Литмир - Электронная Библиотека

Издательство Робера Лаффона, S.A., Париж, 1994

Институт Эволюционных Исследований, Париж, 1994

ISBN 2-221-07893-4

Предисловие

"Жизнь -- штука захватывающая!... Я хотел бы передать тебе мой пыл, моё неугасимое желание всего нового, всего непредвиденного. Я ненавижу ходить проторенными путями". Таким был Сатпрем, которого в то время звали Бернаром, накануне своего двадцатилетия, когда он оставляет своему младшему брату это послание, почти как завещание на случай, если с ним произойдут "неприятности"; ибо, едва выйдя из подросткового возраста, он оставил семейный очаг, чтобы вступить в армию Сопротивления. Через полтора месяца после этого письма в ноябре 1943 он был схвачен гестапо в тот момент, когда собирался вступить в особый отдел саботажа. Грубо и резко перевёрнута очередная страница жизни, "проторенные пути" покинуты навсегда после опустошения, произведённого концлагерями. Но этот горящий пыл -- единственное, что будет держать его в жизни: "чудом исцелённый" -- сказала его сестра после того, как тиф едва не погубил его по возвращении из лагерей.

"Я начал с чистого листа, чтобы стать обновлённым для нового закона. Я жажду" -- пишет Сатпрем спустя несколько месяцев Андре Жиду, которого он встретил в Верхнем Египте по пути в Индию. Он не очень хорошо представлял себе этот "новый закон", но предчувствовал, что только он может дать смысл его сердцу, бьющемуся тревожно и с перебоями в его израненной груди. Андре Жид, тронутый его посланием, отвечает ему фразой, звучащей как мантра посвящения: "Мир будет спасён, если это вообще возможно, только непокорными". Непокорными, Сатпрем в-основном уже был таковым: "Этот мир не-вы-но-сим... Я принимаю жизнь лишь только как яростный ВЫЗОВ судьбе, смерти". Эта непокорность толкнёт его к тому, чтобы покинуть французское Правительство Пондичерри, саму Индию, Европу, и вторично сбежать в поисках приключений в Амазонию, в Бразилию, в Африку, собирая чемоданы всякий раз, когда ситуация становилась слишком комфортной, грозя посадить на мель его жизненный фрегат; и наконец он возвращается в Индию, верный той жажде, которую он несёт в себе или которая несёт его по миру, даже если временами на берегу отчаяния он мечтает о том, чтобы суметь погасить этот столь требовательный и столь жгучий костёр. Но послание Жида было неполным, это было лишь первое посвящение; приключения, какими бы прекрасными и богатыми они ни были, не могли утолить эту жажду: нужно было идти глубже, найти мужество копать в самом себе, чтобы откопать в самых глубинах "новый закон". Нужно было найти нечто, что могло бы дать утешение всему, наполнить всё -- ради чего и было предпринято всё наше болезненное человеческое и земное путешествие сквозь эпохи.

"Мне кажется, что я вышел из Бухенвальда и Маутхаузена лишь для того, чтобы испытать это высочайшее открытие... Нужно было либо возродиться в ином способе бытия, либо действительно умереть" -- писал Сатпрем Клари, своей верной подруге из Венгрии, с которой он познакомился в Пондичерри; такой же, как и он, бывшей участнице Сопротивления, с которой они близки до сих пор -- дружба протяжённостью почти в пятьдесят лет. Именно Клари, с которой его объединяет "старый мятежный дух", и Бернару д'Онсие, джентльмену-авантюристу с добрым и благородным сердцем, адресована большая часть этих Писем Непокорного. Именно их Сатпрем берёт в свидетели пари, которое он заключил со своей жизнью, им открывает своё сердце и им доверяет свою неизменную надежду, свои радости столь же напряжённые, сколь мимолётные; вершины, а также и пропасти своих одиноких исследований на пути к этой terra incognita человека, ведомый лишь маяком этого ненасытного пламени, не позволяющего ему остановиться на полпути: "Моя мечта состоит в том, и я хочу в это верить вопреки всем видимостям, чтобы однажды примирить приключение внешнее и приключение внутреннее, чтобы всё стало одной и той же улыбкой, одной и той же радостью, грандиозным спонтанным всплеском. И чтобы тело, чтобы оно тоже отыскало радость существования. С меня хватит, с меня достаточно этих изломанных, урезанных жизней, где существуешь лишь в крохотной области самого себя, отвергая всё остальное". И Клари, и д'Онсие прекрасно чувствовали ужасающую аутентичность подобного поиска -- даже если не понимали или не всегда в полной мере разделяли то, о чём говорил и куда звал их Сатпрем -- и в любой момент готовы были предложить убежище своей братской привязанности, убежище всегда желанное. Сатпрем, в свою очередь, остаётся абсолютно непоколебим в своей дружбе, отказываясь от того, чтобы она была затронута частыми размолвками или случайными бурями. И во дворце управляющего Пондичерри, и посреди сосен и мимоз в Гималаях, и при свете штормовой лампы в сердце Амазонии, и среди плантаций какао, затерянных в бразильском сертао, и на прожаренных тропах Африки или на обледенелой парижской мостовой, повсюду Сатпрем при малейшей возможности достаёт бумагу и ручку из своей котомки, описывая друзьям как внутренние пейзажи, так и внешние стороны своего пути, с урождённым талантом художника-поэта, способного сделать свои картины столь поразительно живыми и рельефными, и зачастую мучительными -- но с нотками юмора, сверкнувшими то тут, то там, словно бы для того, чтобы бросить вызов интенсивности обстоятельств.

Но во всех этих путешествиях компас Сатпрема всегда указывает на Индию; он знает, что там его исследование придёт к своей развязке: "Последний и наиболее высокий акт нашей непокорности, это непокорность самому себе. Подруга, мне не терпится ступить на дороги Индии, взять посох пилигрима и наугад, но окончательно и бесповоротно, уйти от самого себя" -- пишет он Клари из Бразилии. Во время своего первого пребывания в Пондичерри с 1946 по 1949 Сатпрем открыл Шри Ауробиндо и откровение, подобное второй мантре после слов Жида: "Человек -- переходное существо". Теперь он знает -- больше нет смысла тянуть время. И едва встретив своё тридцатилетие, он оставляет Европу, дабы пристать к своему "последнему берегу в Индии".

2
{"b":"574581","o":1}