— Например?

— Дневники бывшего хозяина дома, наполненные множеством мыслей о создании музыкальных произведений. Признаться, узнаю немало нового. Родственники и знакомые композитора искренне считали его несчастным человеком, не снискавшим славы и потратившим жизнь на погоню за призрачными перспективами. Знаешь, что забавнее всего?

— Что?

— Он к признанию попросту не стремился, удовлетворившись тем, что имел, работая для того, чтобы выплеснуть свои эмоции, переживания и наблюдения в музыку. Благо, что финансовое состояние позволяло ему заниматься любимым делом, не прерываясь на раздражающую рутину работы. Его все считали немного психом, а, по-моему, он был интересным человеком. Интереснее многих, с кем мне доводилось пересекаться в былые годы. Но не самым примечательным. Это факт.

— Были те, кто оставил в твоих воспоминаниях ощутимый след?

— Были.

— И много?

— Много больше, чем может представить среднестатистический человек. Но, знаешь, все мы немного психи, потому я стараюсь не судить их, а принимать со всеми странностями. Они же прощали мне мои. Вот и я прощаю. Перейдём к варианту, построенному на откровенной лести?

— Пожалуй, — хмыкнул Вэрнон.

Рэймонд был многословен, но его не хотелось грубо прерывать. Он не глотал окончания, не сбивался, не спешил, но и не растягивал беседу нарочно, пытаясь подогреть интерес к своей персоне попытками создать имидж неземного, немного богемного создания. Он просто рассуждал с неким шиком о людях, их странностях и о себе, тоже не лишённом этих самых странностей.

Вэрнон слушал и запоминал.

Сегодня Рэймонд был откровеннее, чем в вечер первой встречи и спонтанного знакомства, что не могло не спровоцировать пробуждение повышенного интереса у внимательного слушателя.

— Лесть подразумевает под собой заверения о красоте твоего голоса. Настолько потрясающего, что я никогда его не забуду и сумею узнать из сотни других, если вдруг сто человек решат заговорить одновременно с тобой. Услышал однажды, и меня сразило наповал, — заметил Рэймонд, и Вэрнон представил, как тот мог бы улыбнуться, произнося подобные слова. — Но это звучит излишне пафосно и слишком сладко. Приторно, лживо… Стиль романтический. Не думаю, что ты поверишь в реальность такого расклада, хотя тебе польстит, несомненно. Кроме того, вариант лестный подразумевает благодарность за подаренную зажигалку, которой я активно пользуюсь. И которая мне действительно очень нравится. Причин несколько. Во-первых, красивая. Во-вторых, удобная. В-третьих, стильная. Плюс служит напоминанием о том, как зовут моего собеседника, а, значит, мне не грозит запамятовать и ошибиться, назвав тебя чужим именем. Отличная шпаргалка для того, кто забывает имена. Я к таким не отношусь, но если бы… В общем, сам понимаешь. Замечательная штука.

— Подозреваю, что часть о зажигалке гораздо правдивее, нежели та, что о голосе, — усмехнулся Вэрнон.

— Да, — согласился Рэймонд, не скрывая и не пытаясь увильнуть от однозначного ответа. — Во всяком случае, сейчас. Я не настолько сентиментален, чтобы меня уносило от человека с одной встречи и одного спонтанного подарка, даже такого многофункционального и полезного. Сейчас меня терзает вопрос иного толка, родившийся на фоне длительных размышлений об определённых вещах. Зажигалка — не котёнок или щенок, о судьбе которого бывший владелец обычно печётся, а потому звонит новому и расспрашивает о том, как меховому клубку живётся на новом месте. Особых условий ей не требуется, уход тоже не слишком сложен, потому имею полное право подозревать, что звонишь ты мне по иным поводам. Верно?

— Верно.

— Тогда?..

— Что?

— С какой целью ты это делаешь?

— Хочу дать тебе на выбор несколько, а, может, и сразу все причины.

— Причины чего? Или для чего? — уточнил Рэймонд.

Голос его не дрогнул, но слегка изменился. Появилось больше заинтересованности, пришедшей на место былой отстранённости и сухой, какой-то канцелярской вежливости, от которой веяло холодом, вполне ощутимым, сродни тому, что царил за окном.

Добрый знак. Как он есть.

— Несколько поводов, подталкивающих тебя к тому, чтобы кратковременная поездка превратилась в долгосрочный проект. Хочу помочь тебе определиться с выбором. Хочу, чтобы ты задержался в этом городе. Вот и придумываю, чем тебя соблазнить и как это сделать. Возникла идея, и мне она в виде плана понравилась. Так почему бы не опробовать?

— Интересно, — протянул Рэймонд. — Мне нужно сделать для этого что-нибудь? Или?..

— Или, — ответил Вэрнон. — От тебя абсолютно ничего не требуется. Только собраться и быть готовым часам к десяти. Увидишь город с непривычной стороны. Таким его видели единицы.

— Мирные жители засыпают, просыпается мафия? — иронично произнёс Рэймонд; не удержался и хохотнул, вызывая у Вэрнона ответную улыбку.

Если он знал правду, то умудрился ввернуть её в общий разговор весьма органично, не переходя грань, не задавая вопрос в лоб, не подталкивая к откровениям, а всего-то упоминая всем с детства известную фразу из распространённой игры.

Безобидная шутка, а не прямое обвинение или стремление вывести на чистую воду, получив признание.

Если не знал, то его интуиции оставалось позавидовать, потому что развита она была просто отлично.

— Не совсем.

— Как тогда?

— Увидишь.

— Договорились.

— Значит, да?

— Да, мистер Волф-ф-фери-и, — он снова вернулся к подобному тону. — Это значит «да». Сложно отказать, когда перед тобой открывают столь занимательные перспективы. А я не из тех, кто разбрасывается возможностями.

— Тебе понравится.

— Самонадеянно.

— Но оправданно.

— Откуда такая уверенность?

— Ты не из тех, кто разбрасывается возможностями. Я не из тех, кто разбрасывается словами. Потому обещаю. Понравится.

*

Чтобы влюбиться в высоту, ничего делать не приходится. Она, как наркотик, а, может, сильнее. Достаточно одного полёта, чтобы захотелось возвращаться к этому развлечению снова и снова. Он знал это на собственном опыте и не сомневался, что Рэймонд, составив ему компанию, испытает схожие чувства. Тот же восторг и восхищение, тот же блеск, промелькнувший в глазах, тот же азарт, что захлёстывает с головой и не отпускает до самого конца.

Прошло немало времени, а он, по-прежнему, помнил, как и при каких условиях впервые оказался на борту вертолёта. Что тому способствовало и во что вылилось.

Это был один из его праздников. Двенадцатый день рождения. Он предвкушал наступление знаменательной даты, поскольку дядюшка пообещал ему нечто особенное и подмигнул заговорщицки, произнеся эту фразу.

Родителей обещание не вдохновило. Более того, способствовало пробуждению у них стандартной реакции, которой они встречали каждое начинание Ингмара, независимо от того, насколько оно было рискованным или безобидным. Любую инициативу, исходящую от родственника, они воспринимали в штыки, тем более у них имелись свои планы, связанные с празднованием, и постороннее вмешательство было расценено крайне негативно.

Ингмар посмеивался и с серьёзным выражением лица заметил, что в этот день Вэрнон станет настоящим мужчиной. Что подразумевало это определение, оставалось лишь догадываться, надеясь, что у Ингмара хватит ума не притащить на детский праздник крепкий алкоголь, сигареты, лёгкие наркотики и девиц облегчённого поведения, призванных с размахом поздравить именинника. Наверное, воображение родителей именно такие картины и нарисовало, но реальность оказалась в разы безобиднее.

Ингмар не заказывал особый торт, из которого должна была выпрыгнуть стриптизёрша, и не пытался споить племянника. Он выкрал его со скучного праздника, который больше напоминал похоронную процессию, нежели изначально запланированное мероприятие, и вместе они отправились навстречу путешествиям.

— Будем прививать тебе вкус к жизни, — пообещал Ингмар, положив ладонь на плечо Вэрнона и крепко его сжав. — Согласен?