не экономического или социального порядка, это проблема человека, духовная проблема, и если Революция остаётся в силе, то она совершается изнутри.

Нет, мой отъезд в Ашрам -- это не бегство. Это не индивидуальное "спасение". Я всеми фибрами своего существа ощущаю себя человеком, ответственным, связанным со всем злом, которое совершается. Я не претендую на то, чтобы быть с чистыми руками посреди всей этой грязи, но если я и могу оказать какую-то ПОМОЩЬ, то она будет состоять в том, чтобы дойти до корня вещей и попытаться ВЫРАЗИТЬ то, что я найду -- если, конечно, найду что-нибудь.

Помните, что мне написал А.Жид пять лет назад: "Если мир и может быть спасён, то непокорными... Они, эти непокорные, "соль Земли" и уполномоченные Бога. Я убедился, что Бог ещё не проявлен, и мы должны этого достичь".

Я не претендую на то, чтобы "спасти мир", но я хотел бы быть одним из тех, кто видит ясно... И какую помощь я мог бы оказать, завербовавшись в администрацию Колоний? Какую силу имел бы мой голос или пример среди этих честолюбивых болтунов? В Пондичерри вы могли видеть, что нет больше никакой колонизации, кроме политической. Колонии стали полем выбора для влияния на парламентское большинство Парижа и для подогрева маленьких политических кухонь-программ международных комиссий. Я не чувствую, что создан для того, чтобы служить загонщиком для этих мошенников. (Мой младший брат Франсуа, воспитанник Колониальной Школы, собирается покинуть её, чтобы заняться медициной. Чем дальше я иду, тем больше думаю, что медицина -- единственная профессия, достойная чистого сердца. Но для меня это чересчур поздно).