Мне удалось временно избежать нападения, спрятавшись за спиной Олдрича. Ахилл тянулся дружелюбной мордой к лицу, периодически чмокая длинным языком и пытаясь облизать зажмурившегося Киллиана.

— Ну, все-все, — он почесал собаку за ухом и коротко наклонился вперед, подставил щеку, сдаваясь, что против воли вызвало у меня улыбку. — Прекращай шалеть. Надеюсь, ты не боишься собак, — обратился ко мне, — а то эти больно любвеобильные.

— Не боюсь, — подбежавшая дворняжка, с любопытством обнюхивающая сапоги, была совсем маленькой, игриво махала хвостом и взирала с чистейшим доверием. Нотти, надо полагать; вспомнилась фраза о том, что собаки помнят доброту. — Привет, — я присела на корточки, поглаживая пальцами черепушку размером с собственную ладонь. Шерстка оказалась мягкой и гладкой на ощупь.

Задавшись вопросом, есть ли «Ахилл» — сокращение от «Ахиллес», мы завели разговор о мифах Древней Греции, плавно перетекший в тему экзаменов, что скоро набьет оскомину, да личных профильных предпочтений и планов о поступлении. Олдрич знал историю поверхностно, без свойственного мне фанатизма, зато всей душой проникался к биологии, о которой я выговорилась с откровенным «фи».

Интерьер был обставлен просто, но вполне в стиле домов близлежащей территории: везде доминировали приглушенные, коричневые или оливковые, теплые и темные оттенки. Отсутствие вычурности.

Слово за слово, оказались в его комнате. Полнейший минимализм: кровать да тумбочка, компьютерный стол, небольшой комод. Из «декора» здесь был разве что ковер и постер с серфером над спальным местом. Предложение посмотреть фильм было таким же ожидаемым, как и рассвет, ступающий на смену ночи. Однако мне невероятно свезло: никаких «диванных посиделок»; только пара стульев у компьютера и огромный пакет с чипсами, желание опустошить который пересиливало даже недавнее воспоминание о не сошедшихся джинсах.

Контроверза между «Троей» и «Отступниками» была забавно-яростной, но короткой; на секунду сделалось чуть грустно от осознания, что Олдрич — не Старк, который бога переспорит, лишь бы оставить последнее слово за собой. Киллиан смирился непозволительно быстро. Впрочем, удивляться нечему.

Впервые хронометраж показался до безобразия долгим: вероятно, виной всему был пресловутый компаньон, в обществе которого я даже чипсы старалась жевать тише привычного. Пару раз он отходил за спрайтом и стаканами; моментом прокручивая в голове все отрывки рассказов Тони, как он уже после пятнадцатой минуты сводил «предложение посмотреть фильм» к своим истинным намерениям, и, не желая попасть в аналогичную ситуацию, я нажимала с «паузы» на кнопку проигрывания сразу, стоило Олдричу появиться в проходе.

Хороший день или безукоризненно сработавшая тактика — избежать «неловких моментов» получилось. Не считая тех, когда на экране мелькали постельные сцены. Не то чтобы я голых мужчин не видела (то, как Старк настойчиво пытался показать мне порно в пятнадцать лет, останется глубокой психологической травмой на всю жизнь), но присутствие Киллиана заметно… накаляло атмосферу. И чем дольше я пребывала на его территории, тем опасней казалась каждая тикавшая минута.

Я продемонстрировала чудеса фальшивейшей игры, которую он заметил только с третьего обращения взгляда к настенным часам, поинтересовавшись, не спешу ли я куда. «Не особенно, просто отец…», мешанина самой неубедительной лжи на свете про неотложные дела, было бы здорово задержаться подольше, но неловко — обещала, дескать, помочь… как насчет того, чтобы наверстать выходной в другой раз…

То ли Олдрич оказался до неприличия наивным (в чем я крайне сомневалась), то ли тактично подыграл.

Грызущую в противовес собственным интересам совесть пришлось унять попытками развязать болтовню: о собаках, нравится-ли-тебе-серфинг, а знаешь, в кино скоро стартуют неплохие новинки, — он даже согласился довезти меня обратно.

После третьего уточнения, не сердится ли он на мое положение, с последующим извинением и все нарастающим утомлением в отрицательных ответах, я предпочла замолчать и уткнуться в окно. Туман, сгущавшийся над склоном, рассеялся.

Эгоистичная часть меня задавалась вопросом: на кой черт пытаться быть милой с человеком, у которого ты, представься случай, за милую душу стерла бы все воспоминания о собственной персоне; другая упорно стремилась угодить всем и вся в ущерб себе. К сожалению, первая активировалась совсем редко: в минуты ревности к чему бы то ни было или приступы дурного настроения. А ведь себялюбие, пожалуй, иногда не самая худшая черта характера.

Старк же существует как-то — вполне довольный жизнью, между прочим.

Киллиан притормозил на Восток-Кинкейд-стрит 12. Вид у него был… решительный. Стало немного не по себе, когда он с коротким: «Погоди» первый выскользнул из машины только затем, чтобы открыть дверь мне и улыбнуться. Как-то фальшиво.

Распрощаться поскорее желалось знатно, но он бесцеремонно последовал за мной к крыльцу.

Дурной знак.

— Так, говоришь, хорошие новинки выходят?

Я оттягивала шаг, по-детски надеясь, что он остановится посреди тропинки, развернется и уедет, но Олдрич только затронул тему, о которой я была бы рада ввек ничего не знать.

— А, да, мы с Тони почти на все премьеры ходим, он любитель кино, — имя — как спасательный круг. Я цеплялась за любой выступ, боясь падения в адскую пропасть «Олдрич Киллиан», намекая всеми возможными способами на то, что наше общение едва ли пересечет отметку «приятельское».

— Как насчет «Интерстеллара»? Он еще идет, я не видел.

Мы подошли к крыльцу, и я оказалась буквально зажатой между домом и ним.

— Я уже ходила, — вообще-то, компанию Тони составлял в том походе Хэппи, ибо воскресный вечер двадцать шестого октября оказался мерзопакостно-промозглым и дождливым, отбивающим всяческие порывы вылезать из-под одеяла, но Киллиану подробности знать не обязательно.

— «Большие глаза»? Премьера как раз завтра.

— Давай завтра и созвонимся? — пожалуй, еще чуть-чуть, и я обкусаю губу с внутренней стороны до крови.

Он хмыкнул. Сделал шаг ближе.

Как в тот раз.

Паника.

— Созвонимся.

Он окинул медленным взглядом мое лицо. В голову не шла ни одна путевая мысль, чтобы отвлечь. Повисшая тишина рябила очень характерного типа напряжением. Глаза в глаза — на переносицу.

— Ну, тогда до скорого?

Не смотри на меня так. Не делай того, что хочешь сделать.

Если папа сейчас дома и вознамерится выбросить со второго этажа несуществующий рояль прямиком нам на головы, то я не сильно расстроюсь.

— До скорого.

Хотелось верить, что Олдрич пялится и не больше, но он, вопреки тому, чтобы развернуться и последовать к своей машине, склонился из-за разницы в росте к моему лицу и замер, почти соприкасаясь своим носом с моим. Очевидно, ожидая либо ответа, либо отказа.

Дело — дрянь.

Северный ветер волной ударил в спину, отчего волосы взметнулись и ринулись вперед. Я, зная, как неприятно они могут хлестануть, поспешно словила рвущиеся по воле стихии пряди и собрала их обеими руками на затылке в имитации хвоста.

Он, очевидно, понял жест по-своему.

Из-за того, что я не разомкнула губ, поцелуй вышел смазанным.

В голове мелькнула мысль, вроде: «О, боже, я целуюсь с живым парнем, и это не плод воображения Тома Хиддлстона во сне», но смылась недопустимо быстро туда же, куда и исчезли остальные. Я ждала, что грохнусь в малодушный обморок от нервного истощения, но не происходило ничего.

Вообще ничего.

Словно четырнадцатилетняя я перенеслась во времени и оказалась в тождественной ситуации: с той лишь разницей, что тогда ко мне «прилип» далеко не самый популярный парень в школе на вечеринке по случаю Хэллоуина (почему я и зареклась их впредь не посещать), стукнулся зубами и взялся демонстрировать худшее действо на планете до тех пор, пока я не опомнилась и не сбежала. А сейчас напротив стоял вполне приличного вида Киллиан.

И не вызывал он никаких эмоций.