Бриссон роется в палатке и в барахле снаружи, идет проверить лодку. Ну, мало ли, вдруг там завалялась пара упаковок, которых он каким-то образом не заметил, пока рыбачил.

Там тоже нет, но, посмотрев за борт, он вспоминает, куда дел запасы пива.

Он засунул их в озеро Уайт.

Не то чтобы озеро Уайт – это настоящее отдельное озеро. Это излом озера Гарнер, отделенный от последнего косой, которая даже не достает до другого берега.

Но это и не то же самое озеро. Например, Бриссон никогда не видел тумана над Гарнером, а вот над Уайтом туман чаще есть, чем нет[15]. И если он никогда не слыхал, чтобы в озере Гарнер утонул ребенок или хотя бы собака, то Уайт – это прямо-таки гиблое место. В Уайте утонул шестилетний сынишка Джима Ласкадиса, несчастный ублюдок. В смысле, Ласкадис. Да, впрочем, и ребенок тоже несчастный уб… Ох, Господи!

Озеро Гарнер славное, а озеро Уайт – адская бездна.

Разве что пиво в нем охлаждать хорошо.

Бриссон, скользя, перебирается по косе на сторону озера Уайт. Коса состоит в основном из корней, как будто эти чертовы лохматые березы сожрали всю грязь, на которой стояли. Корни скользкие – холодные, колючие и воняют гнилью.

Но Бриссону отступать некуда. Похоже, вчера он взял прорезиненный трос и привязал один его конец к стволу дерева, а к другому концу приладил пиво. Но почему-то трос, уходящий в воду, теперь туго натянут – за что-то оно там внизу зацепилось. Бриссону надо быть поосторожнее, а не то упаковка из шести банок пива или что-нибудь другое выстрелит ему в рожу, как из рогатки.

Бриссон пробует воду ступней – твою ж мать, холодная, сука! На нем только белые труселя, теперь они промокли, испачканы, да, наверное, еще и порвались. Но снимать их ему не улыбается. Одна мысль о том, чтобы остаться голышом на этой полосе из колючих корней, отвратительна.

Он садится на край косы и погружает ноги по колено в воду, через секунду вынимает обратно. Вода такая холодная, что он чувствует каждым волоском, как она приближается к его паху.

Ну и по хер! Он встает на ноги, разворачивается лицом к косе и хватается за прорезиненный трос, словно это альпинистская веревка. Что такого, если упаковка пива херанет ему по затылку и насмерть? Это будет не самое плохое, что случилось с ним на этой неделе.

Бриссон медленно пятится в воду. Над водой корни были скользкие, но корни под водой – склизкие и покрыты тиной. Стоять на них – все равно что балансировать на скалках, особенно сейчас, когда ноги окоченели от холода. Бриссон не успевает сделать и полдюжины шагов, как поскальзывается и падает лицом вперед на колючую стену.

Он подскакивает от боли. Группируется в позу эмбриона, похоже, лишь себе во вред, но так хотя бы ноги не в ледяной воде.

У Бриссона зуб на зуб не попадает. Он смотрит себе на грудь и на живот, ожидая увидеть с десяток ран, из которых хлещет кровь. Но видит только грязь и несколько ярко-красных сочащихся кровоподтеков. Он пытается стереть грязь, чтобы рассмотреть эти пятна, но в итоге получается просто грязе-кровяной соус. Бриссону почему-то кажется, что он пропорол себе мошонку. Проверяет.

В целости. Будто это еще важно.

Но он выжил и теперь кое-что придумал. Бриссон карабкается вверх по корням, как по лестнице. Пытается отвязать трос, не тут-то было. Он идет к палатке и отыскивает свой нож “Гербер”. Возвращается, перерезает трос у дерева и немного спускается по склону, чтобы ослабить натяжение.

Получается. Три упаковки по шесть банок – трос продет через пластиковые кольца и держит их вместе – появляются на поверхности. При буксировке три-четыре банки отбиваются от остальных и либо тонут в озере, либо проваливаются между корней, но вызволять их Бриссон не собирается, а только отпускает несколько матюков. Заполучив все уцелевшие банки, он открывает одну и пьет. Пожалуй, на этот раз можно заполировать “Джим Бимом”, а не наоборот.

Теперь он сидит на верхушке косы, прислонившись к стволу дерева, свесив левую ногу на сторону озера Уайт, а правую – на сторону озера Гарнер, где значительно теплее, ведь там солнышко. Жалеет, что не додумался взять “Джим Бима”, прежде чем сел. И не захватил, когда ходил за ножом.

А где нож? Он не знает, да и знать не хочет. Он хочет вздремнуть.

Он…

Бриссон просыпается от сильного желания почесать левую ногу. Вдыхает воздух, пропитанный смрадом теплой гнилой рыбы, и давится. Смотрит вниз.

Левая нога Бриссона до середины бедра – в пасти гигантской черной змеи, высунувшейся из озера Уайт.

Массивная змеиная голова напоминает формой кусок пирога, по бокам этого клина – орлиные глаза. Зрачки – поперечные разрезы.

Однако зубы этой змеи не похожи на змеиные – треугольные и зазубренные, они касаются его кожи только самыми кончиками.

Бриссон тут же начинает сходить с ума. Он дергает ногой, змея с шипением смыкает челюсти, хрустнув его костью. Тело Бриссона пытается опрокинуться на другую стороны косы, в озеро Гарнер, подальше от Уайта.

Змея не отпускает его. Ее тело приподнимается из воды, чтобы создать рычаг.

Это не змея. У нее есть плечи.

Чем бы эта хрень ни была, она медленно водит головой из стороны в сторону, перегрызая зубами то, что осталось от ноги Бриссона. Тот, уже теряя сознание, валится назад, к озеру Гарнер.

Очнулся он в больнице. Вот, в сущности, и все, что помнит Бриссон.

Но блин: уж это-то он помнит наверняка. Причем помнит очень ясно.

А если ты ему не веришь, то у него есть, что тебе показать.

Оператор дает вертикальную панораму ног старика. Левая штанина завязана в узел под культей. Видео кончается.

Милл-От включает свет.

– Что скажете? – спрашивает он через секунду.

Охренеть, у меня по всему телу мурашки от акульности побежали. Оленю ясно, что вся эта история – дерьмо собачье, но как классно рассказано. Этот старик точно не актер. Ни один актер не сыграл бы так достоверно. Если же он врал, а это единственно возможный вариант, то он превосходный лжец. Он натуральный психопат.

– О чем? – говорю я.

– Погодите. Вот, почитайте. – Милл-От пододвигает ко мне конверт.

Я стягиваю его со стола всей ладонью, чтобы было не так заметно, что у меня трясутся руки. Переворачиваю на коленях. Марки нет.

Вот тебе и не оставил пальчиков. Вынимаю сложенный лист бумаги: