Станислав. Мне все равно.

Королева. Стоя там, на галерее, вы могли видеть лицо Фёна, могли вы видеть его лицо?

Станислав. Я видел его лицо.

Королева. Вам оно знакомо? Я хочу сказать, вам уже случалось его видеть?

Станислав. Такие люди достаточно ловки, чтобы бесчисленные их посредники даже не догадывались, кому служат.

Королева. Мне нравится ваше хладнокровие.

Станислав. Как и ночью в вашей спальне, я боялся, что кто-нибудь услышит стук моего сердца. Я собрал все свои силы, чтобы не спрыгнуть вниз. Еле сдержался.

Королева. Он нисколько бы не удивился. Он был начеку. Этот человек полагает, что я сумасшедшая и что вы сумасшедший. Вчера в Кранце на постоялом дворе он должно быть улыбался и думал: «Королева считает, что она поэма. Убийца считает, что он поэт. И это весьма забавно». Отметьте, что ваши товарищи были недалеки от подобных взглядов. Я имею в виду наиболее честных из них. Болтают многие. Действуют единицы. В любой среде достаточно условностей. В любой. (День гаснет. Королева возвращается к огню, чьи отблески все ярче играют на ее лице.) Зачем вы жгли бумаги вчера, в Кранце?

Станислав. Боялся обыска.

Королева. Это были стихи?

Станислав. Да, сударыня.

Королева. Жаль.

Станислав. Если бы я их не сжег вчера, я бы их сжег сейчас.

Пауза.

Королева. Ну а после сожжения стихов, каков был предписанный вам план действий?

Станислав (встает). Сударыня!..

Королева. Мне казалось, что угрызения совести, церемонии, ханжество упразднены в наших отношениях.

Станислав (снова садится. Тихо). Я должен был убить королеву в Вольмаре.

Королева. Убивать надо быстро и на улице. Нужно быстро убить и дать толпе себя растерзать. Иначе драма потускнеет, а все, что тускло, ужасно выглядит. (Долгая пауза.) Газеты бы написали: «Королева пала жертвой зверского покушения». Эрцгерцогиня и граф Фён присутствовали бы при вашей казни и учредили бы траур. Прошли бы погребальные увеселения. Зазвонили бы во все колокола. Объявили бы регентство, как это предусмотрено ныне действующей конституцией. Принц-регент выпрыгнул бы, готовенький, из широкого рукава эрцгерцогини. Все, спектакль был бы кончен. Эрцгерцогиня, то есть я хочу сказать граф Фён, — правил бы государством. Такова политика.

Станислав. Мерзавцы!

Королева. Итак, вы должны были убить королеву в Вольмаре, и что же — вы выполнили полученный приказ в Кранце. Вы должны были убить королеву, Станислав. Дело сделано: вы ее убили.

Станислав. Убил, сударыня?

Королева. Допустила бы какая-нибудь королева, чтобы кто-то прыгнул к ней в окно и упал без чувств в ее спальне? Стала бы королева прятать того, кто лезет ночью в ее комнату? Допустила бы королева, чтобы ей не отвечали, когда она задает вопрос? Допустила бы королева, чтобы о ней говорили не в третьем лице, да еще оскорбляли? Если она это допускает, значит, она больше не королева. Повторяю вам, Станислав, в Кранце больше нет королевы: вы ее убили.

Станислав. Я понял вас, сударыня. Вы говорите, что между нами больше нет места для церемоний, а в то же время по-королевски церемонно возвышаете мое одиночество до вашего. Меня не обмануть.

Королева. Вы что думаете, я могла бы признать, что вам не удалось задуманное? Если бы я это признала, то давно бы приказала выставить вас за дверь.

Станислав. Я ничто. А королева остается королевой. Королевой, которую ревнует двор, потому что она им пренебрегает. Королевой, которую тысячи подданных почитают во мраке своей неизвестности. Королевой, скорбящей о своем короле.

Королева садится в кресло подле печи, лицом к зрителям. Почти ничего не видно, только отблеск очага играет на лицах. Библиотека погружается в сумерки. Станислав проходит за кресло королевы и становится у нее за спиной.

Королева. Вы убили королеву, Станислав, и это у вас получилось лучше, чем вы замышляли. Когда я была маленькой девочкой, меня мучили, готовили к трону. Это была школа, и я ее ненавидела. Король Фридрих явился так неожиданно. Я стала думать только о любви. Я должна была стать женщиной. Я должна была жить. Я не стала женщиной. Я не начала жить. Фридрих умер накануне этого чуда. Я заживо погребла себя в замках. Грозовой ночью вы вошли в мое окно и нарушили это дивное равновесие.

Долгая пауза.

Станислав. Как тихо после грозы. Ночь наступает в необычайном безмолвии. Ни колокольного звона вдали, ни блеяния овец.

Королева. Отсюда ничего не слышно, как будто мир не существует. Я не любила эту тишину. Теперь она мне нравится.

Станислав. Может быть, мне попросить принести канделябр?

Королева. Не надо. Мне ничего не нужно. Я хочу, чтобы сумерки остановились, чтобы Луна и Солнце остановили свой бег. Хочу, чтобы этот замок остановил мгновение и мы бы так навеки и остались, пораженные судьбой.

Пауза.

Станислав. Бывает, что множество нам не известных вещей приходят в равновесие, и страшно становится, как это может быть, как это все не рушится от малейшего дуновения ветра.

Королева. Помолчим немного? (Пауза.) Станислав, гордость — недобрая фея. Нельзя ее сюда пускать, нельзя ей дать коснуться этого мгновения своей волшебной палочкой и обратить его в камень.

Станислав. Гордость?

Королева. С вами говорит женщина, Станислав. Вы понимаете?

Долгая пауза.

Станислав (закрыв глаза). Господи!.. Помоги мне понять. Мы на обломках кораблекрушения в открытом море. На этом тонущем судне, в библиотеке замка Кранц, дрейфующей в вечность, судьба, случайность волны, буря нас бросили друг к другу. Мы одни на всем свете, мы на вершине горы неразрешимого, мы на границе тех земель, где мне легко дышится и побывать в которых я и не мечтал. Нам так чудовищно неловко, как не бывает ни больному, мечущемуся в агонии, ни бедняку, доживающему в отчаянии свои дни, ни догнивающим в темнице узникам, ни путешественникам, потерявшимся в полярных льдах. Нет ни верха, ни низа, ни левой стороны, ни правой. Мы не знаем, куда деваться нашим душам, взглядам, словам, ногам, рукам. Господи, просвети меня. Да придет ангел Апокалипсиса, пусть протрубит, пусть мир обрушится вокруг нас.

Королева (тихо). Господи, вытащи нас из этой пагубной зыби; отними у меня костыли, чтобы я больше не ходила прямо. Порази своим громом все этикеты и правила, и прежде всего осторожность, которую я считала стыдливостью. Порази чудищ: гордость и привычку. Заставь меня сказать то, чего я говорить не хочу. Освободи меня. (Пауза. Опускает вуаль. Говорит с простоватой неловкостью.) Станислав, я люблю вас.

Станислав (так же). Я люблю вас.

Королева. Все остальное мне безразлично.

Станислав. Вот теперь я смог бы вас убить, чтобы не потерять никогда.

Королева. Подойдите тихонько ко мне… Идите. (Станислав становится подле нее на колени.) Положите голову мне на колени. Не требуйте большего, умоляю вас. Ваша голова у меня на коленях, а рука моя на вашей голове. Какая тяжелая голова. Будто отрубленная. Мгновение, и ничего вокруг. И лунный свет в душе. Я полюбила вас, как только вы появились в моей спальне. И я себя виню, что устыдилась. Я полюбила вас, когда ваша рука повисла, сраженная усталостью. Я полюбила вас, когда схватила вас за волосы, чтобы заставить читать. И я себя виню, что устыдилась.