Вернись.
— Не страшно, — я не помнила, как долго смотрела в карие радужки, где медленно, набирая силу, закипало что-то…
Один миг — открыться и заглянуть настолько глубоко, что уже не тонешь — с камнем на шее идешь на дно. Миг, которого ему хватило, чтобы понять.
Стрелки настенных часов снова ожили. Агрессивный рывок вперед — почти впился в губы и навалился телом так, что я едва удержала равновесие, покачнувшись, в последнюю секунду успев схватиться за его плечи.
Его невозможный, выносящий мозги, опьяняющий хуже самого крепкого шота мужской запах делал ноги ватными. Парфюм, сигареты и горечь коньяка на языке. Губы скользят слишком беспорядочно — то сверху, то снизу… хочу больше. Приподнялась выше, подаваясь навстречу, привставая на цыпочки, и Тони снова обхватил лицо ладонями — сильно, жестко, вминаясь своим горячим, прерывисто дышащим ртом в самое сердце.
Его глухой стон вломился в сознание, стоило на секунду оторваться и скользнуть губами к шее, где бешено бился о кожу пульс.
Мозг плавился — окончательно и бесповоротно, и было неважно, как сильно я об этом пожалею, когда все закончится, и разум снова встанет на место, неважно, какой бес в него внезапно вселился, неважно до такой степени, которую я даже вообразить себе не могла. Был только его язык у меня во рту. Врывающийся, ненормальный, твердый, — господи, нет, так не бывает, — его бедра, почти грубо подающиеся вперед.
Руки выпустили лицо, скользнули вниз, не разрывая контакта с кожей. Ведомая глупым, но фактически болезненным желанием прикоснуться, я оторвалась от его футболки и осторожно обхватила напряженные запястья, ловя застывшие на ключицах ладони. Медленно провела по предплечьям вниз, к локтям. В голове не укладывалась мысль, что он замер, позволяя исследовать эти прекрасные, боже, Старк, руки, очерчивая пальцами тонкие венки, выступающие под кожей.
Сбивчиво дышит в паре сантиметрах от моих губ.
А затем, не понимая до конца, что делаю, потянула его на себя, вынудив руки Тони соскользнуть дальше, за спину. За эту проклятую голую спину.
От его прикосновений хотелось сбежать и одновременно податься навстречу, а где-то там, внизу, все еще играли «Pink Floyd» с его любимой «Hey you», изредка раздавались голоса ребят…
— …подними.
— Что? — натужное гудение в голове, нарушаемое лишь дыханием и ужасными-прекрасными влажными звуками, мешало воспринять факт, что ко мне обращаются.
Вместо ответа Тони грубо прижался к приоткрытым губам и опустил руки ниже, подхватывая под ягодицы, так, что носки оторвались от пола — едва успеваешь схватиться за крепкие плечи. Мои ноги явно мешали передвижению, но расстояние до кровати было невелико.
Он почти падает сверху, упираясь в матрас коленом, только в самый последний момент придерживая меня и опуская на покрывало настолько медленно, насколько позволила дрогнувшая под опорой и тяжестью двоих рука. Обхватывает талию и без видимых усилий резко дергает вверх, головой к подушкам.
…нет, не так.
— Не так, — очевидно, я все-таки шепчу это вслух, потому что Тони хмурится, но в следующую секунду сметенный взгляд сменяется осознанностью.
Он помогает стянуть с себя футболку и не глядя отбрасывает ее куда-то в сторону, а я не могу сдержать шумного вздоха, проводя, наконец, ладонями по обнаженной спине. Такая широкая, господи. Намного больше, чем казалась во все те многочисленные разы, что доводилось видеть ее на расстоянии.
Прижаться еще ближе, чувствуя его пылающую кожу своей грудью; с неохотой оторвать пальцы от выступающих лопаток и потянуть вверх подол платья, наконец-то высвобождая стянутые тканью колени.
Кажется, он матерится — я не особенно вслушиваюсь, пытаясь развести ноги по обе стороны от его бедер и устроиться удобно настолько, насколько получится. Кажется, он сказал, что убьет меня прямо сейчас. Какая к черту разница? Пусть. Пусть…
— Что ты делаешь… — его шепот. Глухой и низкий. Посылающий бешеную дрожь по спине и животу, вниз.
Откуда-то издали, будто эхом, ненужным, лишним: это ведь Тони. Человек, которого я знаю со времен песочницы, человек, без мысли о котором я не могу прожить и одного гребаного дня, мой лучший друг, мой…
Мой.
Что я делаю? Ничего. Ничего не делаю, просто поцелуй меня, пожалуйста-пожалуйста…
Так люблю. Так сильно, черт возьми, люблю тебя.
А потом — определенно, не принадлежащий мне, быть не может — тихий стон, когда он с силой толкается вперед. Чувствую, знаю: отчаянный румянец заливает щеки, и я невольно отворачиваюсь, стыдливо пряча взгляд, закусывая губу.
Скользящие, кусающие поцелуи перемещаются на шею, одна рука теряется в волосах на затылке, другая — по-хозяйски перемещается на грудь.
Неловко настолько, что голова от смущения идет кругом.
И так, черт подери, хорошо.
— Нарываешься, — глухо, выдохом, когда я не сдерживаюсь — не хочу себя сдерживать — и с трудом протискиваю руки между нами, касаясь пальцами разом напрягшегося горячего живота.
Абсолютное помешательство рассудком — я вдруг коротко смеюсь, прижимаясь губами к подставленному виску.
Хочется ответить что-нибудь вразумительное, но все, что остается в голове — это мысли о том, что я сейчас лопну, как… яйцо. Или какой-то вонючий французский сыр, который растекается, когда режешь его…
Он снова резко двигается, и на этот раз каменный стояк упирается отнюдь не в живот. От неожиданности меня передергивает, ноги с силой сжимают обтянутые джинсами бедра, а чужие губы жестко втягивают тонкую кожу шеи.
Ощущение горячего члена, вжимающегося в промежность, прошибло с головы до пят. Так сильно. Так жарко.
Дыши, Вирджиния. Дыши.
Тони неожиданно перекатился на спину, не отпуская меня и тем самым взваливая поверх себя. Я рассеянно мазнула его губами по щеке, теряясь и не понимая, чего от меня хотят.
Боже. Я ведь совершенно не знаю, что делать. Единственное, чего хотелось больше всего на свете — касаться его. Так, как не мечталось даже в самых смелых фантазиях.
Поразительно, сколь легко теряется человек, внезапно получая то, на что не мог и надеяться.
Я оперлась на локоть возле его головы и попробовала поцеловать сама, чуть не дурея от покорности, с которой он приподнял подбородок.
Ладонь на груди. Пальцы слегка подрагивают от ударов его сердца.
— Так быстро бьется.
Он не отвечает, прикрывает глаза и тянется вперед, наощупь ловя мою нижнюю губу. Стало невозможно жарко от мысли, внезапно закравшейся в сознание, но укрепившейся там настолько прочно, что откинуть затею представилось невозможным.
Я осторожно повела ладонью ниже, чувствуя, как напрягаются под рукой мышцы.
Ниже. К ремню и вздрогнувшей под прикосновением коже живота.
— Можно? — тихо, на грани слышимости.
Тони без слов едва уловимо кивнул и мягко подвинул мою руку — лишь на пару секунд, — быстро расправляясь с пряжкой, пуговицей и молнией.
Кончики пальцев коснулись резинки нижнего белья. Отключенные мозги. Хочется оттянуть, но, господи, так до глупости боязно…
Горячо и твердо. Шумным выдохом в губы. Слишком тесно и неудобно — кисть не помещается; я отчего-то не решалась посмотреть вниз и наощупь пыталась стянуть джинсы ниже, пока он, видимо, осознав тщетность моих попыток, не помог.
Не удержалась.
Это…
Пальцы дрожали, осторожно прикасаясь к головке.
Далеко не так просто, как показывают в порно.
Целоваться и одновременно думать о каждом движении рукой кажется чем-то из ряда вон. Мне хочется провалиться сквозь землю, когда он тихо шепчет: «Нежнее», хочется попросить, чтобы показал, как это нужно делать и как нравится ему, но жарко дышащий рот прижался к шее, чуть ниже уха, и все мысли разом выбило из черепной коробки.
Толчок — снова опрокидывает на лопатки, занимает ту же позицию, что и я секундами раннее. Тяжесть в ладони в новинку, но — боже, как стыдно — до одури приятная. И тем сильнее разочарование, когда приходится его выпустить, в испуге перехватывая руку, в несколько быстрых движений задравшую юбку и успевшую прижаться к внутренней стороне бедра.