Что потом, помню смутно, только какие-то неясные обрывки, едва ли связанные между собой. Знакомые, притворяющиеся друзьями, шептали за спиной, что я стал тенью себя. Я что-то ел, не ощущая вкуса, глотал – лишь бы набить желудок, ходил на лекции – отвечал невпопад, пытался улыбаться; вроде бы у меня была девушка. Все перевернулось с ног на голову там, в больнице, где громко, навзрыд, ревел ребенок у постели старушки. Ярко-голубые, полные слез глаза - это единственное, что я отчетливо помню о нем. Не хватало денег на лекарства. Это часто бывает. В нашем правильном, чистом мире, где на каждом углу кричат о счастливом «настоящем», все зависит от пестрых бумажек.

Главная ложь жизни – добро и справедливость, этой выдумкой нас кормят с детства. Все вокруг играют в моралистов, потому что так принято, потому что так модно, потому что так делают другие.

Тогда мне стало жаль ребенка, ничего кроме. Желание, чтобы он перестал плакать, жгло изнутри раскаленным железом, а потом – накрыло. Решиться на ограбление получилось до нелепости легко. Никаких угрызений, совесть оказалась в доле. Наверное, я верил в то, что у меня появятся суперспособности, вырастут крылья, или… Что там бывает у героев в комиксах?

Жаль, но чуда не произошло.

Вышло все как-то… скучно и затянуто, рутинно. Совсем не так, как в боевиках. И маска не понадобилась. Дурак был этот Робин Гуд.

Боль ярким пятном расцветает под ребрами – туда приходится удар дубинки. Меня грубо выдергивает из разноцветной мешанины воспоминаний.

- Поднимайся! – голос охранника насквозь пропитан презрением.

Вот только не надо играть в праведника!

Хочется много чего, но сильнее всего – спать.

Криво улыбаюсь и сажусь, отбрасывая одеяло в сторону. Теплее в камере за ночь не стало. В голове – каша, и она вот-вот полезет через уши.

Коридоры подозрительно пусты, все зрители столпились в зале, за стеклом. Уверен, на мою казнь билетики продавали, а еще программки на входе всем желающим в руки впихивали. Я бы на месте других – точно сходил, хоть и знаю, ничего интересного не произойдет: со стороны все выглядит слишком уж скучно, совсем не зрелищно.

Мне не видно людей, я просто знаю - они там, жадно следят за любым моим движением, боясь пропустить хоть что-то.

В зале нас всего шестеро: пять исполнителей – по одному на каждый луч звезды, и я - главный участник этого представления. Но и тут сплошное вранье, нет ни пафоса, на который я втайне от самого себя рассчитывал, отсутствует даже какая-то торжественность, все просто и обыденно. Дурацкое ощущение, что тебя где-то наебали.

Мне подсовывают стопку бумажек, веля расписаться. От всей несуразности происходящего хочется истерично расхохотаться, кататься по полу и громко-громко материться. Но я послушный гражданин - хотя бы сегодня - поэтому просто ставлю везде крестики – чисто из-за сволочности характера.

Один из исполнителей в ярко-алой, кровавой мантии зачитывает приговор, четко произнося каждое слово, чем действует на нервы. Мысленно обзываю его Занудой. Со страшной силой клонит в сон. Бессовестно зеваю, окончательно плюнув на приличия. В конце концов, это мое сознание переместят хрен знает куда - так какое мне дело до остальных?!

Ловлю на себе возмущенный взгляд другого исполнителя, совсем молодого, он едва ли старше меня. Не могу удержаться и подмигиваю, широко улыбнувшись. Парнишку от негодования всего трясет, но он стоически терпит и никак не отвечает на провокацию, лишь чуть выше вздергивает курносый нос.

Меня подталкивают в центр пятиконечной звезды, и я послушно делаю несколько шагов, вставая там, где это требуется. Зануда, огласив вердикт, вытаскивает откуда-то из-под мантии шприц и, бесшумно подойдя, впрыскивает мне под кожу смесь ядов, травяных экстрактов и психотропных веществ. Не слишком аккуратно, болезненно. Дилетант! Недовольно морщусь, но молчу. Здесь все молчат, будто воды в рот набрали.

Тоскливо, как на похоронах.

- Раздевайтесь.

Стоило бы, наверное, устроить внеплановый стриптиз, чтобы хоть как-то оживить обстановку, но тело практически не слушается, пальцы едва гнутся, а в голове уже начал появляться туман.

Киваю Зануде и начинаю неспешно снимать одежду, не заботясь о том, чтобы сложить ее, поэтому пестрые тряпки живописной кучкой валяются у моих ног. Красиво, блин! Сдох во мне художник, в муках – как пить дать.

Изрисованные непонятными символами плиты, сделанные из какого-то особого камня, оказываются такими холодными, будто выточены изо льда, не иначе. Похоже, у меня начинают неметь ноги. Или так и задумано?

Могли бы и сценарий составить, чтобы все четко и по пунктам, а то стой теперь и гадай, по правилам я ласты склеиваю или выбиваюсь из плана.

Жаль, что раньше процесс перемещения сознания меня не очень интересовал. Мы должны изучать механизм на шестом курсе. Долгое время это считалось выдумкой, красивой байкой, пока ученые не нашли подтверждение. Ох, и скандал тогда был! Сторонников теории чуть ли не на кострах сжигали.

Исполнители начинают читать заклинания, и руны под моими ногами по очереди вспыхивают мертвым, голубым светом. Кажется, становится еще холоднее, лед сковывает не только тело, но и душу, покрывая ее прочным панцирем. Дыхание перехватывает.

- Ваше последнее слово? – голос стоящего напротив исполнителя похож на шелест листьев.

Не могу удержаться от пафоса. Должен же хоть кто-то из нас устроить шоу другим зрителям.

- Горите вы все в аду.

Он кивает, принимая к сведению, словно и впрямь собирается выполнить мое маленькое пожелание.

Бросаю последний взгляд на потолок. Там, за прочным слоем стекла – аквамариновое небо, в насмешку – яркое и чистое, насыщенное.

Исполнители синхронно, будто долго репетировали, хлопают в ладоши, и я проваливаюсь в темноту.

…Еще не все дорешено,

Еще не все разрешено.

Еще не все погасли краски дня.

Еще не жаль огня,

И Бог хранит меня. (с)

Машина времени «Костер»

Часть 1

Вздох. Глубокий и жадный, как самый первый. И нет в мире сейчас ничего вкуснее, желаннее холодного – словно с крупицами льда – воздуха, выжигающего легкие.

Что или кто я?

Другой, тот, кто был до меня, протестует, угрожающе ворочается, ворошит сознание, как тлеющие угли костра, расцвечивая темноту рябиново-рыжими всполохами боли. В этом хаосе недолго и захлебнуться. Цепляюсь из последних сил за ощущения, самые примитивные, простые, потому что иначе утону в чужой личности, как в болоте.

Выдумка перемешивается с воспоминаниями, создавая причудливую монохромную картинку, криво сшитую разноцветными толстыми нитями. Не разобрать, где правда, где ложь. Я и в собственном имени не уверен, вдруг это лишь игра свихнувшегося сознания. Важно то, что получается дышать, часто, торопливо, будто в один миг все исчезнет, растворившись во мраке.

Меня всего выворачивает наизнанку.

Тело не слушается, отказывается подчиняться, удается лишь вильнуть хвостом. Глубоко, на периферии сознания рождается паника, но причину ее возникновения не получается понять, кто-то другой внутри меня душит чувство в самом зародыше, не позволяя опомниться.

Кромешная темнота, нет полутонов и оттенков, ни намека на свет. Страшно, наверное. Собственная беспомощность должна пугать, но и на это не хватает сил.

Тепло, почти жарко. Быстрый, то и дело сбивающийся с ритма стук сердца. Мой? Чужой? Или меня волнует совсем другое?

Граница между сном и явью слишком тонкая, зыбкая, не замечаю, как пересекаю черту. Ломанная, криво собранная картинка в голове медленно, с неохотой окрашивается, только цвета тусклые, выгоревшие на солнце. Я плаваю в этой мешанине мыслей. Другой Я выдыхается, сдается, уступает лидерство, притаившись на самом дне, и в лукавой усмешке скалит острые зубы. Он вернется, я точно знаю это.

От сумасшествия спасает бесшумно подкравшийся на мягких лапах сон.

***

Дождь. Такой громкий, такой близкий, что хочется зажать уши ладонями, хоть бы он перестал отдаваться гулким эхом в ушах и между ребрами, где частит сердце, торопливо отбивая незнакомый ритм. Кроме шума воды, в моем мире нет ничего. Лишь он, да еще, пожалуй, сладость, которая дразнит слишком чувствительный нос.