Страшно. Это чувство вытесняет все остальное.

Сварог издевательски-насмешливо скалится, как-то неуловимо, одним слитным движением подается вперед, сокращая между нами расстояние. Делаю шаг назад, припадая на передние лапы, пригибаясь ниже к земле, не свожу глаз со зверюги и угрожающе рычу, обнажая клыки. Одна из собак, услышав шум, неловко вскидывает лобастую голову и шумно принюхивается, а потом дергается в мою сторону, забыв, что прочно прикована цепью к крюку около телеги. Из повозки раздается ругань разбуженного охотника. Это меня отрезвляет.

Если хочу жить долго и счастливо, то пора валить. И чем быстрее, тем лучше.

Мой противник не обращает на акт агрессии никакого внимания, продолжает бесшумно наступать, вынуждая меня пятиться назад. Инстинкт самосохранения, обычно крепко спящий, в этот раз орет как оглашенный, предупреждая, что поворачиваться спиной к сварогу не стоит. Слишком поздно понимаю, что сзади догорает костер и бежать некуда. Лагерь медленно, но верно начинает просыпаться, времени совсем мало.

Что-то меняется, когда я выхожу на свет. Белоснежный зверь, так похожий на меня самого, замирает и всего на мгновение расслабляется, поддается удивлению, которое так явно написано на его морде. Давление, парализующее волю, пропадает. Этого оказывается достаточно, чтобы серой тенью прошмыгнуть сбоку от сварога. Тот реагирует, но опаздывает на долю секунды. Сзади, видимо для ускорения, раздается выстрел и совсем рядом чиркает пуля, выбивая комья земли под лапами.

Бросаюсь под ноги ближайшего кампи я от отчаяния, не иначе, слепо веря в собственную удачу. Испуганная зверюга, до этого мерно выкапывающая из земли свой второй ужин, всхрапывает и встает на дыбы, лишь чудом не наступив на меня.

Подходящий момент, чтобы выскочить из кольца повозок и на всей скорости ринутся в чащу леса, не оглядываясь.

Охотники кричат что-то явно нелицеприятное за спиной, а потом раздается пронзительный, торжествующий вой, что заставляет припустить сильнее. Хватит на сегодня экстрима.

Я петляю между деревьями, едва успевая перепрыгивать через поваленные стволы и пробираться сквозь колючие кустарники. Впереди прытко, с присущей только кошкам грацией, перескакивает с ветки на ветку Кляйн, служа своеобразным маячком и не давая заблудиться в лесном лабиринте. Это помогает выиграть драгоценные секунды.

По пятам, отставая совсем немного, бегут охотники, и слева слышится лай собак. Шустрые паразиты. Шансов у меня немного, а точнее – один. Миновав очередной овражек с мелким ручьем и едва не поскользнувшись на прелой листве, сворачиваю в сторону, уводя погоню вглубь, в болота.

Там есть одно место, небольшой – метров двадцать - брод между двумя островами, и если повезет, то через него удастся проскочить до того, как змееподобные твари сумеют толком проснуться и среагировать.

На самой границе, когда деревья заканчиваются, Кляйн отталкивается от ветки и делает длинный прыжок, прямо на скрытую болотной жижей тропу и, не замедляясь ни на миг, за несколько секунд достигает противоположного берега.

Малейшее колебание может стоить жизни.

Проскакиваю я быстро, шлепая по грязи и увязая в ней – слетаю с тропы совсем немного. Затапливает паника. Мелкая ряска вместе с протухшей, чересчур вязкой водой попадает в рот. Но жить хочется как никогда, поэтому из последних сил делаю рывок, чувствуя, что очередная кочка не спешит пропадать из-под лап.

Едва успеваю выскочить на берег и затаиться в кустах, слышу, как сзади раздается глухой всплеск, а за ним - полный боли крик и испуганный скулеж. Бегущий следом охотник и не подумал остановиться, за что и поплатился. Змееподобные твари оказались на редкость расторопными, за считанные секунды утащив человека под воду.

По лесу разносится цветастый мат и какие-то невнятные обещания относительно моей шкуры. Для убедительности люди несколько раз стреляют, но к счастью – мажут.

Преследование прекратилось. Чтобы перебраться на мою сторону леса придется обходить болота, а это километров пять, не меньше.

Белый сварог, чуть не поймавший меня, стоит неподалеку и неотрывно смотрит на кусты, в которых я скрылся, словно знает, что именно там и притаилась добыча. И от этого взгляда не по себе, глубоко внутри зарождается страх, а мой зверь просяще скулит, так и норовя подставить беззащитное брюхо под острые клыки.

До пещеры я добираюсь к рассвету, когда горизонт окрашивается тревожно-красными разводами. Сил хватает лишь на то, чтобы забиться в самый дальний угол и забыться липким, изматывающим кошмаром.

Ярко-синие, почти бирюзовые глаза сварога не отпускают даже во сне.

***

Звонкий лай эхом разносится в стылом воздухе, причудливо переплетаясь с завыванием ветра, он подстегивает не хуже кнута. Бежать без оглядки. Скорее, скорее, как можно дальше уводя охотников от пещеры, давая волкам скрыться. Кляйн покажет дорогу к побережью, не даст сбиться с пути или вернуться за мной.

Они в безопасности. Мне хочется в это верить как никогда.

Замедлюсь хоть на секунду, и свора собак настигнет, загонит, как какую-то дичь, растерзает!.. Жалкие шавки, возомнившие себя хищниками.

Люди оказались на редкость шустрыми и злопамятными. Благодаря им второй день петляю, как заяц, по степи, но надолго меня не хватит. Каждый вздох отдается болью в раненом боку, обжигает легкие. Неосмотрительно подпустил ближе одного из мстителей – и вот результат. И ведь специально стрелял так, чтобы не убить, сволочь!

Была бы пуля обычной, отделался бы царапиной, но тут либо колдовство, либо какая чертовщина – словно маленькая молния засела между ребрами. Рана заживает медленно, рваные края стягиваются неохотно. Запах паленого мяса перебивает все остальное, мешает сосредоточиться.

Не будь с охотниками белого сварога, я бы оторвался, побегал бы, разумеется, но оторвался, а так… Эту тварь не проведешь, что бы я ни делал, зверь всякий раз выходит на мой след. Ищейка хренов. Никакой солидарности к ближнему своему!

Спрыгиваю с каменной гряды и разворачиваюсь в сторону города-призрака. Это единственное место, где я могу укрыться. Что-то подсказывает, что охотники не менее суеверны, чем крестьяне, есть крошечный шанс, что они не бросятся внутрь сразу – побоятся. Мне нужно время, хотя бы несколько часов, иначе просто свалюсь от усталости и потери крови.

Сил огибать лес – нет, но другого варианта не наблюдается. В таком состоянии встречу с прожорливыми рептилиями мне не пережить, из-за раны реакция чуть заторможена, боюсь, что вовремя увернуться просто не получится. В чудо верить надо, конечно, но не слишком часто.

Передвигаюсь я медленно, упрямо переставляя лапы, и не останавливаюсь ни на секунду. Позволяю себе такую роскошь лишь однажды, когда натыкаюсь на ручеек в овраге. Жадно глотаю стылую воду, от холода ноют зубы, но жар в теле уменьшается, уходит на второй план. Меня мучает жажда – никак не могу напиться, в пасти печет, как в пустыне, но боль в боку притупилась.

Если ветер не врет, то у меня есть чуть меньше часа форы, охотники либо отстали на каменной гряде, где все изрядно пропахло птичьим пометом – пернатые создания обожают вить там свои гнезда, либо просто загоняют в ловушку, и через сотню-другую метров меня ждут силки.

Впрочем, в этот день удача на моей стороне.

Добираюсь до заброшенного города я к вечеру второго дня. Еще немного – и солнце скроется за горизонтом. Небо вымазано в кроваво-красной краске, зверь тревожно скулит, скребется о внутренние барьеры и сбивает с толку. Мое состояние близко к критическому, я даже не обращаю внимания на оглушающую тишину, повисающую в воздухе незримой паутиной, стоит только переступить ворота.

Через расщелину в смотровой башне видно, как приближаются люди со сворой собак. Они замирают в десятке метров от ворот, того, что от них осталось – прогнивших досок, криво соединенных ржавыми прутами. Звери, еще несколько минут радостно лаявшие и виляющие хвостами-обрубками, испуганно жмутся к ногам хозяев и слепо тычутся тупорылыми мордами в людские ладони, они похожи на потерянных щенков. И я прекрасно знаю, что приводит грозных хищников в такой ужас.