Жуть.

Когда я отмахнулась от своего отражения с незатейливыми мыслями: «Ай, пойдет» и подписала Лесли и папе купленные вчера вечером (полнейшая дезорганизация) открытки, стрелки на прикроватном будильнике близились к полуночи.

В итоге с доктором Харрис мы столкнулись в проходе — она как раз поднималась, чтобы выманить меня на свет божий, в то время как я притормозила, оправляя воротничок и застегивая пуговку под локтем, случайно выскользнувшую из петли, едва я неуклюже зацепила рукавом угол.

На первом этаже не хватало разве что Фрэнка Синатры, поющего про Рождество; Майк и Ли постарались на славу. Три носка над камином, хрупкие шары и гирлянда на елке; огонечки дрожат и мерцают. Салфеточки с изображениями Санты и большая ваза с печеньем в форме…

— Снеговики, серьезно? — я не удержалась и хмыкнула, вытащила одну фигурку, покрутила.

— О, неужели, она улыбается!

Лесли весело хлопнула в ладоши и вторила Майку:

— Я же говорила, ей понравится! — она бегло покосилась на наручные часы. — Где бенгальские свечи? Ты же сказал, что принес их из гаража.

Телевизор вещал музыкальный канал, а мой ком в горле ничто не было в состоянии вытолкнуть.

Кажется, я перестала загадывать желания года два назад, когда осознала, что у таких неудачников они не сбываются во всех имеющихся и выдуманных измерениях.

Так, остались фантазии и глупые мечты — мне ведомо, что мы, в конечном итоге, никогда не будем вместе, но это не значит, что я отказывала себе в изощренном и сомнительном удовольствии проводить часы, планируя в своей голове «наш» каждый день, если бы это «мы» существовало в реальности.

Предпраздничная суета не оживляла. Я чувствовала себя заключенной в гигантскую стеклянную банку, намертво замурованную. Банка стояла в гостиной, и папа с Лесли аккуратно вокруг нее ходили, дабы не разбить, но между нами все равно возвышалась прозрачная стена — та самая, за которой звуки слышались глухо, а картинка маячила мутно, уже не вызывая ни раздражения, ни злости — только привычную усталость.

Я не хотела выпивать «обязательный рождественский бокал». Но налили. Значит, придется.

Полночь.

Они выглядели счастливыми. Стукали стенки хрусталя друг о друга, доктор Харрис улыбалась, а папа голосил какие-то… поздравления, наверное. Чему же еще могут радоваться беспечные люди.

Пламя свечи перед моим лицом слабо колыхалось. Завораживало. У меня есть заветное желание?

Сдать выпускные экзамены, чтобы Снежок прожил десяток лет с верхом. Нет, ничего. Ничего, что не зависело бы в первую очередь от меня или естественного хода вещей в природе.

Я часто встречала в интернете статьи о том, как необходимо «правильно» давать вселенной позывы. Чушь собачья все это. Я залпом осушила высокий бокал и едва не выронила тот из рук, морщась, прижимая ладонь к губам. Искрящиеся пузырьки веселья? Мурашки по коже и крепкое послевкусие. Все не то, чем кажется.

Ты — мое заветное желание.

Единственное, несбыточное, никому не нужное. Кажется, уже — даже мне.

Разлюбить — это не раз, и остыл. Разлюбить — это разбиться головой о стену от бесконечных разочарований и изжить все ресурсы организма, придумывая оправдания сволочному поведению человека.

Я пока трепыхалась. Да, что ж тут скрывать или молчать, люблю я его, ненормальная, это ясно. Люблю, все еще люблю… не уверена, что смогу когда-нибудь прекратить. Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я люблю этот камень и жить без него не могу.

Надо прямо говорить, жизнь у нас дурацкая.

Меня отвлекла мелодия, заигравшая по телевизору. Я попросила переключить канал; Майк странное обращение оставил без комментария, не заострив внимания.

Захотелось истерически хохотнуть.

Фантастика.

Есть песни, которые я наверняка больше не смогу спокойно слушать, фильмы, которые не смогу смотреть, вещи и фразы, которые не смогут быть названы или озвучены вслух, ибо вызовут прямую ассоциацию с определенным человеком, потому что я больше не хочу чувствовать то, с чем они связаны.

Я потянулась за бутылкой и плеснула себе едва не до краев, пока Лесли объявила о вручении подарков.

Ай, к дьяволу. Как только начнет укачивать — сразу поднимусь в спальню, чтобы завалиться ничком и моментально уснуть. Интересно, подобное можно соотнести с алкоголизмом?

Доктор Харрис вручила мне красивый пакет с серебристым оленем.

Вибрация под животом не проходила сама собой; пришлось перевернуться на бок и отшвырнуть источник раздражения в сторону, и лишь с громким стуком чего-то твердого о пол всякая сонливость моментально сошла на нет. Я судорожно вцепилась пальцами в телефон, то ли спеша ответить на звонок, то ли проверяя его на наличие видимых повреждений. Прочитать имя контакта с первого раза представлялось задачей проблематичной для лица неосведомленного, но я успела привыкнуть:

— Брюс? Привет, прости, я спала.

Беглый взгляд на запястье — маленький циферблат подаренных доктором Харрис наручных часиков на тонком красном ремешке демонстрировал приближение третьего часа. Они даже гармонировали с некоторыми птицами на моем платье, у которых были выкрашены красным грудка или головка.

— Ничего страшного, это ты извини, что разбудил. С Рождеством тебя. — Я откинулась на подушке, позволяя уголкам губ расплыться в искренней улыбке.

— И тебя с Рождеством.

Интересно, чем можно обосновать желание помолчать по телефону с человеком, лениво прикрывая веки в уютном полумраке спальни? Прислушиваться к чужому дыханию и просить описать в подробностях прошедший день, убаюкиваемая звуками мерного говорения. Тишина в обществе Брюса была особенной.

Но голос на противоположном конце линии зазвучал напряженно, чем окончательно сбил остатки дремы и разрушил успевшие воздвигнуться розовые замки:

— Джин, ты не знаешь, по какому адресу находится… — в трубке раздалось шуршание, словно Беннер перелистывал страницы, — дом Дэна Виллера?

Взволнованный вздох застрял в горле: лучше бы не знала.

«Дом Дэна Виллера» — если б в нашей школе нашлась личность, увлекающаяся написанием мемуаров, сей заголовок стал бы лучшим названием для книги о самых крупных и бесшабашных тусовках Маунт-Вернона.

— Да, я, я знаю, где это, что-то случилось? — не зная, куда от накатившего странного удушливого волнения деть не находящие места конечности, села на кровати, подогнув под себя ноги, и принялась теребить гладкий поясок.

— Надеюсь, что нет. Мне звонил Тони, просил забрать его оттуда.

— Нуксек Луп, большой двухэтажный дом с гаражом…

— Подожди, я запишу.

— Нуксек Луп, — я повторила медленней, делая небольшую паузу. — Номер дома: 4654, пятый от Марбл-Крик и второй с конца улицы, с бежевым сайдингом и такими, — я не сообразила, когда успела подорваться с кровати и начала ходить по комнате кругами, попутно зачем-то размахивая свободной рукой, — кирпичного цвета ставнями. Это рядом с Парк Файер Стейшен и… там, рядом, кафе небольшое есть, — речь звучала до безобразия бессвязно, и я не была уверена, слушает ли Брюс эти малозначительные мелочи, но все равно пыталась вспомнить каждый мусорный бак в округе. — Сильно пьяный? — вопрос вырвался против воли.

— Могу предположить, что достаточно, раз вдруг поздравил меня с Рождеством, — утомленный вздох. — Слушай, — сердце по инерции замерло еще до того, как Беннер произнес в глубине души ожидаемые мною слова: — ты не могла бы съездить со мной? Боюсь, лучше не задерживаться, а один я могу заехать не туда.

И невидимая стальная рука сжалась на горле с максимальной силой, мешая воздуху свободно поступать в организм.

Я не то, что съездить — я имени его более слышать не желаю.

— Конечно, ты помнишь, где я живу? — ноги-предатели сами в пару шагов преодолели расстояние до комода, а рука выдернула из ящика колготки наугад.

***

Полицейский участок плакал по происходящему на месте. Майку стоило бы поближе общаться со мной — глядишь, перестал бы скучать от безделья на работе.