Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me

По барабанным перепонкам стучит незатейливый, прилипчивый мотивчик, который последний месяц чуть ли не из каждого утюга звучит. Пестрая толпа похожа на единый живой организм, бьющийся в эпилептическом припадке, по ошибке названный танцем. Полумрак клуба скрадывает это буйство красок, щадя уставшие за день глаза. Виски обжигает горло, обрушиваясь в пустой желудок раскаленной лавой, и оставляет на языке едкую горечь. Сбоку льнет лихорадочно горячий омега, раскрасневшийся то ли от духоты клуба, то ли от спиртного, его острые ноготки цепко впились мне в ладонь.

Невольно сравниваю нас, оцениваю и ладно сидящие на его точеной фигуре брендовые тряпки в радужных разводах, и пепельно-белые волосы с показушно-небрежной стрижкой, и ярко-голубые глаза, выделяющиеся на миловидном личике.

Наклоняюсь к нему и, ткнувшись носом в висок, жадно вдыхаю. В какофонии запахов, тонкой паутиной прилипшей за вечер, удается выцепить отголоски его собственного — ванильно-сладкого, как и у всех омег, с вкраплениями трав. Вкусный. Конфетка оказалась под стать обертке.

Эмми, кажется, так его зовут, целует в ответ — куда-то в щеку, шершавый язык влажно проходит по коже, вычерчивая линию скулы, а потом добирается до губ. У поцелуя мятный привкус жвачки и полынно-жгучий — сигарет. Эмми идет эта черта, и я окончательно останавливаюсь на своем выборе на этот вечер, прижимая хрупкую фигуру ближе к себе, ненавязчиво намекая. Кто-то сбоку одобрительно свистит. Не оборачиваюсь, показываю средний палец. Зрители не нужны.

— Пойдем. — Омега загнанно дышит и лихорадочно облизывает искусанные губы.

В полутемных, похожих на лабиринт коридорах клуба я совершенно не ориентируюсь, поэтому покорно иду следом за Эмми, пока не оказываюсь в какой-то каморке, захламленной ведрами, швабрами и ядовито-цветастыми флакончиками с моющими средствами. Глухо щелкает выключатель, и тесное пространство наполняется теплым электрическим светом.

Проворные пальцы омеги забираются под тонкий свитер, оглаживая кожу, и я не остаюсь в долгу — провожу ладонью по спине, вдоль позвоночника, замирая на пояснице чуть дольше. Эмми провокационно выгибается, совсем по-кошачьи напрашиваясь на ласку. И я не скуплюсь, выполняя его капризы. Запах ванили усиливается, забивается в легкие сладкой ватой.

— Твой запах, — холодный кончик носа касается моей шеи, посылая по телу волну дрожи, — такой необычный для беты. Грейпфрут и шоколад.

Он беззастенчиво трется об меня, при этом ухитряясь оставаться по-прежнему невинным, отчего складывается ощущение, что это не меня соблазняют, уверенно подталкивая к греху, а я совращаю доверчивого школьника.

— Потому что я омега, — не вижу причин скрывать. Эмми на долю секунды замирает, а потом в голубых глазах вспыхивают озорные искорки.

На неровную пирамиду ведер падает тонкая футболка с изображением глазастой мультяшки. Бряцает ремень, и коротко вжикает расстегиваемая молния. Омега оборачивается через плечо, лукаво улыбаясь.

— Пожалуй, так даже интересней.

***

Считается, что быть омегой — это не физиология, а призвание.

По моему скромному мнению — это диагноз, причем довольно исчерпывающий. И хрен ты к нему подберешь лекарство, дешевле сдохнуть.

Коварный понедельник, подкравшийся незаметно, и очередные сборы на работу убеждают меня в этом в который раз. Минут двадцать уходит на пробуждение и завтрак, состоящий из чашки крепкого чая с сахаром, а остальные сорок на то, чтобы привести себя в божеский вид и найти тонкую грань между приличным омегой, работающим секретарем в крупной фирме, и застенчивой блядью, только что вылезшей из постели клиента. Отражение, словно издеваясь, раз за разом показывает второй вариант. И это ни черта не смешно!

Серьезно, мироздание, неужели я так много прошу?!

За пять минут до выхода я прихожу к компромиссу с зеркалом, спрятав следы бурных выходных за стеклами очков в толстой оправе и безукоризненно-белой водолазкой. Наскоро запихнув в рюкзак все, что попалось под руку, я выскакиваю за дверь.

Улица встречает морозом, жадно набрасывающимся на незащищенные шарфом кончик носа и щеки, тонким слоем снега, едва прикрывающим асфальт, и витающим в воздухе ощущением приближающегося праздника. Все окна украшают симметричные кляксы-снежинки, а витрины мигают разноцветными гирляндами, на углу хвастливо приосанилась красавица-елка, кокетливо подмигивая блестящими шарами.

На работу я в буквальном смысле влетаю, лишь чудом не разъехавшись на скользкой от натаявшего снега кафельной плитке. Приветливо покивав охранникам, прошмыгиваю через турникет. Лифт, ради разнообразия, сегодня ждать себя не заставляет и отправляется на нужный мне этаж полупустой.

Все идет неправдоподобно хорошо, и это настораживает.

Только оказавшись в приемной и торопливо покосившись на висящие на стене часы, показывающие, что до начала рабочего дня осталось десять минут, я шумно выдыхаю и плюхаюсь в свое кресло. Там же, не вставая, начинаю раздеваться, благо практика в этом деле у меня была огромная. Куртка, шурша рукавами, летит на диванчик для посетителей, а шапка и шарф — на тумбочку с ксероксом. За расшнуровкой берцев и застает меня мой непосредственный начальник, внезапно заявившись раньше обычного.

— Мистер Фоук, — меня окидывают красноречивым взглядом, оценивая растяжку и узкие джинсы, пока я торопливо пытаюсь убрать ногу со стола. — Вам помочь?

— Ценю ваше рвение помочь, мистер Харди, но я взрослый мальчик и со шнурками как-нибудь справлюсь, — язвительностью, как ни стараюсь ее скрыть, все равно фонит сквозь вежливое равнодушие.

За альфой закрывается дверь, а из меня будто вытаскивают стержень — я обмякаю на стуле, превращаясь в желе, и в раздражении спихиваю на пол стопку папок, которые в пятницу методично рассортировывал по дате. Пестрые прямоугольники на сером паркете приносят извращенное удовольствие.

Наша история стара как мир. Нейт Харди — директор «Ультрамарина», компании, занимающейся рекламой, а я играю роль его секретаря уже последние три года. По всем законам жанра, начальник, имея в свободном доступе хорошенького омегу, должен периодически трахать его на столе, в кресле, у шкафа с документами и — где там еще положено? И Нейт совсем не против придерживаться этого сценария, проблема в том, что я куда охотнее нагнул бы своего начальника, чем раздвинул под ним ноги. И на это есть две причины.

Во-первых, задница мистера Харди. Он и сам чертовски привлекательный, но вот его задница заслуживает отдельной строчки в моем списке. Когда он появляется на работе в своих тесных, не оставляющих простора воображению брюках, как сегодня, у меня от желания темнеет в глазах, так хочется запустить ладонь под тонкую ткань и огладить соблазнительные полушария, сжать их, оставляя следы ногтей на светлой коже.

Во-вторых, голос мистера Харди — бархатно-мягкий, с едва заметной хрипотцой. Я слышал, как Нейт орет на подчиненных, слышал, как смеется над очередной шуткой, слышал, как он по пьяни шепчет мне на ухо пошлости, уговаривая поехать к нему. И у меня рвет крышу, стоит лишь представить, как он будет стонать подо мной, умоляя о большем. А в том, что он будет стонать, я не сомневаюсь. Он просто создан для этого.

Большая стрелка часов едва достигает двенадцати, и телефон, будто только этого и дожидался, взрывается трелью, а к начальнику начинают подползать первые страждущие. Ночуют под дверями, что ли?

Добро пожаловать в ад, мистер Фоук.

Ближе к обеду толпа в приемной рассасывается, вспомнив о физиологических потребностях, а телефон, словно устав, замолкает. Или виной тому вытащенный штепсель из розетки. Аминь, блин! Рассортировав документы на подпись и прихватив чашку чая, иду в кабинет к Нейту. Если бы руки не были заняты, перекрестился бы.

На мое появление альфа не реагирует, поэтому я подпихиваю ему под нос стопку бумаг, где предварительно отметил неоново-желтым стикером, где надо поставить подпись.